Одним словом, при прояснении формулы «мозг порождает сознание» речь должна идти не о фактическом, а о сущностном анализе их соотношения. Но чтобы произвести этот сущностный анализ, совсем не обязательно допускать у нас некую способность проникать в глубины сознания и материи. Сущностный анализ в данном случае совпадает с концептуальным анализом, в уже объясненном смысле: мы должны прояснять сами понятия ментального и физического, т. е. необходимые аспекты нашего мышления о последних, и на этом пути мы сможем выявить то отношение между ментальным и физическим, которое стыкуется с этими концептуальными схемами.

Вот, стало быть, что стоит за прояснением тезиса о зависимости сознания от мозга. Я специально сформулировал это в достаточно абстрактном виде, чтобы читатели ощутили, что за этим тезисом могут скрываться непростые проблемы. Но реальная ситуация еще более интересна — как мы увидим, эти проблемы не только не просты, здесь нечто большее: они прямиком ведут к парадоксам. Иначе говоря: я утверждаю, что, когда мы пытаемся уточнить внешне безобидное положение о зависимости сознания от мозга, мы очень быстро обнаруживаем, что можем оказаться в тупике. Более того, возникает чувство, что, как бы мы ни шли, тупик неизбежен. Это довольно странная ситуация — в чем нам еще предстоит убедиться в ближайших главах. Ведь в них как раз и пойдет речь о возможных — и разнонаправленных — спецификациях Тезиса о порождении мозгом сознания и, как можно предположить, о разных вариантах решения «трудной проблемы сознания». Эти спецификации в известном смысле взаимодополнительны. Более того, может показаться, что они исчерпывают весь спектр возможных решений в контексте общего положения о зависимости сознания от мозга.

Одно из этих решений предложено Джоном Сёрлом, другое — Дэниелом Деннетом, третье — Дэвидом Чалмерсом. Поскольку учения этих мыслителей[90], олицетворяющих современную аналитическую философию сознания, относительно самостоятельны, порядок их рассмотрения и интерпретации по большому счету неважен. И все же одна из возможных последовательностей представляется более удачной. Объясняется это тем, что система Чалмерса может быть истолкована как своеобразный синтез идей Сёрла и Деннета. Поэтому ее лучше оставить напоследок. Слова о синтезе не могут не пробудить в памяти профессионального философа термины «тезис» и «антитезис». Деннет и Сёрл, кстати, хорошо подходят для их иллюстрации: они и впрямь неприкрытые противоположности — судя хотя бы по их взаимным обвинениям в «интеллектуальной патологии». Чью же концепцию лучше принять за «тезис»? Припомнив Гегеля, трудно удержаться, чтобы не начать с того, кто предлагает внешне простое позитивное решение проблемы сознания, которое соответствует установкам здравого рассудка, исходящего из признания реальности внутреннего мира психических состояний, а на вторую, антитетическую позицию поместить философа, который, напротив, борется с обыденными установками и хочет доказать несуществование или хотя бы иллюзорность сознания. Случайно или нет, но наши будущие герои идеально вписываются в эти характеристики. Сёрл выступает апологетом здравого смысла в решении загадки ментального, а Деннет, напротив, изобретательно разрушает «народный» образ сознания. Так что начнем с Сёрла, а продолжим Деннетом, хотя, конечно, в рассказ будут включены и многие другие персонажи.

1 Это не значит, конечно, что периодически кто‑нибудь не пытается возобновить эти темы. См., напр.: Суинберн Р. Философия религии в англоамериканской традиции // Философия религии: альманах. М., 2007. С. 89–136.

Я не разделяю точку зрения Ф. Ч. Коплстона, согласно которой историческое движение философской мысли сводится к переодеванию «вечных проблем» в новые культурные платья.

3 Дальше всех пошел, пожалуй, писатель Тибор Фишер, намекавший, что преподавателям философии в такой ситуации пора заняться чем‑то более серьезным, к примеру грабежом банков.

4 См., напр.: Рорти Р. Философия и зеркало природы. Новосибирск, 1997. С. 264–292.

