Я еще раз оглядываюсь на дверь, прежде чем выбить экран. На удивление он легко ломается, и я чуть не падаю вперед, порванная сетка царапает предплечье. Я сдерживаю вздох и игнорирую, как мое сердце, кажется, подскакивает к горлу, когда я смотрю с высоты второго этажа на холодную твердую землю внизу. Это зрелище отрезвляет. Трава покрыта тонким слоем белого снега, хотя погода испортилась и воздух резкий от пронизывающего ветра. Я делаю глубокий вдох, оттягиваю разорванный экран назад и разрываю его еще больше, защищая руку одеждой. Почему-то окончательно порвать его оказалось тяжелее, чем сделать первый разрыв.

Мое дыхание учащается, и ощущение головокружения возвращается, когда отверстие становится достаточно большим, чтобы я смогла пролезть.

Я уже знаю, что все острые края разбитого экрана зацепятся за мой свитер. Как только я встану на подоконник, мне придется попытаться ухватиться за столб справа от меня и медленно спуститься вниз, удерживая равновесие на камнях, покрывающие стены. Это практически невозможно. Я содрогаюсь от этой мысли, отказываясь чувствовать себя побежденной. Я должна это сделать. У меня нет другого выбора. Как я и предполагала я зацепляюсь нитями свитера за края экрана, в тот момент, когда вылезаю из окна, но я все равно двигаюсь вперед. Когда моя левая нога находит опору на подоконнике, ветер дует с такой силой, что я цепляюсь за раму правой рукой и подумываю о том, чтобы полностью отказаться от этой идеи. Я совершенно сошла с ума. Пронизывающий ветер и холод обжигает нос и щеки, мне даже приходится прикрыть глаза.

Дыши. Просто дыши.

Возвращаться нельзя. В ту секунду, когда ветер стихает, я вылезаю в окно до конца и балансирую на выступе. Костяшки пальцев становятся белыми от напряжения. Каждый раз, когда мне приходится заново хвататься за выступ, меня наполняет чувство страха. Я едва удерживаюсь ногами на выступе, а руки адски болят.

Я совершаю ошибку, когда смотрю вниз, оценивая, куда приземлиться, и понимая, что если ветер подует слишком сильно, то я сорвусь. Я не хочу умирать.

Проходит несколько мгновений, и я просто не могу пошевелиться. Ветер треплет мои волосы вокруг лица, и я крепко зажмуриваюсь, застыв от видения того, как я лечу вниз навстречу своей смерти.

Это занимает слишком много времени. Мне нужно идти. Я сначала двигаю левой ногой, достигая места, куда смогу дотянуться с края подоконника, держась обеими руками за оконную раму.

Мне приходится отпустить руки, чтобы наклониться, и я резко дергаюсь, что чуть не срываюсь. От высоты у меня кружится голова, но я продолжаю двигаться. Я, держась правой рукой за раму окна, левой тянусь к ближайшему выступу из кирпича. Мои ногти царапают грубый камень, но хватка тверда.

Я чувствую, что застряла здесь надолго. От холода немеют руки, ветер сдувает с места, и я боюсь, что если пошевелюсь, то сорвусь, но справлюсь с этим одним прыжком.

Крик вырывается из моего горла, когда я съезжаю на дюйм или два, пока моя нога в кроссовке не находит опору в виде декоративной резьбы на колонне, и я не могу обхватить ее руками. Адреналин бурлит во мне, и я молюсь, чтобы Мейсон не услышал. А затем я возношу еще одну безмолвную молитву: чтобы этот глупый план сработал.

Медленно, очень медленно я спускаюсь вниз дюйм за дюймом. Я смотрю только перед собой и в открытое окно. Я вижу, как колышутся занавески в спальне, пока я соскальзываю вниз по колонне со скоростью улитки, опираясь на выступы резной мраморной колонны.

Я даже не осознаю, что благополучно спустились, пытаясь двигаться дальше, когда у меня под ногами ощущается твердая почва. Я удивлена, но охвачена страхом, замечаю, что свитер повсюду порван, и мне так холодно, что я едва могу пошевелить конечностями. Я еще раз смотрю в открытое окно и понимаю, что это только вопрос времени, когда он поймет, что я ушла.

Бежать. Я не колеблюсь больше ни секунды. Мои руки и ноги приходят в норму, когда я выбегаю на подъездную дорожку к дому Мейсона и не оглядываюсь назад.

