Возле переднего борта сереют крашеным металлом три переносных генератора. Удивительно, но они по конструкции практически ничем не отличаются от современных. Читаю табличку завода производителя. Название, ни о чем мне не говорит. «Объединенные автомобили АГ». Тысяча девятьсот тридцать девятый год. И современная эмблема знаменитой «Ауди».

В правом углу большой металлический ящик. В нем четыре черно-серые канистры из-под воды. Все полные. Хоть и вижу отштампованную надпись «Вода», а также большой белый крест на боку, но на всякий случай проверяю содержимое емкостей. Там на самом деле вода. Только теплая, почти горячая. Ладно. Потом в колодце свежую налью.

Возле правого борта стоят под длинным верстаком деревянные ящики. Открываю ближайший. В нем аккуратно разложены по лоткам инструменты. Сверла рассортированы по диаметру и вероятно еще по степени износа. Везде идеальный порядок и чистота. Пахнет машинным маслом и немного душистыми травами.

Понятно. Значит наш «Опель» — передвижная ремонтная мастерская. Так вот почему у грузовика просевшие рессоры! Это, кстати, очень плохо. В будке мало свободного пространства. И как мы здесь все поместимся? Да никак! К тому же автомобиль нагружен под завязку. А нам еще красноармейцев по дороге подобрать надо, да и убитых немцев с собой прихватить необходимо. Не будут же они во дворе вечно лежать. Долго ли автомобиль сможет двигаться при таком существенном перегрузе? До лагеря километра три-четыре. Всё же, наверное, доедем потихоньку. Повезло, что сцепление у «Опеля» только вчера поменяли.

Сзади открывается дверь. В проёме вижу усталое, всё в грязных потеках, лицо Шипилова.

— Первого принесли, — раздраженно произносит он, придерживая рукой обитую металлом створку. — Только подожди минуту, лестницу на место поставим. А то снизу не закинем.

Парни возятся возле заднего борта, сердито переговариваются между собой, стучат лестницей по железной обшивке. Я же лихорадочно вспоминаю, сколько тонн может перевозить «Опель». Точно не помню, но явно не больше трех. Подсчитываю общий вес груза. Примерно получается, что машина повезет лишнюю тонну. Ну, это еще не так страшно.

Внизу натужно пыхтят ребята.

— Что стоишь? Принимай! — недовольно бурчит Андрей.

Через десять минут образцово-показательная мастерская превратилась в декорации к дешевому фильму ужасов. Узкий проход оказался полностью завален телами, причем располагались они в два слоя. Последним принесли Хильтрауда. Мельком взглянув на него, понимаю, что затащить его тело в будку не смогу. Это выше моих сил. Извиняюсь перед ребятами и, стараясь не смотреть на мёртвого фельджандарма, иду в кухню. Там прошу Наталью Петровну быстро собрать нам еду в дорогу, и бегу в курень. Следующие несколько минут проходят в страшной суете. Мы бегаем по двору, забрасываем в грузовик оружие, тащим чемодан гауптмана, какие-то портфели. Торопов из кухни носит обернутые в белые тряпки горшки. Хозяйственно складирует их в «Мерседес».

Мы с Андреем, обливаясь потом, тащим пленных к грузовику. Якимов идет рядом, держит автомат в руках, бдительно крутит головой по сторонам. Потом уже втроём, осторожно несем раненого Кутяубаева. Счастливец! Во время транспортировки он даже не проснулся. Везет же некоторыми!

Последним в грузовик заносим убитого красноармейца. И суматоха как-то сама по себе прекращается. Я наклоняюсь и осматриваю подвеску грузовика. Еще немного и листовые рессоры от перегруза начнут загибаться в другую сторону. Сейчас они располагаются практически параллельно земле. Но ничего не поделаешь.

Отдаю команду ребятам заводить моторы, кратко инструктирую Якименко на предмет недопущения побега пленных. Сержант бодро кивает, покрепче сжимает оружие в руках и устраивается поудобнее на длинном верстаке. Закрываю заднюю дверь будки и вешаю лестницу на место. Всё. Пора уезжать. Правда, со Степаном не попрощался, но сейчас не до этого. Будем считать, что ушли мы по-английски.

Перед тем, как сесть в кабину, всё же еще раз осматриваю курень и двор. Ничего ли не забыли? Вроде ничего. Хотя нет! На гвозде висит китель герра гауптмана. Вбегаю на веранду, снимаю китель. Вот теперь точно всё. Уходим.

Первым из двора выезжает Торопов, за ним мягко качаясь на ухабах, едет «Мерседес». Ну а я, с тревогой прислушиваясь к печальному поскрипыванию подвески, пристроился в хвосте колонны. Кручу баранку и попыхиваю сигаретой в форточку. Рядом на сиденье весело блестит позолоченными ромбами погон покойного герра гауптмана.

Из узкой улочки неторопливо въезжаем на площадь. Там многолюдно. Стоят отдельными группами мужчины, размахивают руками, о чем-то жарко спорят. Возле деревянного щита крутятся мальчишки. Собирают стреляные гильзы, тут же ими обмениваются. Интересно, по какому курсу идут винтовочные? Женщины толпятся отдельно. Лузгают семечки и тихо переговариваются между собой. В центре площади расположилась самая живописная группа. Степан Миронович степенно разговаривает со стариками. Среди них узнаю хозяина куреня с железной крышей. Люди увидели нашу колонну, притихли и тревожно зашептались. Степан делает шаг по направлению к нам, но потом останавливается и вопросительно смотрит на деда, угощавшего меня вином. Тот медленно проводит рукой по бороде и отрицательно качает головой.

Торопов, привстав с седла мотоцикла, ожесточенно машет рукой и кричит по-немецки:

— Разойдитесь! Дорогу! Дорогу!

Его винтовка закинута «по-казачьи» за спину. Блестит на солнце окованный металлом приклад. Шипилов нажимает на клаксон и над площадью раздается непрерывный сигнал. Народ испуганно расходится в разные стороны, освобождая нам путь. Ревя моторами, медленно выезжаем из станицы. Как только за окнами проплывает последний курень, Торопов прибавляет газу и быстро едет вперед. За мотоциклом тянется густой шлейф дорожной пыли. Автомобиль Шипилова практически не виден за плотной завесой. Пыль скрипит на зубах, режет глаза. Поспешно закрываю форточку. Но это как-то не особо помогает. Машинально протягиваю руку туда, где в моей машине находится кнопка включения кондиционера. Потом печально усмехаюсь и тянусь к «бардачку», чтобы достать оттуда компакт-диск и вставить его в проигрыватель. Вместо диска пальцы нащупывают упаковку горохового концентрата. Досадливо скриплю зубами и покрепче сжимаю ладонями руль. Сидеть неудобно. В спину давит противогазный бачок, в дверь упирается ручка саперной лопатки.

Перед глазами сплошная стена пыли. Даже не видно задний бампер «Мерседеса». Стрелка на спидометре показывает, что мчимся мы с устрашающей скоростью. Целых двадцать четыре километра в час. Немного притормаживаю. Шутки шутками, но я практически не вижу дорогу перед собой. А это чревато. Причем весьма.

Из глубины пыльного облака доносятся частые автомобильные сигналы. Немедленно останавливаю грузовик и выпрыгиваю на дорогу. Только по шелесту покачивающегося на ветру камыша понимаю, что мы прибыли на место.

— Котляков! — резко кричу я, и распахиваю заднюю дверь. — Быстро грузимся, пока пыль не осела.

— Мы вас не видим! — отзывается Павел. — Вы товарищ разведчик, голосом нас направляйте!

— Сюда, сюда идите! Я здесь.

Первым в «Опель» заскакивает Тухватуллин. И тут же из будки раздается панический вопль:

— Немцы!

Следом оторопело кричит Якименко:

— Да я это! Я! Ты что, не признал?

Тухватуллин что-то потрясенно бормочет по-башкирски. Из его речи понимаю только одно слово: «Шайтан».

Возле входа застыли двое красноармейцев. Вытянули шеи, раскрыв рты, смотрят в темный проём двери. За их спинами замечаю озабоченное лицо Котлякова. Проклятье! И так времени нет, в любую секунду станичники могут увидеть, чем мы сейчас занимаемся. А бойцы вместо того, чтобы по-быстрому запрыгнуть в грузовик, как нарочно топчутся на месте. Не теряя времени на разговоры, хватаю ближайшего ко мне бойца и практически забрасываю его в будку. Благо, что весит он не много. Самое большее — килограммов шестьдесят. Второй красноармеец, уже без моей помощи, пулей залетает внутрь. Следом проворно заскакивают остальные.