Кевин позвонил Санчесам. Ответил отец. Он пошел звать Рамону; та подошла, появилась на экране.

– Я слышал, ты вернулась… – Фразы умнее Кевин придумать не сумел.

– Да, я только утром сегодня приехала, на рассвете. – Рамона улыбалась, как будто в этом не было ничего особенного. Но ведь скоро закат! Рамона настороженно поглядела на него и сказала: – Может, ты придешь? Будет удобнее разговаривать.

Кевин выключил экран и рванул в Фэрхевен. Рамона встретила его во дворе; они повернули и двинулись по тропинке, ведущей к ручью Сантьяго-Крик. На девушке были джинсы, вытертые до белизны, с бахромой внизу, и белая блузка с воротником-хомутом.

Неожиданно Рамона остановилась, повернувшись лицом к Кевину, взяла его ладони в свои. Смешно… Неужели из рук можно возвести барьер?

– Кевин! Мы с Альфредо собираемся снова быть вместе. Остаемся вместе. Он желает этого, и я тоже. Кевин освободил свои руки.

– Но… – Он не знал, какое слово сказать. Не мог думать. – Но ты ведь решила порвать с ним… – услышал Кевин свои слова как бы со стороны. – Ты же столько Лет пыталась наладить свои с ним дела, и ничего не выходило. Ничего не изменилось с тех пор. Кроме лишь того, что… Что мы с тобой начали… Мы ведь только начали!

– Я знаю. – Рамона глядела в землю, покусывая губы. – Но… – Она встряхнула волосами. – Я не хочу, чтобы было так. – Она посмотрела мимо Кевина, куда-то в сторону. – Альфредо приезжал в Сан-Диего, и мы с ним долго говорили.

– Что? Альфредо был в Сан-Диего? Глаза Районы блеснули в сумерках.

– Да.

– Но… – Кевин весь поджался, даже ребра втянулись внутрь. – Вот так дела! Ты сказала, что уезжаешь от нас обоих, чтобы все обдумать, и я так и полагал! А ты была там вместе с ним!

– Я действительно хотела остаться одна, но он поехал следом; нашел, где я остановилась. Я просила его удалиться, но он отказался. Так и продолжал стоять на лужайке. Он сказал, что должен поговорить и поэтому не может уйти, и простоит здесь всю ночь. В общем, начался разговор, и мы…

Дальше Кевин уже не слышал. Он широкими шагами шел прочь.

– Кевин!..

Он побежал, и бежал все быстрее, чувствуя, как напряженно работают мышцы ног. Словно на стометровке, несся Кевин к Чапмену и дальше – к холмам. Повинуясь неожиданному импульсу, инстинкту животного, ищущего укрытия, он рванулся через кусты напролом к Рэттлснейк-Хиллу, в свою нору…

Кевин сидел под сикомором, росшим на вершине, и ощущал, как течет время; то и дело поглядывал на ветви перед собой, черные на фоне неба, обрывал листья и втыкал их стебельками в землю у ног. Может быть, он шевелил губами, а может, даже шептал вслух сокрушающие фразы, которые сейчас приходили ему в голову; Кевин вел нескончаемый спор с Рамоной. Затем просто сидел, без всяких мыслей.

Совсем поздно Кевин двинулся домой, вниз, сквозь холодную сырость полночи, измочаленный, с едва бьющимся сердцем. И вдруг у заднего крыльца своего дома увидел Рамону, которая сидела прямо на земле, уткнувши лицо в колени. Это было уже слишком…

Района подняла голову. На лице ее были видны следы слез.

– Я не хочу, чтобы так получалось… Я люблю тебя, Кевин, неужели ты не чувствуешь этого?..

– Как я могу чувствовать? Если бы ты любила, то осталась бы со мной.

Рамона ладонями сжала виски.

– Я… Мне страшно хочется быть с тобой, Кевин. Но ведь мы с Альфредо столько времени прожили вместе… И сейчас он так несчастен. Он действительно хочет, чтобы я была с ним. Я столько отдала, чтобы наладить наши отношения с ним. Я так старалась. Я просто не могу выбросить все эти годы, понимаешь?

– Это бессмысленно. Ты все годы пыталась сделать что-то, старалась, и что из этого вышло? Оба вы несчастливы. Почему же сейчас все должно измениться? Какая разница?

Рамона зябко повела плечами:

– Кое-что изменилось.

– Мы с тобой сошлись – вот и все перемены! Альфредо разревновался. Ты ему не нужна, но то, что у тебя появился другой…

Рамона энергично затрясла головой, отвергая слова Кевина:

– Нет, Кевин, все гораздо сложнее. Альфредо, когда он приехал утром в мой день рождения, говорил то же самое, что и впоследствии. А ведь в тот момент он понятия не имел, в каких мы с тобой отношениях.

– Это он тебе так говорит.

– Я верю ему.

– Ну и что же теперь я такое? Как мне называться? Чего ты, в конце концов, хочешь?

Рамона набрала воздуха, как перед прыжком в воду.

– Я хочу попытаться еще раз начать жизнь с Альфредо. Я должна сделать это. Я его люблю, Кевин. Всегда его любила. Он – часть моей жизни. Я хочу заставить их работать, все эти годы, эту часть меня самой… – губы ее задрожали. – Он – часть меня…

– Значит, я – словно бревно, я… я был чем-то вроде лаги, с помощью которой ты надеялась приподнять лежачий…

Слезы выступили на глазах Рамоны и заблестели на щеках.

– Зачем ты так говоришь! Я не хотела этого! Я не собиралась делать так нарочно!..

Кевин слушал ее тоскливые оправдания и испытывал угрюмое удовлетворение. Он хотел увидеть Рамону несчастной, жалкой, и он добился этого…

Рамона поднялась с земли.

– Прости меня. Я не могу больше это выносить. – Рамона собиралась уйти, но Кевин цепко ухватил ее за руку. Рамона вырвалась: – Ну пожалуйста! Прости меня, прошу, не мучь меня больше!

– Я мучаю тебя?!

Но Рамона была уже далеко. Ее белая блузка мелькала между темными силуэтами деревьев.

Удовлетворение Кевина рассыпалось в прах, и он почувствовал себя очень скверно. Конечно же, она не хотела этого.

Но все равно Кевин был очень зол на Рамону, и чем больше он думал, тем сильнее злился. Подумать, Альфредо помчался вслед за нею в Сан-Диего, разыскал дом, стоял одиноко на лужайке! Вонючий лицемер. Плевать ему было на Рамону, пока та находилась под левым боком, ближе к стенке, и только после того, как место там остыло, когда он обнаружил, что теряет Рамону, вот тут забота о ней так и хлынула из щедрого сердца! Ревнивец поганый, и ничего больше. Дерьмовый ревнивый усач. И значит, она совершенная дура, что возвращается к такому человеку. Кевин разозлился еще больше. Рамоне следовало послать Альфредо куда подальше, лишь только он показал свою рожу в Сан-Диего! Вот что она должна была сделать, если бы хотела поступить честно. А вместо этого – разговоры… Много разговоров. И, наконец, счастливый итог: примирение и кровать с крахмальными простынями где-то в Сан-Диего.

Спать этой ночью он не мог. По всему телу бродила тупая боль. Помимо этой боли, Кевин ничего не чувствовал.

Через два дня «Лобос» выступал в матче. Кевин появился поздно: он ехал берегом и на полпути поломал велосипед. Рамона прибыла сразу после него. Все остальные ребята уже разбились на пары и начали разминку. Не произнося ни слова, Кевин и Рамона переоделись. Так же молча вышли они на поле и начали кидать друг другу мяч. Без единого слова.

Край софтбольной площадки. Двое работают в пас. Мужчина и женщина. В вечернем солнце их тела отбрасывают длинные тени. Мужчина кидает мяч все сильнее и сильнее с каждым броском, будто они играют «на вылет». Но женщина не произносит слов возражения, не сдается и не отступает. Она выбрасывает руку в перчатке и ловит мяч точно «в карман». Раздаются звонкие удары; они приходятся по тоненькой в этом месте коже перчатки, едва защищающей ладонь. Шлеп! Шлеп! Мужчина сильнее посылает мяч. Женщина, закусив нижнюю губу, швыряет мяч обратно почти так же резко; слышно, как щелкнуло что-то у нее в запястье. Мужчина бьет еще сильнее.

Белый мяч молнией летает между ними. Словно маленькое пушечное ядро. Туда – сюда. Шлеп! Шлеп!

Лагерь, Виргиния. Я интернирован. Перечить чиновнику Иммиграционной службы было большой ошибкой. Надо же, чтобы пустяковая стычка привела к такому!

Конечно, тут кроется нечто более серьезное. Приливная волна ужаса. Адвокат говорит, что все анализы, которые я сдал частным образом, отрицательны, так что это – просто уловка для задержания меня здесь, пока не соберут материал, чтобы подвести дело под Акт Хайеса– Грина. Фальсифицируют результаты тестирования…