Мейсон

Мне нужно разъяснить ей 2 вещи.

1. Я люблю ее и буду любить всегда.

2. Она меня не покинет.

Мы так или иначе пройдем через это. Даже если мне придется накачать ее наркотиками. Я знаю, что шансы дать ей дозу сейчас близки к нулю, и еще зависит от ее реакции, и это единственное, что я могу придумать, и единственный простой способ снова все исправить. Если бы только она могла забыть.

Когда нахожусь наверху лестницы, то ощущаю сильный сквозняк. Это приводит меня в замешательство, а потом в ярость. Она этого не сделала. Джулс бы не стала… Мое отрицание ситуации бессмысленно. Я уже знаю, что она это сделала.

Я ускоряю шаг и стучу костяшками в твердую деревянную дверь спальни и кричу.

— Джулс!

Сколько времени прошло, может быть, самое большее полчаса с тех пор, как я ее там запер? Мое сердце колотится в груди. Она сбежала. Джулс бросила меня.

Бесполезно.

Я уже чувствую, как холодный воздух просачивается в холл из-под двери. Ключи у меня в руке, когда я снова колочу кулаком в дверь, как гребаный дурак, чуть не выламывая ее. Ключи гремят, когда я нахожу нужный и вставляю его в замок, прежде чем распахнуть дверь. Меня встречает пустая кровать и пронизывающий холод, проникающий сквозь разорванную оконную сетку.

Я смотрю в окно всего секунду, прежде чем большими шагами пересекаю комнату и отдергиваю занавеску, чтобы посмотреть на землю снаружи. В голове проносятся дурные мысли о том, что могу увидеть ее мертвой, лежащей на траве.

Она скорее рискнет жизнью, чем будет иметь со мной дело.

У меня перехватывает горло от горькой мысли, и резкий ветер шепчет, словно дразня меня, что она прыгнула, чтобы покончить со всем этим. Наступает неожиданное, но такое желанное облегчение, когда я выглядываю наружу и вижу ее следы на снегу.

Джулс ушла совсем недавно, судя по тому, насколько чистые и четкие отпечатки.

Я почти забываю, как дышать, когда выхожу из комнаты и спускаюсь по лестнице, и не останавливаюсь, когда хватаю ключи от машины и телефон со столика в прихожей. У Джулс есть фора, и у меня не так много времени, чтобы поймать ее. Мое пальто находится в гостиной, но плевать. Меня ничего не волнует кроме того, как побыстрее сесть в Мерседес и выехать как можно скорее.

Я весь покрылся испариной, что усиливает действие холода.

Если она кому-нибудь расскажет… Мне конец.

— Джулс не сможет, — говорю я себе под нос и проклинаю мысли о том, как она дает показания против меня. На асфальте почти нет снега, и ее следы исчезают менее чем через четверть мили. Сжимая и крутя руками кожаный руль, я продолжаю ехать вперед. Я осматриваю все подряд, хотя дорога пустая. Сейчас раннее утро, и я знаю, что здесь много машин, которые проезжают мимо по дороге на работу. Джулс могла бы кого-то остановить.

Она ушла. Мое горло сжимается от осознания этого, и я бью кулаком в окно.

У нее нет никаких доказательств. Никак не могу избавиться от этих мыслей. У нее нет доказательств, и полиция ничего никогда не найдет. Джулс не могла пойти к ним. Никогда. Но если не в полицию, то куда?

Мое сердце бешено колотится, когда я останавливаюсь. Я не знаю, о чем, черт возьми, она думает.

Что ты убийца. Что ты причинишь ей боль.

Я игнорирую проклятую правду и продолжаю подавлять боль, которая берет верх.

Не проходит много времени, прежде чем я решаю, что моим следующим шагом будет обыскать ее дом. Если ее там нет, то мне нужно найти адреса ее подруги. Шины визжат, когда я выезжаю на дорогу, намереваясь найти Джулс и вернуть. Мне не нужно, чтобы кто-то еще пытался держать ее подальше от меня.

Я наклоняюсь и выключаю радио, только сейчас осознав, что оно было включено, а затем включаю отопление на полную мощность. Я замерз и онемел от мыслей, которые постоянно крутятся в моей голове. Включив поворотник, чтобы выехать на более оживленную улицу, я изо всех сил пытаюсь сделать глубокий вдох.