Кир поджимает губы и остается стоять у плиты как статуя протеста.

– Под столом спит не Киров друг, а мой подчиненный, – не моргнув глазом сообщает Азамат. – А я за восемь лет командования поднаторел в воспитательном деле, ни разу никого не стукнув. И намерен продолжать в том же духе.

– Вообще, – вставляю я свои пять копеек, – на Земле уже несколько веков телесные наказания – это подсудное дело. И ничего, хватает хороших людей.

Арават смотрит на меня так, будто хочет сказать, что мне бы в свое время хорошая порка не повредила, но при Азамате не решается.

– Лизонька, – резко меняет тему Азамат, – мы сегодня в столицу возвращаемся?

– Еще чего! – фыркаю я. – Ты же там сразу на работу выйдешь! Нет уж, сиди тут, лечись. Отзвонись своим дармоедам, скажи им, что заболел, пускай тебе еще больничный оплатят, если надо, я оформлю.

– Тебе чего, денег не хватает, прорва? – опешивает Арават. – Жена Императора!

– Мне всего хватает, а кто-то тут энцефалолинзы хотел.

– Ты меня соблазняешь, – довольно улыбается Азамат. – А погулять выпустишь? Там такой снежок с утра шел…

– Какой погулять?! Я тебя щас в камин целиком засуну, и питаться будешь одним эвкалиптовым маслом! Гулять он собрался по морозу!

Азамат стоически выдерживает мой фейерверк, на всякий случай прикрыв голову ладонью.

– Понял, понял, рыбонька, не кипятись. Я просто спросил, вдруг повезет. А завтра выпустишь?

Я с шумом набираю воздуха на следующую гневную тираду, но Азамат быстро снижает цену:

– А послезавтра?

– Посмотрим, – мрачно сдаюсь я. – Если будешь хорошо себя вести, пить все таблетки, много лежать и мало работать.

– Чем не пожертвуешь ради благой цели, – вздыхает он. – А лежать обязательно в спальне или можно в гостиной?

– Можно в гостиной, – окончательно размякаю я. – Только я там камин включу.

– И зажаришь меня на вертеле.

– С перцем и горчицей.

– Согласен.

– Вперед.

Я иду разжигать камин и слышу за спиной голос Аравата:

– Ну ты и подкаблучник…

– Она обо мне заботится, – мечтательно произносит Азамат. – Ты не поймешь, наверное. Я сам поначалу не понимал.

Я возвращаюсь в кухню сопроводить супруга на ложе, сопровождаю, укладываю и укрываю пледом по пояс.

– Ну ты его еще запеленай! – возмущается Арават, пришедший следом. – На нем вон какой кафтан пуховый, куда еще? У меня такой был похожий, жалко, износился. Где ты его покупал, Азамат?

– Мне его Лизина мать связала, – гордо сообщает Азамат, закладывая руки за голову и приготавливаясь целый день плевать в потолок.

– Мать?! Эта жуткая баба?!!

– Зря ты о ней так, – ехидно замечаю я. – Она бы и тебе связала, ты ей понравился.

Арават закрывает лицо руками.

– Нет, спасибо, я обойдусь.

– Ну ты еще подумай, – медовым голосом продолжаю я. – Она пока что другим занята, но другое скоро кончится и придет к нам на почту, и тогда у нее начнут чесаться руки… Конечно, еще есть Хос и Тирбиш…

Арават кривит рот и смотрит на меня, как на змия-искусителя.

– И что, она вот этих всех оленей и орлов вывязывала? Полиняют же все равно.

– Земная шесть не линяет.

Арават скрипит зубами так, что стекла дребезжат.

– Я подумаю, – наконец сообщает он мрачно.

Кир приносит Алэка и укладывает его Азамату на живот в качестве грелки. У Алэка другие соображения по этому поводу: папа нужен для того, чтобы играть в унгуцики, то есть подпирать ребенка ладонями под пузо и мотать им над головой, чем круче повороты, тем громче счастливый визг. Азамату и самому этот процесс доставляет массу удовольствия, он смеется и сюсюкает, как я в страшном сне не могу. Кир смотрит на них с откровенной завистью, и я тыкаю его под ребра. Он совершенно неожиданно отвечает тем же. Я щекотки вообще не боюсь, но такую наглость снести невозможно, поэтому я применяю все свои козырные приемы, отточенные в потасовках с братом. Азамату тоже перепадает пару раз, Кир хохочет и брыкается, Алэк пищит, короче говоря, диван превращается в бедлам с бесильней.

