– Шутишь? – пробормотал Кевин и упал в кресло. – Мерзавцы!

– Стычки не избежать, – угрюмо предрекла Дорис.

– Естественно.

– Положение хуже, чем ты думаешь.

– Если тебе от этого легче, можешь считать, что оно аховое.

– Я всего лишь трезво смотрю на вещи.

– Ладно, не злись. – Молодые люди отправились на кухню.

– Черт побери! – воскликнула Дорис. – Кто сожрал наши порции?!

– Порой мне кажется, – со смешком заметила Надежда, обращаясь к Тому, – что Дорис не отказалась бы заново сойтись с Кевином.

– Заново?

– Ну да. Вы разве не знаете, что они были близки?

– Впервые слышу.

– Не то чтобы очень; да и вообще, дело давнее. Оба как раз переехали сюда – и чуть было не поселились в одной комнате. Дорис рассказала мне обо всем, когда работала у меня. По-моему, она до сих пор влюблена в Кевина, хотя он явно к ней охладел.

– И как я не заметил? – проговорил Том. Впрочем, что он мог заметить в своей глуши? – Ведь она не сводит с него глаз.

– Да. Но у Кевина появилась Рамона.

– Та, с которой он летал? Помнится, она была подружкой Альфредо.

Надежда поделилась с собеседником последними городскими новостями. В ее словах чувствовался неподдельный интерес ко всему, что происходит в Эль-Модене. Том словно заразился этим интересом; внезапно ему захотелось, что называется, слиться с реальностью.

– Понятно, – проговорил он, удивляясь самому себе. Сидит у бассейна, слушает азиатскую красавицу, что пересказывает городские сплетни…

Они какое-то время молча глядели на звезды, потом Надежда спросила:

– Может, переночуете у нас? Свободная комната наверняка найдется.

Том покачал головой:

– Я предпочитаю спать дома. Еще немножко посижу – и вперед.

– Ясно. Если не возражаете, я пойду…

– Конечно-конечно.

– Спасибо за прогулку. Холм просто замечательный, его нельзя застраивать.

– Честно говоря, я сам с удовольствием на нем побывал.

Надежда поднялась по лестнице на второй этаж и прошла по балкону в южное крыло здания, где находились комнаты для гостей. Том проводил ее взглядом. Мыслей в голове не было, зато чувства буквально переполняли душу. Скрип дерева… Как давно у него не было такого вечера. До чего же странно… Словно по ночам, пока он спал, проходили десятки лет, и каждое утро мир целиком и полностью изменялся. Этот голос, этот смех, который он слышал на улицах Сингапура, – неужели все было на самом деле? Неужели происходило именно с ним? Невозможно поверить, однако…

Снова пропасть – между тем, что кажется правдой, и тем, что является ею. Воплощения, из которых состоит жизнь…

Том встал. Пора ехать. Путь неблизкий; вдобавок очень хочется оказаться дома. Пожалуй, сейчас это просто необходимо.

Неделю или две стояла теплая погода. Влажность держалась высокая, в воздухе ощущалось некое напряжение, как будто в нем накапливалось статическое электричество. Казалось, со стороны Санта-Аны вот-вот подует ветер, который опрокинет Эль-Модену в море.

Том Барнард больше в городе не появлялся, поэтому Надежда навещала его сама и постепенно это вошло у нее в привычку. Порой Том оказывался дома, порой отсутствовал. Встречаясь, они разговаривали обо всем на свете, причем разговор то обрывался, то начинался снова; если Надежда не заставала Тома, она шла в огород. Однажды, поднимаясь по тропинке, она заметила, как Барнард выскользнул из своей хибарки и скрылся за деревьями. Должно быть, подумалось ей, он просто отвык общаться с людьми; нужно дать ему отдохнуть. Надежда стала проводить дни с Дорис, Кевином, Оскаром, Рафаэлем, Андреа или с кем-то еще, и как-то вечером после ужина Том заглянул к ней сам. Они выпили кофе, поболтали час-другой, а затем он укатил обратно.

