— Пап, а что, молодых драконов совсем невозможно остановить?

— Ну почему, до совершеннолетия, они подчиняются старшим и только после ритуала…

— Какого?

— Рьорт, проводится в храме Гарт, их богини. Когда молодому дракону исполняется 150 лет, его признают полноценным членом клана.

— Сколько!? — осипшим голосом спросила девочка.

— Сто пятьдесят, это соответствует, — отец задумался, — примерно человеческим 18–20 годам.

— А потом?

Магистр тяжело вздохнул, — а после этого на юного дракона трудно найти управу, хотя, есть Совет старейшин и семья. Насколько мне известно, в исключительных случаях его принуждают подчиниться решению старших, но только в исключительных и боюсь, что проблемы людей, к таковым не относятся…

К вечеру Айнара* на Яну напала тоска. Уже почти стемнело, но маленькая хозяйка прогнала Флиту, желавшую зажечь лампу: "отстань, надо будет, сама зажгу". *Шат и Айнар, последние два дня айны, десятидневья, заменяющего на Тиоре неделю, это дни отдыха в Реотане и большинстве других стран.

Впрочем, девочка тут же пожалела о своей грубости. И в самом деле, чего срываться на безвинной служанке… Хорошо, что толстый ковер скрадывал шаги, и за плотно прикрытой дверью не слышно было, как Яна мечется по комнате, словно испуганный зверёк в клетке. Сквозь серебряные узоры замерзших окон лился мертвенный лунный свет, усугубляя тревогу и уныние, царившие в душе. Облокотившись о подоконник, она прижала к холодному стеклу пылающий лоб. Снизу послышался мерный и гулкий бой часов, вскоре мама снова послала горничную, на этот раз звала ужинать. Есть совершенно не хотелось, и Яна крикнула через дверь: "Я кушать не буду, спать щас лягу, на всякий случай в буфете оставьте пирожков и молока".

Она действительно легла в постель и, закинув руки за голову, принялась размышлять: "вот бы случилось че-нить, такое, чтоб не ходить завтра на занятия… Так ведь ничего не случится, ни пожара, ни мора! Господи, о чем это я, совсем крыша поехала, вот ещё, из-за всякого… такое на людей призывать. Как же быть, Джар сказал, что согласен ждать только эту айну, но уж после каникул найдет меня в Академии. Я ужасно не хочу его видеть, не хоч-чу разговаривать… А как откажешься, если этот наглый оборотень может опять домой заявиться, и ведь с него станется родителям все рассказать"!

Вцепившись зубами в подушку, девочка аж заскулила тихонько.

Если он выложит все как есть, папа его точно убьет, но мне-то каково будет, не вынесу-у-у, нет, надо как-то обмануть, например, соврать, что согласна выйти за него замуж!

Нет, а вдруг он захочет уточнить день свадьбы и всё равно припрется к отцу? Что же делать? А как мне вообще с ним говорить-то!? Всю неделю я содроганием гнала от себя мысли об этой встрече. Ой-ё, ну не могу, даже в глаза не смогу ему посмотреть. Вот что я за дура, ведь моей вины ни в чем нет, а до чего ж стыдно. Черт возьми, это ему должно быть стыдно, а почему тогда мне становится жарко и щеки багровеют при воспоминаниях о происшедшем? Ну вот, я же запрещала себе от этом думать! Поздно. Ужасные подробности злосчастной ночи снова всплыли в памяти…

Лежа в его тяжелых руках, обвивших меня и словно взявших в плен, я невольно вспомнила предсказание и тихонько всхлипнула. Знать бы, где упаду, соломки б подостлала. Ну что этой дрянной гадалке стоило рассказать обо всем поподробнее, нет же, стишки она, видите ли, продекламировала. Хоть бы совет какой дала! Голову всем только заморочила, ещё и Селька со своим женихом встряла, как же все перепуталось… А мы-то дуры, решили, что вот, дескать, классно, прокатились на санках-драконе и всё! Предсказание, мол, исполнилось! Я, во всяком случае, была уверена, что опасаться теперь совершенно нечего. О господи, как жарко и дышать тяжело, да ну его к чертям, что ж так вцепился, боится что ли, что прямо щас убегу, ага, без трусов по морозу! Кое-как мне удалось высвободиться из слишком тесных объятий и отодвинувшись подальше, я наконец, смогла свободно вздохнуть.