Наконец мы более-менее выдыхаемся, растягиваемся поверх Азамата, который, со свойственной ему ответственностью, еще и придерживает нас, чтобы не укатились. Алэк сидит посередке, круглыми глазами оглядывает нас и увлеченно жует кулак.

– У него скоро зубы будут резаться, да? – спрашивает Кир, отдышавшись.

– Похоже, – говорю. – У него где-то была жевалка специальная, не знаю уж, куда ее Тирбиш дел.

Над нами вырастает мрачная тень.

– И часто у тебя такое непотребство творится? – ласково интересуется Арават.

Я строю ему противную рожу, Кир покатывается, Азамат смотрит на Аравата задумчиво и с жалостью, поудобнее перехватывая сползающего Кира.

– Ты считаешь, что еще недостаточно меня воспитал? Боюсь, что продолжать поздно. Я такой какой есть и исправляться не собираюсь. Я рад тебя видеть и счастлив, что мы наконец-то разрешили старые споры. Но я твоими же стараниями уже давно свой собственный человек, у меня своя семья, и ты в нее не входишь. Ты сам так решил. А раз так, то в этом доме ты гость, и веди себя, как подобает гостю.

Честно говоря, мне уже начинает казаться, что Азамат переборщил. Все-таки старик очень самолюбив, а на такое кто угодно обидится, даже притом, что все справедливо. Однако Арават разворачивает проблему неожиданным для меня ракурсом.

Он выпрямляется и поглаживает бороду.

– Ты знаешь, я всегда считал, что мне очень не повезло с сыновьями. Вы с Ароном оба всегда были безвольными и бессмысленными. Я ожидал, что, вернувшись на планету с женой, ты тут же приползешь ко мне вымаливать прощение. Что будешь ходить и скулить под окнами, как побитый щенок. Зашлешь жену меня задабривать. Но ты не пришел, а жена твоя такая стерва, что никого в мире задобрить не может. Твой духовник приезжал за тебя просить, но, как я понял, без твоего ведома. Вместо того чтобы ползать на брюхе, ты добился избрания. Я решил тебя поощрить и объявил, что признаю. Думал, ты придешь обниматься и благодарить. Но ты снова не пришел. Теперь я сам явился в твой дом и попросил прощения. И оказалось, что я тебе вовсе не нужен.

Он внезапно припадает на одно колено, чтобы быть на одном уровне с лежащим Азаматом, и я замечаю, что глаза у него неестественно блестят.

– Я рад, сын. Я в тебе ошибался. Ты можешь добиться своего, когда хочешь. Ты прав, воспитывать тебя незачем, ты теперь настоящий человек, честолюбивый и решительный, и я тебе не указ. Значит, моя жизнь прошла не зря. Я оставляю после себя сына, за которого мне не стыдно.

Повисает напряженная тишина. Я болезненно ощущаю в построениях Аравата фундаментальную ошибку и только что не молюсь, чтобы Азамат на нее не указал. Но ему, видать, очень хочется расставить все точки, причем именно сейчас, когда между ним и Араватом вся его семья как забор.

– Ты во мне не ошибался, – спокойным, вкрадчивым голосом говорит Азамат. – Я никогда не хотел и теперь не хочу быть Императором. Конечно, мне приятно признание, оно добавляет мне уверенности в себе и своих решениях, заниматься политикой мне достаточно интересно, но… Была бы моя воля, я бы бросил все вот прямо сегодня. Однако я слабый человек и не могу заставить себя подвести людей, которые на меня рассчитывают. Конечно, я изменился за время изгнания. Но не рассказывай себе сказок, я по-прежнему не тот, кем ты меня хотел видеть.

– Подвести меня тебе никогда не составляло труда, – хрипло отвечает Арават.

– Напротив, я всю жизнь мучаюсь совестью из-за того, что не смог оправдать твои ожидания, – возражает Азамат. – Даже сейчас. Но я над собой работаю.

– Ты действительно хотел их оправдать? – поднимает брови Арават.

– Конечно, хотел, – тяжело говорит Азамат. – Я хотел, чтобы ты меня любил. Я понимаю, что ты вообще не склонен к сильным чувствам, но хотя бы не меньше, чем Арона, отец. Конечно, он младше, так всегда бывает, но я ведь старался, я все делал, как ты говорил. И ты меня выгнал.