Отношения Кевина с Рамоной складывались иначе: раз в несколько дней они встречались после работы, чтобы полетать на глайдере и, может быть, вместе поужинать. Во время полета они рассказывали друг другу о своей работе или говорили о всяких пустяках. Кевин, неожиданно для себя, научился избегать некоторых тем; обычно он предоставлял выбор темы Рамоне, а сам поддерживал беседу. Он словно приобрел такт, получил то, чем никогда не обладал, поскольку до сих пор попросту не обращал внимания на людей, с которыми ему приходилось иметь дело. Но теперь все изменилось – благодаря ощущению, испытанному в первом полете с Рамоной. Каждый полет становился для Кевина грандиозным приключением, важнейшим событием дня. Свободно парить в воздухе, чувствовать, как тебя подхватывает ветер, видеть под собой, будто на карте, землю!..

Кроме того, как было здорово работать вдвоем, бок о бок, крутить педали в одном ритме с партнером. Физическая близость, то новое, что они узнавали о характерах друг друга в моменты усталости, постоянное напоминание о грубой реальности с ее животными инстинктами… плюс игра в одной команде, плюс утреннее купание в компании приятелей… Словом, они достаточно хорошо узнали друг друга.

Усевшись на сиденье глайдера, они принимались бешено крутить педали и взмывали в воздух. Показывали вниз, говорили о том, что видели вокруг.

– Смотри, вороны, – произносил, к примеру, Кевин, тыча пальцем в сторону скопища черных точек под ногами.

– Гангстеры, – отзывалась Рамона.

– Нет, мне вороны нравятся. Чего смеешься? Да, вид у них не слишком привлекательный, зато как они летают!

– Хозяева неба.

– Точно! – В округе Ориндж насчитывались тысячи ворон, которые летали огромными стаями, уничтожая плоды в многочисленных садах. – Мне нравятся их хриплые голоса, отлив перьев, хитринка в глазах, когда они смотрят на тебя… – Кевин выкладывал все, что только приходило в голову, наслаждаясь собственной импровизацией. – А как они подпрыгивают на месте! Вроде бы такие неуклюжие, а на деле… Нет, я обожаю ворон!

Рамона хохотала, а Кевин не заговаривал ни о чем другом, инстинктивно догадываясь, что этого делать не следует. И они летали по небу, изящно, как чайки, этакие небесные дервиши; на лице и на всем теле выступал пот, который быстро высыхал, оставляя на коже белые полоски. Сердце Кевина переполняли эмоции, однако он сдерживал себя, ибо что-то подсказывало ему, как именно следует себя вести.

Итак, отныне большая, основная часть его жизни проходила на высоте двести – триста футов над землей.

Разумеется, он участвовал в работе городского Совета, что отнимало довольно много времени, однако не слишком ею интересовался. Все ждали следующего шага Альфредо и попутно пытались разузнать истинные побуждения мэра. У Дорис нашелся приятель, сотрудник финансового отдела той компании, где она работала, а у того – знакомый бухгалтер из «Хиртека», и теперь Дорис осторожно выясняла, о чем говорят и что планируют в фирме Альфредо. Слухи, естественно, ходили всякие. Чтобы узнать, можно ли им верить, Дорис сошлась достаточно близко с хиртековским бухгалтером и, притворяясь необразованной провинциалкой, засыпала его за ужинами, на которые тот ее приглашал, градом вопросов.

А затем в повестке дня одного из заседаний Совета появилось предложение о перепланировке, которое, в частности, предусматривало постройку нового канала.

В отличие от заседания, на котором представляли новых членов Совета, это проходило в куда менее торжественной обстановке. Народу было немного, в помещении царил полумрак. Кевин и Дорис, словно охотники из засады, настороженно наблюдали за Альфредо, который с привычной раскованностью вел заседание, время от времени оживляя его ход шутками и репликами «в сторону». Наконец он добрался до двенадцатого пункта.

– Ладно, пора заняться делом. Итак, предложение о перепланировке.

Некоторые из присутствовавших рассмеялись, будто мэр отпустил очередную шутку. Кевин подался вперед, облокотился на стол. Но первой высказалась Дорис, которая, по-видимому, заметила, что Кевин стиснул кулаки, и испугалась, что он сорвется.