— Ты… бездушное, эгоистичное, стервозное создание, — шепчу, чувствуя, как меня начинает колотить от отвращения к ней, к себе, к своему положению вечного гостя. — Если бы наши родители не любили друг друга, ноги бы моей здесь не было! Можешь не волноваться, завтра же найду подработку.

— Ага, братишка, сделай одолжение, — вызывающе задирается острый подбородок, но в глазах, отчего-то плещутся слёзы.

Я опускаю взгляд, и только сейчас замечаю, что продолжаю сжимать её руки, практически перекрывая кровоток. Виновато разжимаю пальцы, отпуская неестественно белые, ледяные кисти. Не в моих правилах издеваться над слабыми. Даже когда они того заслуживают.

— Убирайся, — безумный стук сердца перекрывает все посторонние звуки.

Впервые на моей памяти Карина выполняет озвученную мной просьбу, а я ещё долго отсутствующе смотрю на закрывшуюся дверь, и вижу доверчиво прильнувшую ко мне девчушку, до смерти напуганную безобидными курами. Трогательное, тёплое воспоминание, которое раз за разом возвращало мне улыбку после её выходок.

Тогда я впервые захотел о ком-то заботиться, стать той малышке родным и нужным, но эта беспринципная тварь её только что уничтожила.

Все выходные не высовываю носа из своей спальни. Я сама себе противна. Часами уверяю себя, что поступила правильно, ведь теперь Троллю будет не до зубрёжки и мне больше не придется выслушивать папины нравоучения. Но стоит закрыть глаза, как душу рвёт пронзительный взгляд Рината. Не перегнула ли я палку? Разве может человек вместить в себя столько невысказанной боли?

Он сутками где-то пропадает, а Илона не может понять, что происходит с её некогда примерным сыном. Мне очень неудобно перед мачехой ведь, по сути, она никому ничего плохого не сделала. Что бы она сказала, узнав о происшедшем? И как мне поступить? Покаяться? Или молча ждать, пока чувство стыда само притупится?

Даже посоветоваться не с кем. Тоскливо просматриваю список контактов. Более тысячи знакомых, и ни одного друга.

Подумав, набираю Владлена. После томительной череды длинных гудков, с надеждой улыбаюсь его запыхавшемуся голосу.

«Карина, ты немножечко не вовремя. Что-то случилось?»

«Случилось. Мне нужен твой совет»

«Это потерпит часик-другой?»

«Да. Наверное…»

«Замечательно», и сбрасывает звонок.

Перезванивает дядя только вечером. К тому времени во мне что-то успевает перегореть.

— Никто никому ничего не должен, — твержу себе, безучастно глядя в окно, откуда, сейчас виднеется лишь хмурый небосвод и верхушки деревьев, припорошенные осенней ржавчиной. — Наплюй на всех.

«Кариночка, так что там у тебя приключилось?», слегка заплетающимся голосом спрашивает Владлен. Я ему пересказываю. Равнодушно. Почти…

«Одобряю, молодчина»

«Наверное»

«Тебе его жалко, что ли?»

«Я уже не знаю…»

«Соберись, тряпка! И никогда не сожалей о том, что уже сделано. Давай, малая, я в тебя верю». Затем, икнув, прощается.

Эта выходка довольно скоро возвращает мне статус хорошей, ответственной дочери. На фоне Рината, я теперь сущий ангел. Он же постепенно скатывается в учёбе и домой приходит только спать. Усталый и злой на весь мир. На все расспросы родителей отвечает туманно: «гулял».

Через пару месяцев мне удаётся проследить за ним, так я узнаю, что Тролль после тренировок подрабатывает на автомойке. Проведай отец, как и где на самом деле проводит досуг собственный пасынок, его бы инфаркт хватил, но папе некогда нами заниматься, а Ринат молчит, желая обрести хоть частичную независимость.

Мы, как и прежде, продолжаем избегать друг друга, с той лишь разницей, что его ко мне отношение сильно изменилось. Если раньше я вызывала в нём раздражение, упрёк или непонимание, то теперь — исключительно холод и равнодушие. Ринат смотрит на меня, как на пустое место.

И вроде можно праздновать, цель достигнута, враги повержены, но, как бы ни так! Стоит ему попасть в поле моего зрения, как сердце начинает тихонечко ныть. Это настолько бесит, что сумка для поездки к дяде собрана мною ещё в середине апреля.

Сдам ЕГЭ и прощай Тролль! За лето я тебя забуду…

— Жизнь то ещё дерьмо.

Констатация потягивающего вино Владлена звучит сухо и неопровержимо.

