На передке повозки сидит фриц в полевой форме вермахта. Тент за его спиной опущен. Что внутри не разобрать. Оружия у немца под рукой нет.

Прячу бинокль обратно в футляр, снимаю каску и размахиваю ей над головой. Стандартный сигнал вермахта обозначающий: «Здесь свои».

Андрей сдавленно охает и тонким срывающимся голосом докладывает:

— Герр унтер-офицер. Впереди вижу приближение лошадей, — но тут же поспешно поправляется. — Впереди вижу не менее двух гужевых повозок.

Медленно достаю бинокль и с десяток секунд рассматриваю медленно двигающиеся «фуры».

Телеги как телеги. Много раз видел подобные на старых фотографиях.

Выцветший на солнце тент крепится на тонких полукруглых металлических дугах. Большие деревянные колеса окованные полосами железа. Две невзрачные, невысокие лошадки со вселенской скорбью на мордах печально тянут за собой повозку с нелепо раскачивающимся тентом.

На передке повозки сидит фриц в полевой форме вермахта. Матерчатый полог за его спиной надежно укрывает внутренности повозки от любопытных взглядов. Увы, но что внутри не разобрать. Оружия у немца под рукой нет. И то хорошо.

Прячу бинокль обратно в футляр, снимаю каску и размахиваю ей над головой. Стандартный сигнал вермахта обозначающий: «Здесь свои».

Возница приподнимается со своего места, прикладывает ладонь ко лбу, а потом в ответ долго машет рукой.

Над дорогой глухо разносится неспешный стук копыт и ленивое пофыркивание лошадей.

— Герр унтер-офицер, — внезапно обращается ко мне Андрей. На этот раз его голос звучит гораздо спокойнее, чем в прошлый раз. — Я считаю, что в повозках кроме возниц людей нет. Смотрите — полог плотно задернут, и там внутри сейчас просто адово пекло. Дышать нечем. Никакой человек не выдержит.

После некоторого раздумья, согласно киваю. Похоже дело говорит Венцов. Значит вообще беспокоится не о чем. Спокойно «фуры» мимо проедут, а потом я очень плотно пообедаю. А то, так есть хочется, что нет сил больше терпеть

Чтобы хоть как-то заглушить голод, снимаю с сухарной сумки флягу и жадно пью. Когда вешаю флягу на место до обоза остается метров пятьдесят. Поднимаю голову и безо всякого интереса окидываю взглядом немца, восседающего на облучке с поводьями в руках. Да и какой в этом случае может быть интерес? Я с тридцать девятого года на фронте. Что я телег обозных не видел раньше? Да я их столько на своём веку навидался, хоть диссертацию пиши на тему «Конные повозки вермахта во Второй мировой войне».

У немца доброе и приветливое лицо. Ему лет тридцать. Смотрит на меня с искренней теплотой и явным дружеским сочувствием. Неожиданно замечаю на рукаве кителя возницы черную ленту. Такую носят фельджандармы. Или пропагандисты. Или солдаты элитных эсэсовских частей.

В следующее мгновенье в глаза бросается странная окантовка погон возничего. Зеленая понизу и желтая сверху. И при всём при этом немец одет в самую обычную пехотную форму вермахта. Её я ни с чем не перепутаю. Ночью разбуди — расскажу где конкретно каждая пуговица крепится и где какой шов проходит.

По телу предательски прокатывается волна панического страха. Не понимаю кто такой этот фриц и в каких войсках служит. В голове мелькает нелепая мысль: «А если этот фриц из военной контрразведки?»

Особенно меня раздражает тот факт, что немец так держит правую руку, что я не могу прочитать что же написано на его манжетной ленте.

Поравнявшись со мной немец натягивает поводья и останавливает повозку. Правая лошадь недобро, с подозрением косится в мою сторону. От неё пахнет цирковой ареной и прокаленной солнцем степью.

— Добрый день, камрады, — возница с приветливой улыбкой смотрит на меня с Венцовым. — Вы из какого подразделения?

Этого я не ожидал. И даже представить себе не мог, что какой-то обозник с непонятными погонами первым делом спросит меня из какой я части. Он вообще имеет право спрашивать такие вещи? Что вообще происходит?

