Полностью поглощенный делами и заботами, Степан Миронович больше не обращал на пришлого особого внимания. Хотя каждый раз, случайно встречая огромного фрица, казак удивлялся странному сочетанию немалой физической силы и неприкрытого лизоблюдства перед своими же офицерами. Впрочем, тем подобное поведение похоже нравилось.

Когда началась стрельба, Степан схватил жену в охапку и схоронился в кухне. Дальнейшие события случились с такой молниеносной быстротой, что Бакулин так толком и не понял, что произошло. Одно ясно. Всех германцев порешили, да в плен позабирали. И самое активное участие в этом деле принял туповатый бугай. И очень похоже на то, что именно он — командир тех, кто пришёл после обеда в станицу.

Теперь здоровенный мужик, сидит напротив Степана Мироновича и на чистом русском языке, спокойным голосом говорит страшные вещи. Сейчас лицо у него не тупое. Скорее наоборот. Глаза нехорошо прищурены, в голосе слышна явная озабоченность. Он конечно не казак, а иногородний. Причем говорок у него явно ростовский. Чем дольше Бакулин рассматривает собеседника, тем отчетливее понимает, что он не представляет для него лично никакой опасности. Страшное напряжение, охватившее Степана с момента пленения, исчезает, и казак, чтобы невольно не улыбнуться закусывает нижнюю губу.

«Германец» продолжает подробно рассказывать о том, что необходимо предпринять дальше. Бакулин уже понял, что хочет от него собеседник и почти всё для себя решил. Осталось выяснить всего пару вопросов.

От волнения и продолжительного разговора у меня запершило в горле. Подхожу к ведру с водой, стоящему возле входа на невысокой табуретке, снимаю с гвоздя деревянный ковшик и с наслаждением пью. Вода удивительно вкусная. Одновременно, поверх ковшика посматриваю на казака. Он прикрыл глаза и в глубокой задумчивости поглаживает усы ладонью. Явно размышляет над моими словами. Это хорошо. Раз задумался, значит, у нас шансы есть.

Вешаю ковшик на место, ведро аккуратно накрываю вышитым полотенцем. Степан снова упирает руки в колени, окидывает меня взглядом и спрашивает:

— А ты мил человек, из каких будешь? Не ростовский ли?

Толя с Андреем тревожно переглядываются. Торопов сопит и прижимает к себе винтовку. Шипилов грозно сдвигает брови и подозрительно смотрит на казака. Вид у моих парней — до крайности нелепый. Ужасно хочется погрозить товарищам кулаком. С трудом сдерживаю себя и внутренне чертыхаюсь. Вот же конспираторы незадачливые. Словно не мужики, а дети малые. Спрашивается — что всполошились? Ну, задал казак удивительно неприятный вопрос. Так и сидите спокойно, дайте мне время ответ обдумать. Эх! Теперь Степан по реакции ребят догадался, что его вопрос точно попал в цель. Ладно. Ничего не поделаешь. Придется отвечать.

— В Ростове родился, в Батайске женился, — резко выпаливаю я и уважительно смотрю на казака. — Угадали вы, Степан Миронович.

Казак снова проводит рукой по усам, и резко вскидывает голову.

— Ты ведь, не хотел поначалу германца пластать?

До глубины души поражённый проницательностью Степана, медленно сажусь на своё место. Отчаянно пытаюсь сообразить, что ответить казаку. Что сказать? Да? Нет? Понимаю, что от моего ответа зависит многое, если не всё. Эх, была, не была!

— Да, не хотел. Но пришлось.

Степан Миронович еле заметно улыбается, ерзает на табурете и протягивает руку к сиротливо лежащему на столе портсигару.

— Ну, угощай цигаркой, — казак видит моё недоумение и быстро спрашивает. — Или уже и забыл, что сам предлагал?

— Вы же чужие сигареты не курите!

— Чужие не курю. Это да, — солидно отвечает Степан Миронович и хитро прищуривается. — А вот свои потребляю запросто.

Степан Миронович еле заметно улыбается, и указывает рукой на сиротливо лежащий на столе портсигар.

— Ну, угощай цигаркой, — казак видит моё недоумение и быстро добавляет. — Или уже и забыл, что сам предлагал?

— Вы же чужие сигареты не курите!

— Чужие не курю. Это да, — солидно отвечает Степан Миронович и хитро прищуривается. — А вот свои потребляю запросто.

