Улыбнувшись своим мыслям, Эмили вдруг спросила:

– Уинстон, а что стало с твоей трубой?

Он сидел на корточках перед огнем и резко повернулся, озадаченный неожиданным вопросом.

– Ради Бога, с чего это ты вдруг заговорила о моей трубе?

– Я лежала и вспоминала, вспоминала сценки из нашего детства.

– Довольно забавно, но несколько недель назад на нее наткнулась Салли, когда она зачем-то рылась в одном из шкафов в «Гнезде цапли». – Он вернулся к кровати, сбросил халат и улегся рядом с Эмили. – Я был ужасен тогда, не правда ли? При полном отсутствии слуха считал себя великим музыкантом.

– Я находила тебя замечательным. Правда, не тогда, когда ты играл на трубе… От твоей игры действительно мороз шел по коже… А! Пари держу, именно ты подсунул мне в постель дохлую рыбу! – Она шутливо стукнула его по руке. – Я никогда не забуду, как она воняла. Фу!

Он схватил ее в объятия и повалил на подушки, не тая пошевелиться.

– Ты этого заслуживала. Ты была такая симпатичная вредина. – Он наградил ее долгим поцелуем. Когда он наконец оторвался от ее губ, то прошептал: – Если бы я тогда хоть что-нибудь соображал, мне следовало вместо рыбы залезть к тебе в постель самому.

– Ты бы в жизни не осмелился, Уинстон Харт, так что нечего строить из себя героя! Бабушка видела все на метр под землей.

– И до сих пор видит, – подхватил он и, слегка отстранившись, с нежностью посмотрел на нее. Потом взял свой бокал с бренди, согрел его в руках и с наслаждением отпил глоток. Как наслаждался он этой неспешной дружеской пикировкой с Эмили после бурных и страстных объятий. С ней всегда легко после любви.

Все накапливавшееся в них напряжение они разряжали только в постели, ничего не оставляя на потом. Ее страсть к нему, ее беспредельное желание воспламеняло и восхищало Уинстона. Он потянулся к Эмили и крепко сжал ее руку, подумав про себя, как ему повезло. Он знал, что такое было бы абсолютно невозможно с Элисон Ридли.

Уинстон закрыл глаза, припомнив тот чудесный воскресный вечер в апреле, когда Эмили приехала на ужин, который он пообещал сам приготовить. Но так и не приготовил. Как только она вошла в дом, они посмотрели друг на друга – и все стало ясно. И уже через десять минут они оказались в его постели, где он, к своему собственному удивлению, овладел ею трижды и через очень короткие промежутки времени.

Кузина – троюродная кузина, – поправил он себя, – поразила Уинстона раскрепощенностью, готовностью дарить и получать наслаждение, ее безграничной щедростью и открытостью в постели. В полдвенадцатого, завернувшись в банные полотенца, они устроили импровизированный пикник перед камином в гостиной из того, что нашлось в его холостяцком холодильнике, запивая еду бутылкой коллекционного шампанского из запасов Шейна. Какой замечательный был вечер…

– Уинстон, пожалуйста, не сердись, но мне надо кое-что тебе сказать, – проворковала Эмили. – Это очень важно.

С трудом оторвавшись от эротических мечтаний, Уинстон поднял веки и искоса взглянул на любимую.

– Почему я должен сердиться? Ну, давай, Пупс, излагай.

– Господи, Пупс – еще хуже, чем Пончик, – надула губки Эмили в шутливом негодовании. – Ну почему англичане так любят давать глупые прозвища?!

– Потому что прозвищами наделяют близких людей, и они отражают тепло, привязанность, любовь, дружбу. Так ты расскажешь мне это «очень важное» или нет, Пупс?

– Да, – она подобралась, села к нему в полоборота, опершись о локоть и внимательно глядя ему в лицо. – Дело касается смерти Мин… то есть расследования.

– О нет, Эмили, только не это! Не надо все начинать сначала! – простонал он и с наигранным отчаянием закатил глаза. – Ты уже свела с ума Полу, а теперь берешься за меня.

– Пожалуйста, выслушай меня – ну, хоть минуточку.

– Хорошо, но только побыстрее. По-моему, я опять пришел в боевую готовность.

– Уинстон, какой ты неугомонный!

– Только с тобой, моя маленькая, милая, соблазнительная красотка.

– Не такая уж я и маленькая, – возмутилась Эмили. – Послушай. Салли сказала мне, что Энтони по-прежнему не уверен, действительно ли Мин покончила жизнь самоубийством. По его мнению, имел место несчастный случай, и я…

– Мы напрасно теряем время, – нетерпеливо перебил ее мучимый желанием Уинстон. – Тетя Дэзи и Джим подробно рассказали нам все о расследовании. Как я понял, несчастный случай исключается. Абсолютно.

– Согласна. То есть что это не несчастный случай. Однако я лично не верю и в версию о самоубийстве.

Уинстон недоверчиво рассмеялся.

– Ты пытаешься сказать мне, что, по-твоему, произошло убийство? Перестань, Эмили.

– Боюсь, я действительно так думаю.

– Тогда кто же его совершил? Естественно, ты не можешь допустить мысль о причастности к нему Энтони, который мухи не обидит?

– Нет. И я не знаю, кто виноват. Но ее смерть не дает мне покоя… Никак я не могу о ней забыть. Понимаешь, Уинстон, все дело в тех пяти часах. Они мне всегда казались странными, и даже тот полицейский-ирландец назвал их загадочными. Мне рассказывала тетя Дэзи. И я с ним согласна. Они действительно загадочны – и необъяснимы.

– Ты зарыла в землю свое призвание, крошка. Тебе следовало бы писать детективы, – ухмыльнулся он. – Может, Мин просто загнулась от перепоя.

– Смейся сколько угодно, Уинстон, но я уверена, что в один прекрасный день правда выйдет наружу. Вот увидишь, – мрачно отозвалась Эмили.

Уинстон насторожился. Сколько он себя помнил, он всегда считал Эмили необыкновенной – умной, тонкой, сообразительной и гораздо более мудрой, чем ее считали многие члены семьи. И с тех пор, как между ними возникли серьезные отношения, он еще больше укрепился в своем мнении. Она часто говорила умные вещи, и Уинстон уже привык прислушиваться к ней и доверять ее оценкам. Именно Эмили настаивала, чтобы он приобрел канадскую бумажную фабрику, и заставила его продолжать зашедшие в тупик переговоры. За последнее время какая-то часть присущего ей честолюбия и настойчивости перешла и на него. Эмили убедила Уинстона, что его долг – более активно работать на благо их газетной империи. В связи с чем Уинстон начисто оставил мечту о праздной жизни деревенского аристократа.

Учитывая все вышеперечисленные причины, к ее словам следовало отнестись со всей серьезностью. Медленно выговаривая слова, он произнес:

– Ты говоришь, что не знаешь, кто мог убить ее, и я готов согласиться, что это сложный вопрос. С другой стороны, ты, несомненно, много размышляла об обстоятельствах смерти Мин, поэтому у тебя должны иметься какие-нибудь предложения о том, что могло с ней случиться. Рассказывай. Я внимательно тебя слушаю. Честно, Пупс, я больше не смеюсь.

Эмили ответила ему благодарной улыбкой.

– Ничто и никогда не убедит меня в том, что Мин торчала у озера столько времени. Я полагаю, оттуда она ушла куда-то, где и продолжила пить. Некто, бывший с нею, очевидно, поощрял ее, а возможно, даже подсунул ей таблетки – ну, чтобы притупить восприятие. Затем, когда она отключилась, ее бросили в озеро, чтобы ее смерть походила на самоубийство или на результат несчастного случая.

– Послушай, я честно не собираюсь подтрунивать над тобой, но твоя теория кажется несколько надуманной. Кроме того, все известные нам факты говорят о том, что она не покидала поместья.

– Знаю, но точно никто не уверен. А она могла уйти – пешком, оставив машину у озера.

– Ох, Эмили, Эмили, – покачал он головой, беспомощно глядя на возлюбленную. – Ничего не получается. Кому нужно было убивать Мин? И зачем? Где мотив преступления? Я могу задать сотню вопросов, которые не оставят от твоей теории камня на камне. Не сомневаюсь, что Пола так и поступила. Что она сказала?

– Примерно то же, что и ты… а потом попросила меня выкинуть прошлое из головы – ведь дело закрыто и все обошлось с минимальными потерями. Словом, она отмахнулась от меня. Но как Энтони и Салли будут жить, зная, что Мин лишила себя жизни из-за них? И есть соображение. Уинстон, подумай о Мин. Если она пала жертвой хладнокровного преступления, чему я склонна верить, то ее убийца должен ответить по закону.