Подавившись чаем, вопросительно смотрю на своего родственничка. Последние минут сорок он со свойственной творческим людям отрешённостью смотрит в одну точку и, судя по потерянному виду, развивать свою мысль не планирует. Даже завибрировавшему на столе телефону не удаётся его растормошить.

— Отвечать будешь?

Владлен делает неопределённый жест рукой, призванный выразить крайнюю степень своего безразличия к персоне звонящего. Перегнувшись через стол, нахально заглядываю в светящийся экран. Интересно ведь выяснить, кто имел несчастье лишиться дядиной милости. Оказывается, звонит Лана. Та самая любительница утешать обделённых жизнью художников.

— Что, былая муза больше не вдохновляет? — иронично поддразниваю я, стуча по столешнице наращенным ногтем.

— Её дражайший супруг присмотрел себе новую куклу, помоложе, и выставил Лану за дверь, — Владлен в сердцах выключает телефон. — А мне она на кой без гроша в кармане?

— А Жанна где? Которая жертва склероза, — вспоминаю его вторую пассию. — Я у тебя третий месяц живу, а «бабушка» так ни разу и не объявилась. С ней-то, что не так?

— В больничке скорее всего, — он раздражённо передёргивает плечами. — Опухоль у неё нашли какую-то.

— Всё так плохо?

— Да фиг её знает. Там сыночек нарисовался сразу, как она слегла. — Владлен презрительно морщится, видимо припоминая момент знакомства с её отпрыском. — Мужик делиться наследством не собирается, поэтому крайне доходчиво посоветовал не отсвечивать. В общем, обе отработанный материал.

— Поэтому, жизнь — дерьмо?

— Нет, конечно! — отпив из бокала, с таким видом, будто в нём не вино, а минимум желчь, дядя вновь принимает скорбное выражение лица. — Просто дни проходят, а я не молодею. Кругом полно юных, полных сил парней. Моё время уходит, малая, а жить иначе я не научился.

Его мрачные рассуждения прерывает настойчивый звонок в дверь.

— Если это Лана, сделай вид, что никого нет дома, — распоряжается он, возвращаясь к созерцанию глянцевой столешницы.

Поняв, что открывать придётся мне, с сожалением кошусь на свой остывающий чай и послушно иду исполнять последнюю волю стареющего дяди.

— Добрый день, — мило улыбается мне незнакомая девушка. Стильная штучка, наверняка лицо какого-нибудь модельного агентства. — Я звонила, но телефон почему-то отключен. Мы с Владленом договаривались о встрече, он взялся писать мой портрет.

— Ласточка моя, проходи скорее! — восклицает дядя, выскакивая из-за моей спины, как чёртик из табакерки. Визит незнакомки творит невозможное, и угрюмый философ в один миг превращается в горного козла, готового немедля пуститься покорять новые кошельки… эм, в смысле горные вершины.

— Ушла гулять! — отчитываюсь, обречённо вздыхая. Куда-либо идти, желания мало, но слушать стоны его очередной пассии хочется ещё меньше.

Я долго и бесцельно брожу по торговому центру, думая о завтрашнем возвращении домой. Нужно успеть собрать свои вещи, а ещё по возможности смириться с тем, что на море в этом году придется ехать с Троллем.

За лето он так и не посетил ни одну из своих страничек, а потому никаких подробностей о ходе его теперешних дел мне неизвестно. Мы хоть и поступили в один универ, почти не общаемся. Впрочем, чему удивляться, если даже стены общего дома оказались не в состоянии вывести нас на диалог. Единственным исключением стало четырнадцатое февраля. Ринат в тот день не пошёл на пары, а когда прозвенел звонок, ждал свою Катьку у ворот нашей Альма-матер с небольшим букетом белых тюльпанов в руках. Несмотря на чересчур скромный букет, его жест выглядел как-то по-особому романтично и мило.

Мне мои поклонники тоже подарили цветы — розы, штук тридцать в сумме. До сих пор не пойму, что на меня нашло, но поравнявшись с Троллем и Левицкой, я насмешливо предложила отсыпать часть Катьке, чтобы она не выглядела со своим бюджетным пучком, как бедный родственник. На что Ринат лишь загадочно улыбнулся, шепнув, что меня остаётся только пожалеть. А ведь так и вышло. Змеёныш вернулся под утро довольный как паровоз, а я весь вечер просидела одна в четырёх стенах, и компанию мне составили лишь треклятые розы. Климов на следующий день обмолвился, что видел эту парочку отжигающей в клубе, но дальше тему развивать не стал. Ему до сих пор неприятно говорить о ней. В целом за прошедший год Эд стал ещё холоднее.