Мне показалось, что в его словах скрыт некий подтекст. Он действительно стареет и теряет уверенность в своих силах, а Конвей, очевидно, устроил ему разгром, о котором я ничего не знаю.

– Боб, у тебя возникли какие-то проблемы в больнице? – спросил я.

– Да, – поколебавшись, ответил он. – Проблемы возникли. – Он встал и налил в свой стакан виски. Потом подошел к окну и встал спиной ко мне. – Она умерла, Лу – Он принялся покачиваться с пятки на носок и обратно. – Она так и не вернулась оттуда.

– Так мы же знали, что у нее нет шансов, – сказал я. – Все, кроме Конвея, а он слишком упрям, чтобы здраво смотреть на вещи.

Боб промолчал. Я подошел к окну, встал рядом с ним и положил руку ему на плечо.

– Послушай, Боб, – проговорил я, – не знаю, что тебе сказал Конвей, но нельзя, чтобы его слова так действовали на тебя. Ты посмотри, что он вытворяет! Ведь он даже не собирался брать нас в это путешествие – мы сами навязались. А теперь он требует, чтобы мы прыгали по первому его «кваку», и закатывает страшный скандал, когда что-то его не устраивает.

Мне показалось, что Боб слегка пожал плечами, а может, он просто глубоко вздохнул. Я убрал руку с его плеча, секунду прикидывал, стоит ли еще что-то сказать, а потом ушел в ванную и закрыл за собой дверь. Когда человеку плохо, иногда лучше оставить его одного.

Я сел на край ванны и закурил. Я сидел и думал – как бы со стороны – о себе и Бобе Мейплзе. Боб всегда был очень добр ко мне, и он мне нравился. Но не более, чем другие. Когда дело доходило до расследований, он становился одним из сотен, с кем я встречался и был любезен. Однако почему-то сейчас меня волнуют его проблемы, а не мои собственные.

Возможно, это отчасти объясняется тем, что мои проблемы главным образом решены. Я знал, что Джойс не выживет и, следовательно, не заговорит. Я не исключал, что она на время придет в сознание, но был убежден, что говорить она не сможет, – это нереально после того, что случилось с ее лицом... Однако уверенность в собственной безопасности не объясняла мое беспокойство за Боба. После убийства меня здорово напугали, поэтому до сих пор у меня не было возможности порассуждать спокойно и принять тот факт, что я в безопасности. Однако, несмотря на это, я попытался помочь сыну того грека, Джонни Папасу.

Дверь распахнулась, и я поднял голову. Мне широко улыбался Боб. Он раскраснелся, виски выплескивалось на пол из полного стакана.

– Эй, – спросил он, – ты меня бросил, Лу? Иди сюда, составь мне компанию.

– Конечно, Боб, – сказал я, – с удовольствием. – Я вместе с ним вернулся в гостиную. Он плюхнулся в кресло и залпом опорожнил свой стакан.

– Лу, давай чем-нибудь займемся. Давай выйдем в этот чертов коровий город и загуляем. Вдвоем, только ты и я, а?

– А как же Конвей?

– К черту его. У него здесь какие-то дела, планирует задержаться на несколько дней. Бросим свои вещи в какой-нибудь гостинице, чтобы больше не встречаться с ним, и устроим себе праздник.

Он потянулся за бутылкой, но ухватить ее ему удалось только со второй попытки. Я забрал у него бутылку и сам наполнил стакан.

– Звучит соблазнительно, Боб, – сказал я. – Я бы с удовольствием. А разве нам не надо возвращаться в Сентрал-сити? Я имею в виду, Конвей в таком состоянии, и с нашей стороны было бы...

– Я сказал: к черту его. Я сказал именно то, что хотел сказать.

– Да, конечно, но...

– Я сделал для Конвея достаточно. Я сделал слишком много. Я сделал даже больше, чем следовало. Итак, запрыгивай в свои ботинки, и пошли.

Я сказал, что да, конечно, с удовольствием, сию минуту, но у меня болит мозоль, и мне нужно срезать ее, и пока я буду заниматься мозолью, Бобу было бы неплохо немного поспать.

Боб так и сделал, предварительно поворчав и посопротивлявшись. Я позвонил на железнодорожный вокзал и забронировал купе в спальном вагоне на восьмичасовой поезд в Сентрал-сити. Это обойдется нам в кругленькую сумму, так как округ не будет оплачивать проезд в первом классе, однако я решил, что нам никто не должен мешать.

