Внимание! Исторические события, что будут упомянуты в данном произведении, имеют место быть в действительности. Справки по ним можно обнаружить и изучить в конце каждой главы, где будет затронут тот или иной случай. Так как влезть в настоящие данные со своими персонажами сложно, но очень хочется, некоторые события могут быть незначительно изменены. Изменения эти никоим образом не противоречат действительности.

Происходящее в настоящем времени описано только в Главе 1 с целью разграничить два «пространства». Далее все главы будут написаны в прошедшем времени. Это не ошибка, всё под контролем.

Ад в данном произведении представлен в не совсем классическом варианте.

Я всё ещё в попытках написать достойное, хотя бы для себя, произведение, поэтому особенно сильно жду комментариев, чтобы понять, нравится ли Вам подобный формат. Произведение можно прочитать бесплатно в процессе написания, однако, после завершения оно может стать платным.

Спасибо, что заглянули, и приятного чтения!

Ровно в 11 часов вечера все уличные фонари выключали.

Мне было пятнадцать лет, и я находилась в том возрасте, когда подобное правило казалось злым умыслом, нежели способом экономии. Не скажу, что в деревне, где жила бабушка, было скучно, однако, единственным местом для развлечения был так называемый «центр» с новеньким парком, парочкой забегаловок и одноэтажным кинотеатром, лишенным киосков с попкорном. К девяти часам «центр» непременно заполонялся слоняющейся без дела молодежью, и мы с друзьями не были тем исключением, на которое стоит обратить внимание.

Помню, нашим местом для встречи всегда была больница. Зачем-то одеваясь в лучшую одежду, мы устремлялись в парк, предварительно меняя карманные деньги на вкусное мороженое в одном из продуктовых магазинов. И, пускай всю деревню можно было без труда обойти за сорок минут, наша компания не нарушала традиций, и устремлялась в эпицентр ровесников. Не помню тем наших всегда веселых разговоров, но, кажется, мы очень любили обсуждать актеров и смаковать по несколько раз пущенные кем-то от скуки сплетни.

Как и многие мои подруги, я хотела что-то изменить в своей внешности. Мои желания были необоснованными, но вполне стереотипными для пятнадцатилетнего возраста, и я яростно желала покрасить свои волосы в яркий цвет, чтобы после проколоть нос или губу. Я грезила о парне, что почему-то всегда представлялся мне высоким блондином с большими беспроводными наушниками, и мой телефон извечно страдал от нехватки памяти, будучи наполненным популярными в то время песнями. Думаю, тогда я ничем не отличалась от других, пускай и считала себя особенной.

Вечерами было прохладно, и в кармане джинсовой куртки непременно лежала горсть семечек вперемешку с монетами. После наших посиделок под лавкой всегда оставалась шелуха, и в те года нам не хватало совести понять, насколько это было некультурно. Если подумать, то в подростковом возрасте вообще мало что заботит, кроме собственных надуманных проблем. Нам нравилось рассказывать о бессоннице, которой мы даже не страдали, и депрессии, от которой уж точно были далеки. Наверное, это не так уж странно. Мы попросту желали казаться взрослыми.

Я любила эту деревню. Закаты здесь отчего-то были красивее и насыщеннее, и редко тишину оглушал рев машин. До речки мы всегда добирались на велосипедах, и проводили на пляже всё утро, любуясь после на сгоревшую красную кожу. Дома нас непременно ждали собранная на огороде клубника и вкусный ужин, фоном которому служила телевизионная передача и лай собак за окном многоквартирного трехэтажного дома.

С деревней меня связывает много воспоминаний, но одно из них затмило собой все остальные. И настолько странным и необычным был тот случай, что никогда в будущем я о нем не забывала.

Ровно в 11 часов вечера все уличные фонари выключали.

