— Значит так. Из-за всей этой суматохи и истории с Ковалевым ты мне так толком и не доложил, что там у тебя произошло в станице. Давай рассказывай. Только четко, быстро и по-существу. И да! Где фуражка?

— Какая фуражка, Коля? Ты о чем?

— Самая обычная. Офицерская. Образца тридцать пятого года, с темно-зеленым околышем. Где она? — Новиков порывисто подается ко мне. Во взгляде плещется неприкрытое нетерпение. — Ну? Отвечай!

— Не знаю, Колек. В глаза не видел, — виновато развожу руками в стороны. — Хоть убей — не видел! Честно говоря, даже не пойму о чем речь.

Новиков досадливо морщится и сплевывает на землю через открытую дверь:

— Черт! Ладно давай рассказывай.

Рассказываю, как и просили коротко и без излишних подробностей. Справа к кабине подходит Курков. Встает около Новикова, опирается ногой на подножку. Заинтересованно меня слушает, изредка мелко подергивает головой и недоверчиво цокает языком.

Командир время от времени прерывает меня вопросами. Тогда отвечаю более обстоятельно.

— … и вот погрузили восемь мертвых гансов, да и поехали потихоньку. За околицей Котлякова с бойцами подобрали, ну а потом я тебя по рации вызвал. — заканчиваю доклад и перевожу дух.

Мишка встревает в разговор:

— Не восемь, а семь. Я лично трупы немцев обыскивал. Семь их, а не восемь. Восьмой это наш красноармеец Сулимов.

— Ошибаешься, Миха! — горячо возражаю я и начинаю загибать пальцы на руках. — Вот смотри — первый гауптман из комендатуры, потом рыбоглазый, затем унтер со смешным именем Руди. Один часовой, с дальней околицы станицы, его наши парни сняли, следующий обер-фельдфебель. Затем ефрейтор в доме. Его Котляков из пистолета дострелил. И последние два фрица, что мотор тягача ремонтировали. Так что восемь, а не семь.

— Нет, семь! — упорно гнет свои линию Курков. — Что я считать не умею?

— Какой такой тягач? — напрягается Новиков. — Ты про него ничего не говорил!

В бардачке пищит рация. Плотников докладывает, что наблюдает густые столбы пыли над горизонтом. Но немцы далеко, их даже в бинокль не видно. Прут, сволочи на Сталинград.

— Понял вас. Продолжайте наблюдение, — буркнул Николай и пристально смотрит мне в глаза:

— Так что там за тягач?

Курков тянет в кабину шею. Глаза широко открыты. От сжигающего его любопытства дышит через раз.

Подражая командиру отвечаю в его манере:

— Самый обычный. Полугусеничный. С открытым верхом. Там такие смешные сиденья для солдат. Как на паровозике детском.

— Десятка что ли? — спрашивает Курков. — Sd. Kfz десять?

— Да, она. — тихо отвечаю я. А в голове тоскливо бьется до ужаса неприятная мысль. Похоже мы забыли забрать с собой второго мертвого ремонтника. Он так и остался лежать в луже крови под тягачом. Отличный подарок я оставил Степану Мироновичу на прощанье. Просто отличный.

В бардачке пищит рация. Плотников докладывает, что наблюдает густые столбы пыли над горизонтом. Но немцы далеко, их даже в бинокль не видно. Прут, сволочи на Сталинград.

— Понял вас. Продолжайте наблюдение, — буркнул Николай и пристально смотрит мне в глаза:

— Так что там за тягач?

Курков тянет в кабину шею. Глаза широко открыты. От сжигающего его любопытства дышит через раз.

Подражая командиру отвечаю в его манере:

— Самый обычный. Полугусеничный. С открытым верхом. Там такие смешные сиденья для солдат. Как на паровозике детском.

— Десятка что ли? — спрашивает Курков. — Sd. Kfz десять?

— Да, она. — тихо отвечаю я. А в голове тоскливо бьется до ужаса неприятная мысль. Похоже мы забыли забрать с собой второго мертвого ремонтника. Он так и остался лежать в луже крови под тягачом. Отличный подарок я оставил Степану Мироновичу на прощанье. Просто отличный.

Печальным голосом, нехотя докладываю о «подарке». Новиков с Курковым недоуменно переглядываются. Михаил открывает свой планшет и протягивает герру лейтенанту три солдатские книжки. Одна из них сильно испачкана в крови. Неприятно багрится затекшей темной коркой.