С облегчением перевожу дух и поднимаюсь с места. Честно говоря, очень сомневался, что получится договориться со Степаном. Но обошлось. Так. С этим делом закончили, надо приступать к заключительной части марлезонского балета. То есть как можно быстрее провести мероприятие для жителей станицы. Прошу хозяина остаться пока в кухне, а сам с ребятами забегаю в курень.

Белобрысый парнишка вскакивает с сундука, докладывает, что всё в порядке и никаких происшествий в наше отсутствие не произошло. Это и не удивительно. В наше отсутствие никогда ничего и не происходит. Захожу в спальню. На кровати спит раненый Кутяубаев. Ладони подложил под правую щеку, здоровую ногу, словно ребенок подтянул к животу. Рядом, привалившись головой к колену свешивающегося из окна немца, сидит Котляков. На шее висит «шмайссер». Правая ладонь младшего лейтенанта крепко сжимает пистолетную рукоятку автомата. Паша тоже спит. Лицо у него спокойное. Даже где-то счастливое. В первую секунду увидев такое вопиющее безобразие, задыхаюсь от негодования. Спать на посту! Да за такое дело… Но в следующее мгновение, замечаю Тухватуллина. Он стоит на коленях возле дальнего окна и сквозь тюлевые занавески смотрит во двор. Винтовка аккуратно прислонена к стене. Красноармеец поворачивается ко мне и тихим голосом, явно чтобы не разбудить Котлякова произносит:

— Товарищ разведчик… — Тухватуллин случайно задевает локтем винтовку и та с грохотом падает на пол. Котляков резко вскакивает, делает шаг в сторону, спотыкается об сапоги немца и летит мне под ноги. В последний момент успеваю подхватить Павла. Его автомат с размаху бьёт мне по коленям. Распахивается дверь и в комнату, с оружием в руках вбегают мои ребята. За их спинами маячит белобрысый красноармеец. Очень к месту вспоминаю, что его фамилия Якимов, а звание сержант. Массирую колени ладонями и зло рычу:

— Всем кроме Котлякова выйти из комнаты! — потом бросаю взгляд на крепко спящего Кутяубаева и уточняю. — Всем кроме Котлякова и раненого.

Паша трясет головой, и несколько раз энергично хлопает себя по щекам.

— Как же так? — огорченно вопрошает Павел и виновато смотрит на меня. — Товарищ разведчик! Я всё время проверял посты и пленных. Я же только на секунду присел! На одну секунду! И вот — пожалуйста.

— Потом это обсудим, — деликатно отвечаю я и перевожу разговор на другую тему. — Раненый сам идти сможет?

— Конечно, сможет. Перевязку правильно сделали, потихоньку дотопает.

Еще раз окидываю взглядом Кутяубаева.

— А что насчет бега?

— С этим гораздо хуже, — Павел мрачнеет и огорченно качает головой. — Ему ногу хорошо осколком порвало. Я сначала подумал, что ранение пустяковое, но когда сам посмотрел, то понял, что дело плохо.

— Значит, бегать не может, — подытоживаю я и несколько секунд обдумываю ситуацию. Принимаю решение и обращаюсь к Котлякову. — Слушай приказ, товарищ младший лейтенант…

По мере того, как я углубляюсь в подробности, лицо у Павла приобретает растерянное выражение. Пришлось кратко объяснить ему, почему нам необходимо так поступить. Котляков зло сжимает губы, и теребит автоматный ремень. Я быстро заканчиваю инструктаж и для проформы спрашиваю:

— Вопросы?

Неожиданно для меня Котляков начинает активно спрашивать о всяких пустяковых мелочах. Где спрятаться после отступления из станицы. Брать ли с собой воду и тому подобную ерунду. Я-то думал, что разработанный мной план — идеальный и не потребует ни единого уточнения. Оказалось, что я сильно ошибался. Что же. Учту на будущее.

— Извини, Павел, — смущенно развожу руками в стороны. — Привык, что мы — разведчики все эти дела и так отлично знаем. Нам даже не требуется ничего объяснять.

Младший лейтенант осекается на полуслове. Видно, что ему очень неудобно перед таким опытным разведчиком как я за свои нелепые вопросы. От своего вранья мне становится нестерпимо стыдно. Чтобы не видеть расстроенное лицо Котлякова отворачиваюсь в сторону. За спиной Паша виновато сипит: