Сама не замечаю, как возвращаюсь к нему на колени, запуская пальцы в волосы. Поддерживаю.

— У него отвратный голос, — обнимает меня в ответ и целует в щеку, подбираясь к губам.

— У кого? — балдею в его объятиях.

Вкусное шампанское и его поцелуи с брутальным привкусом табака приятно щекочут и покалывают губы. Сама понимаю: он имеет в виду мужа. Но уже ничего не соображаю. Сидя на его коленях, я чувствую, как мне снова хочется секса. Хотя дело даже не в том, что мы прикасаемся друг к другу. С ним всегда так.

— Начнём все с начала?

Он гладит мои плечи, медленно стягивая с меня свитер, я остаюсь совершенно голой, и вот что интересно — совсем этого не стесняюсь.

Время бежит неумолимо и, подорвавшись на кровати, я с ужасом обнаруживаю, что ушла из дома за средством для мытья посуды больше трёх часов назад. Учитель тянет меня обратно на матрас, сжимает руками и ногами и, довольно ухмыльнувшись, замечает, что я слабею. Так хочется остаться. От Тихонова просто невозможно отлипнуть. Его кожа пахнет соблазном. Я пропиталась им, отравлена до самой глубины и хочу ещё. Это не любовь, это то, что меня разрушает, делая маниакально зависимой.

Всё это время мы пытались успеть как можно больше. В итоге истязали друг друга горячими ласками до изнеможения. Между ног чувственно саднит, губы онемели и искусаны. Затертую мужскими руками грудь остро покалывает от соприкосновения с тканью лифчика. Далеко не с первого раза удаётся надеть свитер правильной стороной. Что со мной творится? Я превратилась в одержимую. Глядя в серые глаза, я понимаю, что могла бы ещё много-много раз. Забраться на него сверху, сесть лицом к лицу, зарыться руками в удлинённые волосы и, совершенно голой и взмокшей, принять его до самого основания. Им вообще можно насытиться? Помешательство какое-то…

Откинувшись на подушки, Тихонов с видом довольного сытого кота наблюдает за тем, как я мечусь по комнате в поисках носков. Он пьёт вино и смотрит на меня как на северное сияние: с горячим, нескрываемым восторгом. Разве может женщина устоять перед таким пристальным вниманием?

Но к моменту, когда я полностью готова и одета, собравшись уйти домой, Тихонов начинает натягивать джинсы и толстовку. Откровенно удивляя своим решением.

— Ты правда думала, что я позволю тебе сесть одной в такси так поздно? Сейчас туда кого попало берут, Ольга Вячеславовна, а ты у меня красавица.

И, ступая в распахнутую дверь, я в очередной раз одурманена им и его словами. Как давно это было, чтобы мужчина так легко и с азартом признавал мою привлекательность? Да никогда такого не было. Сейчас я ощущаю себя самой желанной в мире. Учитель меня привораживает, как шаман-заклинатель, делая безвольной марионеткой, жаждущей его внимания.

Охмелев от большого количества любви и шампанского, я покорно вкладываю свою ладонь в его крупную руку. Спускаюсь по ступеням, то и дело натыкаясь на крепкую грудь, попадая в медвежьи объятия. В лифте он приподнимает меня над полом и вжимает в зеркальную стену, продолжая целовать. Он так голоден, будто все эти три часа не мы, а какая-то другая пара отчаянно удовлетворяла друг друга. Впрочем, и моя страсть не утихла, от его близости она жжётся и плещется в крови как жидкий огонь.

И пока мы ждём такси у его подъезда, я снова позволяю себя целовать, страстно облизывать рот, щёки и шею. И каждое его прикосновение лишь распаляет мою лаву. Господи, ну какой же он потрясающий… Жадный, искренний и требовательный. Он сводит меня с ума, напрочь лишая трезвого рассудка.

Как укуренные, одурманенные подростки, мы стоим посреди улицы, откровенно поглощая рты друг друга. К счастью, темно и поблизости никого нет, но всё равно такое поведение для меня просто немыслимо. Я так себя не вела, даже когда мне было пятнадцать.

— Останься у меня до утра, на фиг такси, — ухмыляется учитель, бессовестно касаясь кончиком языка потайного местечка возле моего уха, эротично исследуя раковину и нагло прикусывая мочку. Аморально тиская через ткань крутки, сжимая, страстно вдавливая в своё тело. Это невыносимо…

— Буду трахать тебя до утра, делая самой счастливой женщиной на планете.

А потом добавляет что-то на французском. Я понятия не имею что, но это безумно эротично и меня разбирает шальной смех. Он совсем не нормальный? Или это я чокнутая, раз связалась с ним? Как бы там ни было, я балдею от него. И снова возбуждена до предела. Горячо дышу, окончательно теряя способность думать: соски торчат, в джинсах потоп, голова пустая и пьяная. Хорошо, что на мне много одежды.

— Ты не педагог, Тихонов, ты — дьявол, — беспомощно выдыхаю я, закатывая глаза, когда он страстно и бессовестно засасывает кожу на моей шее, по-хозяйски откидывая волосы в сторону.

Кажется, я где-то потеряла шапку. Ну и чёрт с ней, кровь ударяет в голову, воспламеняя моё тело снова и снова, и сейчас я расслаблена и возбуждена на двести процентов по стобалльной шкале. Поддавшись влиянию этого невероятно горячего мужчины, я практически готова вернуться в его квартиру, но свет фар разрывает ночь, выхватывая из темноты наши фигуры, и я чуточку трезвею. Совсем немного, сущую капельку.

Пытаюсь опомниться и вырваться из плена его рук. Машина притормаживает и учитель нехотя усаживает меня на заднее сиденье. Загружается рядом. И тут же с силой сжимает мое колено, шепчет на ушко по-французски, пуская по телу новые огненные вспышки. Кладёт руку на плечо, притягивая к себе. Как будто я принадлежу только ему, словно мы на другой планете, где придумали любовь и она идеальна.

Только ведь всё, что мы творим, так или иначе неправильно. И сладкие поцелуи на заднем сиденье такси — своего рода воровство. И хоть учитель олицетворение моих снов, точно такой, как я его представляла долгими одинокими ночами, жизнь всегда возвращает долги. Действуя по принципу бумеранга, она вдвойне требует по расписке.

Мы жарко целуемся в автомобиле, сворачивая к дому, где я живу вместе со своим мужем и дочерью. И злая судьба отвешивает мне пощёчину такой силы, что я моментально прихожу в себя! Из-за плеча учителя я вижу подъезд нашего дома.

Поспешно отталкиваю от себя Тихонова, в ужасе отползаю в противоположный край сиденья, сжимаясь от страха и боли. В глазах тут же собираются слёзы. На улице, у подъезда, наспех одетые, сидят на лавочке мои дочь и муж. Маргаритка плачет, моя дочка рыдает, согнувшись в три погибли, очевидно потеряв ушедшую в магазин маму. Хлопаю себя по карманам, не помню, где мой телефон. А там, на улице, Ваня, обнимая, утешает нашу малышку. Родной отец гладит её по голове.

Стыд, совесть и ответственность перед собственным ребёнком накатывают на меня как снежный ком, несущийся в пропасть с горной вершины.

Как я могла?! Как вообще до такого додумалась? Уйти поздним вечером из дома, чтобы перепихнуться с едва знакомым мужиком?! Снова накатывает.

Ничего не сказав Тихонову, выскакиваю из двери со своей стороны машины, наступаю в лужу и грязь, поскальзываюсь, но бегом лечу к своей дочери. Сжимаю девочку в объятиях. Она кричит: «Мамочка!», и мне становится ещё горше и отвратительнее внутри. Заслужила: виновата и получаю по заслугам! Справедливо, что дочь разлюбит такую мамашу, способную бросить её ради пары сочных палок! Мне сейчас хочется придушить саму себя.

Ужасно, нестерпимо стыдно. Как же болит… Это я напугала Маргаритку. Это из-за моей бл*дской интрижки ребёнок пострадал, получив стресс, потеряв маму. А что самое главное для меня в жизни? Конечно же, моя дочь. Я сжимаю её хрупкое тельце, но она плачет ещё сильнее.

— Можно узнать, где, твою мать, тебя носило?! — орёт Ваня над моей головой.

А я лишь обнимаю дочурку, та жмётся и тысячу раз повторяет: «Мамочка, я так испугалась». Я жмурюсь, согревая её. Этого можно было бы избежать, думай я головой, а не тем, что между бёдер. Повелась на умелый сексуальный шантаж учителя. Видимо, не одну мамочку в коридоре поймал, ловко задурив голову. Но дело даже не в том, есть ли у него другие женщины, просто мне вообще не нужно было ехать к нему, потому что у меня есть дочь и это определённая ответственность. И я должна была думать об этом в первую очередь!