— Вот, Коля это все. Больше нет. Я три раза проверил.

— А где остальные зольдбухи? — сухим, неприятным тоном спрашивает меня командир.

— Не знаю. Я у них документы не проверял. Как-то не до того, знаешь ли, было.

Новиков задает мне вопрос за вопросом. Я односложно отвечаю унылым голосом. В основном «Не имею ни малейшего представления» и в «В глаза не видел».

Через пару минут понимаю, что дела обстоят гораздо хуже, чем я себе ранее представлял.

Выяснилось, что мы привезли в лагерь только две каски. И ни одного противогазного бачка. Отсутствовала куча всяческой немецкой амуниции, наподобие саперных лопаток, сухарных сумок и наплечных ремней. Курков даже набросал небольшой список трофеев, по его мнению оставленных мной в станице «по преступной халатности».

Разумеется, первым пунктом Мишка записал пресловутый тягач. Вторым, как минимум семь касок. Курков настаивал на восьми, но Николай засомневался, что у гауптмана имелась своя каска. Военному чиновнику она не положена. Поэтому сошлись на семи. Третьим пунктом шёл нагрудный горжет фельджандарма. Вместе со штатной цепью. Дальше следить за наполнением списка я перестал. Хорошо хоть убитого немца туда не внесли. И то дело.

Новиков вдоволь насладившись моим унылым видом, откидывается на широкую спинку сиденья, закрывает глаза и замирает в неподвижности. По крайне серьёзному выражения лица, осознаю, что командир прямо сейчас принимает какое-то очень важное решение. Мне кажется, что Николай раздумывает целую вечность. Хотя на самом деле прошло не более двух минут. Наконец, герр лейтенант открывает глаза и кладет руку мне на плечо:

— Сергей, вспомни точно: старики что вино возле куреня пили, царские награды на гимнастерки надели? Это очень важно. Очень.

Прокручиваю в памяти свою беготню мимо куреня с железной крышей. Сразу перед глазами возникает пленительный образ кувшина с вином. Гоню его прочь. Теперь вместо вина вижу перед собой суровое лицо одного из дедов. У него на седой голове казачья фуражка с красным околышем. Одет дед в полувоенную видавшую виды гимнастерку. Взгляд цепляется за небольшую заплатку на левом рукаве. Стежки мелкие, аккуратные. Явно женская работа.

— Никаких наград у них не было, — уверенно произношу я. — И околыши чистые. Без кокард.

— Точно? Ты точно помнишь? — Новиков с силой сжимает мне плечо ладонью. — Ничего не перепутал? От твоего ответа многое сейчас зависит.

— Точнее не бывает. А что такое? При чем здесь награды?

Николай нехорошо щурится и кладет китель гауптмана себе на колени:

— Дело в том, что некоторые хутора и казачьи поселения встречали немцев с хлебом, солью. Старики надевали царские награды, выстраивались чуть ли не почетным караулом. Такое случалось редко. Но случалось. И на Кубани и у нас на Дону.

Мы с Курковым подавленно молчим. Да и что здесь скажешь? Правильно — ни чего.

— Кстати, Серега! — нарочито бодрым голосом произносит командир. — А как станица эта называется?

В который раз за последние десять минут виновато развожу руки в стороны и снова тихо мычу:

— Не знаю. Не спрашивал ни у кого.

Курков потрясенно хмыкает, а герр лейтенант мелко подрагивая плечами незлобиво смеётся.

Отсмеявшись, Николай переводит дух, оттесняет Мишку и спрыгивает на обочину с кителем в руках. Оглядывается по сторонам и после непродолжительного раздумья решительно его надевает. Тщательно застегивает пуговицы, подпоясывается офицерским ремнем. Одергивает полы мундира и два раза медленно оборачивается вокруг себя.

— Ну, как? Как выгляжу? — обращается Новиков к нам с Михаилом.

— Плохо, Николай, — после небольшой паузы выносит вердикт Курков. — Рукава короткие, сам мундир маловат. Как минимум на размер. Сидит он на тебе как на клоуне.

— Никуда не годится, — важно добавляю я. — Винклер ниже тебя сантиметров на десять и животик у него имелся вполне явственный. На тыловых харчах наеденный.