Фриц поднимает правую руку к лицу и обшлагом рукава трет себе кончик носа. Наконец-то я четко вижу надпись на его манжетной ленте «Feldpost». То есть «Полевая почта».

И тут же всё становится на свои места. И погоны у него самые обычные — мелкого чиновника полевой почты. Просто я такие погоны ранее даже на фотографиях никогда не видел, да и вообще не подозревал об существовании. И обратился почтальон ко мне с вполне определенной целью. Вдруг он нам почту везет? Вернее не нам, а настоящей немецкой части встретившийся по дороге. Да и дружелюбие почтальона вполне объяснимо. Я неоднократно читал в немецких фронтовых мемуарах, что солдаты буквально носили на руках почтальонов доставлявшим им в окопы столь редкие и желанные весточки из дома. Всячески баловали полевых работников почты и бережно охраняли от любых неприятностей. Естественно почтовики отвечали взаимностью и по отечески относились к солдатам. Впрочем такое происходило и происходит в любой воюющей армии. И в любое время.

Внутренне облегченно улыбаюсь и откровенно расстроенным голосом говорю вознице:

— И тебе добрый день, камрад. Так давно не получал посылок из дома, что на секунду представил себе, что сейчас ты откинешь полог и достанешь оттуда огромный сверток. А там сосиски и копченая колбаса, а еще большая головка сыра, — непроизвольно сглатываю обильно выделившеюся слюну и вытираю ладонью рот. — И два, нет три ящика пива что варит мой добрый друг Фридрих с соседней улицы.

Почтальон смотрит на меня понимающим взглядом и откуда-то из под ног достаёт здоровенную амбарную книгу:

— Так какое подразделение, камрад? Какой номер полевой почты?

Выбор ответов у меня небольшой. Или название нашего клуба, или место службы покойного Вернера Мутца, чья солдатская книжка лежит у меня в планшете. Там и номер полевой почты написан. Но насчет Мутца говорить опасно. А вдруг именно в его полк обоз направляется? А если так случится, что именно Мутцу посылка сейчас в повозке лежит? Кто его знает какая процедура выдачи посылок в вермахте? Лучше не рисковать. Тем более что номер полевой почты сто семнадцатого полка я вызубрил наизусть на следующий день, после моего торжественного принятия в клуб.

— Унтер-офицер Хельмут Пройсс. Сто одиннадцатая пехотная дивизия. Сто семнадцатый пехотный полк, шестая рота, третьего батальона, — на одном дыхании выпаливаю я и замечаю, что почтальон печально разводит руками в стороны.

— Извини, Пройсс, но сегодня, не твой день, — немец ободряюще улыбается и оптимистично добавляет. — Но я уверен, что скоро ты получишь свои сосиски и ящик пива. Вернее два.

— Буду ждать с нетерпением, камрад! Но вообще-то я три ящика ожидаю.

Фриц усмехается, прячет амбарную книгу на место и мягко перебирает поводьями в руках:

— А что там впереди?

— Это наша колонна на привал встала. Герр лейтенант распорядился.

— А ты случайно не встречал никого из сто двадцать восьмого противотанкового батальона?

— Нет. Не встречал.

— А пятьдесят первый саперный батальон?

— Тоже не встречал, — абсолютно искренне отвечаю я делаю шаг в сторону. Тем самым тонко намекаю почтальону, что пора разговоры заканчивать и обозу необходимо продолжить движение.

— Удачи, — кивает мне фриц, взмахивает поводьями и телега без малейшего скрипа трогается с места. — Спрошу тогда у твоего герра лейтенанта. Может он знает?

В груди у меня неприятно потяжелело. Честно говоря мне крайне не понравилось, что немец будет беседовать с нашими парнями. И самое главное, что я не смогу подстраховать наших в случае, если что-то пойдет не так. Вон в прошлый раз ребята не дождались моего условного сигнала и раньше времени вырубили Курта. За малым всё дело не испортили. Нет. Во время разговора я должен находится рядом с Новиковым. Так сказать во избежание.

— Пойдем провожу тебя, камрад, — как можно дружелюбнее обращаюсь к немцу, отдаю приказание стрелку Венку изо всех сил стоять на посту и широко шагаю по обочине справа от телеги.

Почтальон оглядывается на Венцова, наклоняется ко мне и со смехом произносит: