– Ладно, ладно… Есть ведь законы, защищающие права меньшинств. Должны быть. Охрана меньшинств, земли, животного мира…

– Есть, конечно. Да только можно ли их применить к вашему случаю?

Том в задумчивой неуверенности со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

– Вам надо начать широкую общественную кампанию. Сделать обсуждение публичным настолько, насколько возможно. Мне кажется, это сработает лучше всего…

– Хм-м.

И опять рот Хьянга расплылся в тонкой восточной ухмылке:

– …Если только не окажет обратного эффекта.

Зазвонил телефон; Хьянг спустился по трехпролетной лестнице, покинув комнату с множеством окон, которую поддерживала, сгибаясь и пружиня под ее весом, огромная ветвь. Гости, оставшись одни, глазели по сторонам; чувствовалось, как легкий ветерок колышет жилище. Ощущение, что ты на высоте, не покидало ни на секунду; солнечные лучи рассеивались зеленой листвой. В какое окно ни глянь, огромные деревья заслоняют ближний вид, а там, дальше – местами рощи, местами открытое пространство: хочешь, разбей сад; хочешь, проложи тропинку… Прямо-таки услада для рецепторов, зрительных и слуховых.

– Здешнее место привлекает своим младенческим, даже зачаточным обликом, – заметила Надежда. – Простота, безыскусственность рельефа, структурная прозрачность, какое-то непонятное очарование…

– Это в тебе говорят гены, – откликнулся Том. – Миллионы лет деревья служили нам домом, убежищем в саванне, полной опасностей. Так что, дорогая, твоя нежданная любовь к древесному образу жизни, можно сказать, изначально запаяна в мозг; со временем сверху наросли новые нервные ткани, а древолюбие осталось под ними, как глубокая внутренняя структура, и мы никогда не утеряем ее, не забудем, какими бы радужно-яркими зайчиками ни пускали в нас, пытаясь ослепить блеском стекла и металла. Может быть, нам стоит переехать жить сюда…

– Может быть.

В комнату поспешно вернулся Хьянг. Вид у него был озабоченный.

– Пожар на холмах к востоку отсюда. Огонь быстро движется. Похоже, в ваших местах.

И правда, они разглядели белый дым над холмами, влекомый сюда ветром. Том поднялся на ноги:

– Нам надо идти.

– Конечно. Берите машину, за велосипедами вернетесь потом. Я позвонил, на станции готовят автомобиль. – Хьянг нажал кнопку подъемника, и громоздкий черный противовес пополз с земли вверх.

Низовой пожар в калифорнийских предгорьях летом – явление страшное. И не только потому, что растительность на склонах позасыхала, но еще из-за ее, растительности, более чем превосходной горючести, ибо деревья и кустарники здесь очень смолистые – это помогает им пережить долгое время засухи. Когда случается пожар, мексиканский кустарник, манзанита, кустарниковый дуб, а из травянистых – полынь и многие другие растения даже не горят, а буквально взрываются. Особенно когда дует ветер. Он снабжает пожар дополнительным кислородом и перебрасывает огонь на все новые кусты, уже накаленные солнцем чуть ли не до температуры самовозгорания, когда достаточно малой искры, чтобы их охватило бушующее пламя. При сильном ветре создается впечатление, будто склон полит бензином, так быстро все на нем вспыхивает.

Трехколесный вездеход, набитый оборудованием, в котором ехали Надежда с Томом в сопровождении нескольких людей с научной станции, преодолел последний поворот тропы, ведущей к хижине Тома, и остановился. Взоры всех сидящих в машине были прикованы к зрелищу пожара.

– Ой-ей-ей, – вздохнула Надежда.

Овражистый склон холма к востоку от дома, где жил Том, почернел и курился дымом; неровная линия, отделяющая этот новый мертвый цвет от обычного, зеленовато-серого, мерцала яростными огненными переливами от густо-красного до прозрачно-оранжевого. Оттуда, из зоны огня, валил сизый дым, загораживая солнце и вытесняя воздух с подветренной стороны. Солнечные лучи, фильтруясь сквозь дым, давали какое-то странное, зловещее освещение. Временами из зоны пожара вырывались огненные языки – вверх по склону, в направлении жилища Тома. Можно было видеть шарообразные сгустки пламени, перемещающиеся сами по себе, подобно перекати-полю. При подходе огня деревья и кусты вдруг вспыхивали и с шумом исчезали в пламени, подобно шутихам. Стоял непрерывный треск и грохот.

Том как вкопанный вдруг встал посреди тропинки (Надежда едва не ткнулась носом в его спину), пристально глядя сквозь незнакомый, мутно светящийся воздух, оценивая степень опасности.

– Проклятье, – встревоженно сказал он. И добавил: – Пчелы!

Подбежал Хэнк с группой людей.

– Пошли, – сказал он, – с расстояния одолеть пожар не удается.

Появился Кевин с лопатой, его лицо и руки были в боевой, черной с коричневым, раскраске, сделанной сажей и глиной.

– Мы погрузили ульи на тележку и увезли. Неизвестно, много ли в них сейчас сидит пчел. Куры тоже эвакуированы. Поливаем водой твою крышу, а они там, – Кевин обернулся и бросил быстрый взгляд в сторону хижины Тома, – обрубают склон овражка, чтобы не подпустить к дому огонь. Не знаю, удастся ли сохранить дом, ветер очень силен. Лучше бы тебе вытащить оттуда все, что нужно… – Последние слова Кевин договаривал уже на бегу.

Том рысцой заспешил по тропинке к своему домику; Надежда тоже не отставала. Воздух был жарким и плотным, как бы жирным от дыма и копоти. Пахло полынью и горячей смолой. Над головой летели тлеющие веточки, листья, куски коры. У восточной стены домика толпа народа орудовала кирками, лопатами и топорами, расширяя и перекапывая старую огнезащитную полосу. Эта полоса издавна окружала домик, и теоретически все должно быть хорошо, но внушал сильное сомнение слишком узкий овраг; местность вокруг тоже задавала хлопот защитникам дома – кочковатая, изрезанная. Надежда сразу заметила, как тяжело приходится людям. Западный, более высокий гребень оврага имел лучшие шансы; там тоже работали люди, рядом стояли небольшие грузовички-пикапы.

Сверху послышался звук, перекрывающий шум пожара, как будто сотня лесорубов работала в небесах топорами. Над головами людей показались четыре вертолета. Габриэла что-то кричала в миниатюрный передатчик, видимо, посылая пилотов в нужное место; вид у нее был очень боевой. Вертолеты, громыхая, пошли низко над горящим лесом и начали сбрасывать большие емкости с белым огнегасящим порошком. Одна из винтокрылых машин обрушила на пожар цистерну с водой. К небесам поднялись облака дыма и пара, ветер относил их на восток. Вертолеты зависли в воздухе, развернулись и сделали второй заход, затем улетели. И снова стал слышен, заполняя собой все, рев пламени. В овраге, что шел ниже домика по склону холма, огонь, похоже, затух, но по другую сторону оврага все так же, как и раньше, взрывались вспышками отдельно стоящие деревья и кусты, превращаясь мгновенно в факелы пламени и добавляя свою партию ударных в какофонию лесного пожара.

Здесь, у огнезащитной полосы, Надежда увидела почти всех, с кем встречалась в Эль-Модене. Люди занимались тем, что обрубали ветви и тащили их вниз по гребню на запад. Лезвия взлетающих топоров хищно блестели в жутковатом, инфернальном освещении, которое давал огонь. Двое женщин работали пожарными рукавами, но давление воды было слабым, и длинной струи не получалось. Женщины разбрасывали белые водяные брызги всюду, куда могли достать, поливали пожарных, свежеобнаженную землю защитной полосы, отброшенные в сторону ветки.

Кевин работал киркой близ домика, ниже по склону. Он с размаху подрубал под корень кусты зарослей шалфея; рядом с ним тем же занимался Альфредо. Они взмахивали своими орудиями в таком согласованном ритме, что, казалось, работали на пару много лет, и ненавидели друг друга, и погружали кирки в землю с такой силой, будто это была грудь соперника и каждый хотел выкорчевать сердце другого из этой груди… Вывернутый с комом земли куст отлетал в сторону, и оба бросались к следующему, чтобы начать следующий раунд схватки.

Надежда стряхнула с себя наваждение зрелища и поспешила к домику вслед за Томом. Внутри хозяйничала Рамона и куча остальных Санчесов; Рамона тащила в руках целую охапку одежды.