Возвращаясь из «центра», я сжимала в руке мобильник с включенным фонариком, чтобы осветить погруженную во мрак дорогу. Никогда прежде не оказывалась я в подобной кромешной тьме, где не было места ни фарам от машин, ни горящим окнам. В городе, где я жила и училась, свет был такой же неотъемлемой частью суматошной жизни, как дыхание, и витрины магазинов с высокими уличными фонарями освещали дороги до самого рассвета.

Я чувствовала себя героиней фильма ужасов или персонажем мрачной игры, в которой обязательным условием является хождение по лесу с включенным фонарем. Подобное сравнение всегда заставляло меня выбиваться в ряды олимпийских скороходцев. От страха я не могла послушать надоевшую музыку, и каждый раз, возвращаясь домой, я надеялась, что ко мне прибьется бродячая или же домашняя собака, сбежавшая со двора. С храбрым, как мне казалось, животным за спиной было чуть спокойнее, ведь они чувствуют опасность в отличие от меня.

В тот день мне повезло, и рядом со мной трусила большая черная собака, которую я часто подкармливала куриными косточками. Чтобы она не бросила меня на половине пути, я достала из небольшого рюкзака остатки печенья, которое та благодарно проглотила, соизволив сопровождать меня и дальше в ожидании новых лакомств.

Миновав частные, выложенные красным кирпичом дома, я вышла на пустой перекресток, сворачивая к местной школе, чтобы сократить путь. К сожалению, у её ворот стояла машина с громко играющей музыкой, и мне пришлось вернуться назад, чтобы пойти другой дорогой. Понимаю, что в деревне количество опасных людей стремится к нулю, однако, мои инстинкты самосохранения имели безграничную власть над телом. Отдав собаке последнее печенье в знак поощрения, я перешла на другую сторону, оказавшись рядом с магазином запчастей.

Детский плач сильно надавил на мои надпочечники, выбросив в кровь столько адреналина, что я решилась бежать. Мой страх был обоснован, ведь в округе не было ни одного дома, откуда мог бы раздаться этот звук, и не было в деревне чудаковатой матери, что выходила бы на прогулку с ребенком в кромешной тьме. В моей голове тотчас всплыли страшные фильмы, где призраки детей убивали незадачливых туристов, и я помчалась по дороге, с ужасом понимая, что плач становится лишь громче и ближе. Собака, что всё это время терпела мои спринтерские замашки, вдруг остановилась, принюхиваясь к стороне, где шел старый белый забор.

Остановившись, я в ужасе смотрела, как мой телохранитель сворачивает с дороги. Если расскажу об этом завтра, мне никто не поверит, но торжественно клянусь отныне возвращаться домой раньше одиннадцати часов. В угрожающем, как мне казалось, жесте я выставила вперед телефон, пытаясь странным причмокиванием подозвать к себе собаку, но её черная фигура продолжала идти к забору, а младенческий плач я слышала настолько явно, будто бы сам ребенок был на расстоянии вытянутой руки.

Я пошла вперед. Вернулась, чувствуя вдруг необъяснимую вину. Вновь заставила себя отправиться дальше. Снова вернулась, взволнованно смотря на экран телефона, показывающего низкий заряд батареи. Направив свет в ту сторону, где я видела собаку, я сошла с дороги и зачем-то побежала по траве, будто бы это могло меня в непредвиденном случае спасти. Плач младенца стал таким громким, что я поморщилась и потерла ухо. Это однозначно не галлюцинации, но значит ли это, что кто-то, как в Средние века, попросту бросил ребенка на улице за ненадобностью? Безусловно, вариант, где мать была героиней, спасающей дитя и отвлекающей врагов, не мог в тот момент посетить мою голову из-за ещё большей фантастичности.

Моё сердце стучало так быстро, что я без медицинских обследований решительно поставила себе в диагнозе тахикардию. Всё происходящее не укладывалось в моей голове, и, когда свет от фонарика упал вначале на спину собаки, а после на синий сверток, который она обнюхивала, я невольно издала вдох ужаса. Кто-то действительно оставил здесь ребенка!