Яна лежала на спине с закрытыми глазами, часто дыша и разметав по подушкам спутанные льняные кудри. Её измученное личико по цвету почти не отличалось от белоснежного льна постельного белья.

"Что же я натворил, как можно было так с ней", — Джар зажмурился, ужаснувшись собственным воспоминаниям, — "…все что угодно, лишь бы простила меня…"

Он коснулся шелковистых волос, поднял длинный локон и обвил вокруг своих пальцев. Яна не двигалась, казалось, она спит, но юноша знал, что это не так, и продолжал ласково шептать, перебирая тонкие светло-пепельные пряди,

— Прости, прости…, я совсем не хотел, чтобы так получилось, люблю тебя больше всего на свете, никому не отдам, девочка моя, любимая, успокойся, маленькая, ну прости, теперь всё будет хорошо.

Джар склонился над ней, целуя непросохшие дорожки от слез на щеках.

— Обещаю — больше никогда не буду с тобой грубым, в следующий раз тебе понравится, вот увидишь!

"В следующий раз!" — от ужаса у неё заколотилось сердце, — "О чем это он, неужели будет мучить меня снова?!" И тут, вспомнив, как хвасталась Вирна многочасовыми постельными подвигами своих кавалеров, девочка замерла, почти перестав дышать…

Ее сомкнутые ресницы задрожали, по лицу покатились слезы, а искусанные припухшие губки искривились в беззвучных рыданиях.

— Не надо плакать, — оборотень прижался губами к маленькому ушку, прошептал, щекоча своим дыханием, — сейчас я кое-что сделаю, вот увидишь, сразу станет легче.

Он сел в постели и сосредоточившись, медленно провел ладонями над её телом.

Ощутив пробежавшие по коже вихревые потоки, слегка покалывающие и прохладные, Яна приоткрыла рот, с удивлением чувствуя, как исчезают боль и тяжесть в низу живота. Глядя в её расширившиеся глаза, Джар усмехнулся:

— Маги второго уровня должны уметь многое, так что лечить я могу…

Он поцеловал атласное плечико и свел брови, оглядывая её, — солнышко мое, не пугайся, внутри почти не было повреждений, а теперь я исправлю всё остальное и отнесу тебя в ванну — с довольной улыбкой потянулся было к ней, но Яна резко отстранилась, — не смей прикасаться, дальше я сама…

Протянув руку, я взяла бутылочку с розовым маслом, благо на полочке красовалась целая коллекция серебряных и хрустальных флакончиков с эссенциями и солями, выбирай не хочу. Вылила её в воду и с блаженным вздохом откинула голову на бортик неглубокого бассейна, названного ванной, наслаждаясь своим любимым запахом. Над горячей водой поднимался пар, в воздухе разливался чуть тяжеловатый аромат роз, и я долго лежала, не шевелясь, уставившись неподвижным взглядом в пространство, чувствуя как постепенно расслабляется тело и успокаивается душа. Потом села, решившись все же полюбоваться на себя в огромное зеркало, вмурованное в мраморную стену, украшенную инкрустациями из голубого лазурита и золотистого янтаря. Да-а, лучше бы мои глаза этого не видели. Распухшие, исцелованные губы, засосы, багровеющие на шее и груди, что ж он со мной вытворял, этот ненормальный. И о чем интересно думал, как я в таком виде на глаза людям покажусь!?

Ненавижу, когда такое делают, человек не апельсин, чтобы к нему присасываться… И вообще, когда Вирна с Селькой, якобы жалуясь, хвастались этакими символами страстной любви, мне всегда становилось противно, они похоже не соображали, что выглядят, словно буренки, меченые тавром хозяина, мол, не подходи, моё! И вот теперь на мне самой стоит такое клеймо, да ещё и не одно, ага, подтверждение права собственности. Нет уж, я не твоя вещь, все равно уберу эти метки унижения. Придется воспользоваться магией, а не хотелось бы, что-то мне не очень хорошо… Да-а, зря я отказалась от его дальнейшей помощи, но сейчас уж не хочу просить. Хм-м, только дам повод посмеяться, он кажется, и без того думает, что из меня никудышный маг, даром что Сила есть, а умения нет, лучше уж вообще буду молчать…