Тучи ненадолго закрыли солнце, но вскоре оно прожгло их. Большие облака плыли в небе над горами и пустыней, подобно парусникам. Океан выглядел бесконечной синей синью, вблизи светлой, а чем дальше, тем синева становилась глубже, сочнее. Сердце и душа; средоточие синей грусти. На макушках волн играли слепящие отблески солнца, свет которого залил белой глазурью выступающие ребра утеса Корона-дель-Мар, обычно сплошь абрикосово-желтого; пирамиды елей на его склонах казались мазками густо замешанной краски. Скалы поблизости отливали на солнце темным цветом железного дерева. Картина в глазах Кевина все еще немного пульсировала, меняя яркость, – реакция организма на кислородное голодание и последующее пресыщение, подобно тому, как от слишком чистого воздуха начинает болеть голова. До чего же глянцевая поверхность у скал, будто полированная! Огромные валуны под ногами представились Кевину обломками гигантских скульптур, настолько хорошо их вылизали солнце, вода и ветер.

Кевин перепрыгивал с валуна на валун, поглядывая по сторонам. Временами ладони его соединялись на ручке воображаемой биты – совершенно непроизвольно, – и следовал удар.

Он дошел до конца мола, где стоял невысокий сигнальный фонарь. Ветер шумел, облака плыли над головой, рокотали волны; солнце заливало все своими лучами, а Кевин стоял, балансируя на краю, и чувствовал, что оказался в том самом месте, какое искал. Он снова очнулся к жизни, ощутил себя в центре предметного мира. И центр этот оказался у кромки океана, где солнце висит над самой водой.

Кевин долго стоял так, поворачиваясь в разные стороны, глядя и впитывая то, что видел вокруг. Все события прошедшего лета всплыли вдруг в его памяти, захлестывая волнами ощущений, приливами радости и печали.

На камне валялось стальное долото, оброненное кем-то. Кевин присел на корточки, взял инструмент и ударил по граниту. Твердый камень не поддался, упрямый и тяжелый для преодоления, как мир вокруг. Как сама жизнь. Но оставить след в этом мире необходимо…

Между валунами Кевин нашел застрявший там каменный обломок и решил воспользоваться им вместо молотка. Ему хотелось высечь в камне что-то глубокое и нетленное. Что-нибудь вроде: «Я, Кевин Клейборн, был здесь в октябре 2065 года. И были здесь тучи – в небе и в моей душе; и молнии сжигали меня. И все было очень плохо».

Но – гранит есть гранит, и Кевину удалось выбить лишь «К.» и «К.» Пришлось потратить немало сил, чтобы надпись вышла глубокой – хотя бы в буквальном смысле.

Закончив, Кевин сложил свои инструменты на землю. За его спиной зеленым и янтарным цветами пульсировал Край Апельсинов – округ Ориндж. Край яркий, сильный, трепещущий, живой, как его, Кевина, сердце. Его мир, пронизанный океанским ветром. Руки соединились вместе, и – удар! Если бы Хэнк не взял тот последний удар!.. Если бы только Рамона… Если бы Том… Если бы весь мир… Целый мир разом, со всеми его предательскими ударами, с нежданным и неизбежным горем!.. И Кевин подумал, что именно он и есть самый несчастный человек на свете.

И от этой мысли он расхохотался.