Я оказался прав. Я разбудил его в шесть тридцать, чтобы у него было достаточно времени прийти в себя. Он выглядел хуже, чем до сна. Я попытался уговорить его принять душ, но он отказался наотрез. Отказался он и от кофе и еды. Вместо этого он опять присосался к виски и перед уходом прихватил с собой полную бутылку. Когда я усадил его в поезд, я был измочален, как коровья шкура в дубильном чане, и спрашивал себя, что, ради всего святого, сказал Бобу Конвей.

Я спрашивал себя, хотя уже давно должен был понять. Потому что Боб почти сказал мне. Все было ясно как день, просто я слишком глубоко ушел в себя, чтобы разглядеть это.

Возможно, хорошо, что я ничего не понял. Ведь уже нельзя было что-либо изменить. А я бы обливался кровавым потом.

Вот таким было мое путешествие в большой город. Первое путешествие за пределы округа. Из самолета – в гостиницу. Из гостиницы – в поезд. А потом долгий ночной переезд, когда за окном ничего не увидишь, в тесном купе в обществе рыдающего пьяницы.

Примерно в полночь, незадолго до того как заснуть, Боб, кажется, начал бредить. Он вдруг сжал кулак и ударил меня в грудь.

– Эй, – воскликнул я, – не зарывайся. Боб!

– Не зары... не зарывайся, – забормотал он. – Люди, улыбайтесь, с-смехом заряжайтесь... о содеянном не сокрушайтесь и т-так далее. Так что не зарывайся.

– Боб, – сказал я, – я просто пошутил.

– Вот что я тебе скажу, – резко проговорил он. – Ты никогда даже не думал об этом.

– Ну?

– С-светлее всего – п-перед темнотой.

Я расхохотался, несмотря на усталость.

– Ты все неправильно понял, Боб, – сказал я. – Ты имеешь в виду...

– Ш-ш-ш, – оборвал он меня. – Это ты неправильно все понял.

Мы прибыли в Сентрал-сити около шести утра, и Боб тут же на такси поехал домой. Он плохо себя чувствовал – он действительно заболел, а не мучился с похмелья. Боб был слишком стар, чтобы тянуть свой воз.

Я заехал в офис. Все было спокойно, по словам ночного дежурного. И я тоже отправился домой. Я проводил в офисе гораздо больше времени, чем мне было положено в соответствии с должностью, поэтому никто не осудил бы меня, если бы я взял недельку отпуска. Что я и собирался сделать.

Я переоделся в чистое, сварил себе яйца и кофе. Когда я сел есть, зазвонил телефон.

Я решил, что звонят из офиса или, вероятно, Эми проверяет, вернулся ли я, – она могла либо звонить утром, либо ждать до четырех, когда закончатся уроки. Идя к телефону, я пытался найти какой-нибудь удобоваримый предлог, чтобы не встречаться с нею, поэтому, услышав в трубке голос Джо Ротмана, я немного опешил.

– Знаете, кто звонит, Лу? – спросил он. – Помните наш последний разговор?

– Конечно, – ответил я. – О... э-э... ситуации на стройках.

– Я хотел попросить вас заехать сегодня вечером, но мне нужно уехать в Сан-Анджело. Вы не против, если я заскочу к вам через несколько минут?

– Нет, – сказал я, – не против. Что-то важное?

– Одно маленькое, но важное дельце, Лу Всего лишь пара слов в подтверждение.

– Да, но, может, я смог бы...

– Не сомневаюсь в этом, однако будет лучше, если мы встретимся лично, -сказал он и положил трубку.

Я тоже положил трубку и вернулся к столу Время еще раннее. Возможно, никто его и не увидит. Как бы то ни было, он не преступник и даже пользуется уважением в определенных кругах.

Он пришел через пять минут. Не вкладывая особого радушия в свои слова, так как я не хотел, чтобы он надолго задержался у меня, я предложил ему позавтракать. Он отказался, однако сел за стол.

– Итак, Лу, – сказал он, скручивая сигарету. – Я полагаю, вам известно, что именно я хотел бы услышать.

– Думаю, да, – кивнул я. – Считайте, что я это сказал.

– Самые осторожные статьи правы в своих намеках? Он пытался всыпать ей и сам же поплатился за это?