5 Основатели аналитической философии Фреге, Рассел, Мур и Витгенштейн не жаловали сам термин «аналитическая философия», но это не значит, что он имеет позднее происхождение. А. Престон отмечает, что в «номинативном смысле», т. е. как обозначение школы или направления, он употреблялся уже в 30–е годы XX века Э. Нагелем и Р. Коллингвудом — см.: Preston A. Prolegomena to any future history of analytic philosophy // Metaphilosophy 35: 4 (2004). P. 454. В описательном же смысле он встречался, по его наблюдениям, уже в конце XIX в. В действительности этот современно звучащий термин, как, к примеру, и термин «философия языка», имеет еще более глубокие корни. Так, в «Философско — медицинском словаре» Ф. Й. Циммермана «аналитическая философия» определялась как «прояснение неясностей в представлениях о наших принципах» — Zinimermann F. J. Philosophisch‑medicinisches Worterbuch. Wien, 1803. S. 190. С такой дефиницией не стал бы по существу спорить ни один аналитический философ наших дней. Развитие аналитической философии в XX в. было таким стремительным, что историки философии не поспевали за его осмыслением. Ясно лишь, что на рубеже XXI в. она вступила в новый, «конструктивный» этап и на первые позиции вышли авторы, имеющие склонность к созиданию систем. Прежде всего это Деннет и Сёрл. В последние десятилетия также неуклонно возрастало насыщение аналитических текстов экспериментальными данными — ср.: Searle J. R. Freedom and Neurobiology: Reflections on Free Will, Language, and Political Power. N. Y., 2007. P. 30–31.

6 См.: McGinn С The Making of a Philosopher: My Journey through, Twentieth‑Century Philosophy. N. Y., 2003 (2002). P. 187; Dummett M. Origins of Analytical Philosophy. Cambridge MA, 1993. P. 2.

7 McGinn С. The Making of a Philosopher. P. 214. Аргументы, приводимые Макгинном, выглядят убедительно: он просто перечисляет ведущие университеты, расположенные в районе Нью — Йорка. Рассуждая об американской философии, следует напомнить, что она не является чем‑то однородным в идейном плане (хотя философское сообщество в США скорее цельно, чем раздробленно, что объясняется в том числе и устоявшейся практикой запрета на работу защитившимся аспирантам в выпускающем университете — это укрепляет межуниверситетские связи). Сами американские философы полагают (см. напр.: Marsoobian A. Т., Ryder J. (eds) The Blackwell Guide to American Philosophy. Malden, 2004. P. XV), что в ней присутствуют три основные линии — собственно американская, т. е. прагматистская, континентальная и аналитическая. Но подавляющее большинство кафедр философии контролируют аналитики. В приватной беседе Дж. Райдер утверждал, что в США есть три — четыре университета, кафедры философии которых работают в континентальной традиции, и два центра прагматизма; при общем количестве философских кафедр, по данным Американской философской ассоциации за 2002 г., более 1730 (из них около 200 с Ph. D программой; среднее количество постоянных сотрудников — 6; ну а лучшей кафедрой философии англоязычного мира несколько лет подряд признается кафедра Нью — Йоркского университета (NYU) — среди 20 ее сотрудников Т. Нагель и Н. Блок). Что касается истоков аналитического движения в США, то решающую роль в его зарождении сыграли иммигранты из Европы. А. Бекерман приводит любопытное свидетельство о мнении У. Куайна на этот счет: он считал, что «начало аналитической философии в США можно точно датировать. В 1935 г. Куайн, Гудман и другие коллеги сопровождали Рудольфа Карнапа, выступавшего перед Философской ассоциацией в Балтиморе. После доклада Карнапу пришлось отвечать на возражение Артура Лавджоя, и он сделал это в характерной для него и для аналитической философии манере: "Если Артур Лавджой имеет в виду А, то р, а если он имеет в виду В, то q"» — Beckermann A. Analytische Emfuhrung in die Philosophic des Geistes. 2 Aufl. В., 2000. S. VIII.