– Но почему вы живете с ней, а не с матерью? – перебила ее Полисена. С первого же дня у нее сложилось впечатление, что королева, хотя и не была в курсе подмены новорожденной, непонятным образом догадывалась, что Изабелла ей чужая, незаконно претендующая на трон, и поэтому не могла ее любить. Полисена думала, что именно это заставило королеву выбрать другие покои.

– Пока мой отец был жив, – объяснила Изабелла грустным голосом, – я жила вместе с королевой. Спала рядом с ее комнатой, видела ее каждый день, обедала вместе с ней. Когда мы принимали послов или приветствовали народ с балкона, моя мать держала меня на руках. Потом, когда я стала слишком тяжелой, она держала меня за руку, крепко к себе прижимая. И когда не было никаких официальных дел, она была со мной. Сидела рядышком на ковре и играла, рассказывала мне о разных вещах, смешила меня, мы с ней боролись, а потом она крепко-крепко обнимала меня…

В точности как Джиневра Доброттини со своими дочками. Не обращая внимания на то, что одна из них, старшая, была самозванкой. «Какие же они глупые, эти мамы! – подумалось Полисене. – И купеческую жену, и королеву легко ввести в заблуждение поцелуем или улыбкой!»

– Мама обожала меня, – продолжала свой рассказ Изабелла. – В те времена у нас было немного дел. На военные парады и шествия, заседания министров и публичные казни ходил мой отец. А когда его не было дома, он оставлял вместо себя брата, который потом стал правителем.

– Каким был ваш отец? – не успокаивалась Полисена. Как же печально, что он умер и она никогда его не увидит! Он-то наверняка не поддался бы чарам маленькой самозванки. – Он любил вас так же, как мама?

– Он был королем. Я его не очень-то часто видела. Но он мной гордился, гордился тем, что я унаследовала голубые глаза рода Пичиллони, в то время как у матери они были черными. Он говорил, что ни за что бы не променял меня ни на кого другого, даже на наследника-мальчика.

«И ведь не знал, что ты как раз и была другим ребенком. Что подмена уже произошла…» – злилась про себя Полисена.

– А дядя-правитель тоже вас любил? – ехидно спросила она.

– Очень. Он, бедняжка, овдовел и потерял единственную дочь моих лет. Мама говорила, что он так меня любит, потому что я напоминаю ему его девочку.

«Ну и лжец!» Представив себе, как жестоко обманул родных этот мошенник, Полисена задрожала от негодования. Как же ловко ему удалось обвести всех вокруг пальца и лгать Изабелле, которая ни о чем не подозревает!

– С тех пор как умер отец, – печально продолжала принцесса, – все изменилось. Министры и вельможи поручили дяде управлять страной от моего имени, пока я не достигну двадцати лет. Но на самом деле главой государства являюсь я. Поэтому у меня должны быть отдельные покои, собственная свита и дама-компаньонка, которая в совершенстве знает этикет и следит, чтобы я не совершала ошибок.

– Разве этого не может делать мать?

– Нет, у нее другие обязанности. У нее тоже есть своя свита и свои покои. И потом, она была бы слишком великодушной. Я так плакала, когда нас разлучили! Мы видимся только во время церемоний. Вот уже три года, как мы ни разу не были с ней наедине и не разговаривали друг с другом. Когда изредка она навещает меня, с нами всегда эта старая ведьма, эрцгерцогиня Теодора! Она не отпускает меня ни на шаг. Ходит за мной даже в туалет – как же, вдруг кто-нибудь устроит заговор и покушение на мою жизнь! Мне даже дышать не позволено без ее ведома!

– Ничего не понимаю! – негодовала Полисена. – Вы же королевская дочь и не обязаны никого слушаться. Напротив, это вы должны командовать и требовать послушания.

Изабелла вздохнула:

– Я еще не очень хорошо знакома с этикетом. Правитель утверждает, что я должна слушаться эрцгерцогиню до тех пор, пока не выйду замуж. А потом, верно, должна буду слушаться мужа, потому что он станет королем, а значит, у него будет больше власти и влияния. Теперь понятно, почему я не могу улыбаться?

– Я бы не перенесла всего этого! – с возмущением заявила Лукреция. – Почему вы не протестуете, Ваше Высочество?

Глаза у Изабеллы наполнились слезами.

– В детстве я пыталась сопротивляться, – сказала она. – Но эрцгерцогиня тут же заставила меня раскаяться.

– Неужели вас били? – не поверила своим ушам Полисена.

– О, нет! Никто на свете не может и пальцем дотронуться до принцессы, королевской дочери. Это святотатство!

– Что же они с вами сделали? Отправили спать без ужина?

– Ах, если бы! Иногда на званых ужинах приходится умирать со скуки… Нет. Эрцгерцогиня взяла на службу девочку моего возраста, дочь конюшего, и поселила ее здесь, в моих комнатах. Ее работа состояла в том, чтобы получать розги всякий раз, как я веду себя дерзко, не слушаюсь или плохо знаю урок. Меня усаживали, потом звали эту бедняжку и били у меня на глазах. Так я за короткое время научилась вести себя, как желает эрцгерцогиня. Сейчас эта девочка служит посудомойкой на кухне, но я уверена, что она до сих пор меня ненавидит, вспоминая о тех нескольких месяцах, что провела рядом со мной.

– Какой кошмар! Какая несправедливость! – Лукреция пришла в ярость. – Простите, Ваше Высочество, но неужели вы не могли рассказать обо всем правителю и попросить у него помощи?

– Я так и сделала. Выяснилось, что это обычная процедура в королевских семьях. Правитель заявил, что принцесса должна научиться держать себя в руках, не быть плаксой и нести ответственность за свои проступки. Он очень доволен эрцгерцогиней – по его мнению, все, что она делает, идет мне на пользу, и когда-нибудь я ее отблагодарю.

– Жестокий человек, – заметила Лукреция.

– О нет! Напротив, во дворце только он со мной ласков и вежлив. Дарит мне подарки, приглашает жонглеров, чтобы меня развлечь, играет со мной после ужина в шахматы. Но взамен хочет, чтобы я весь день была рядом с ним. Чтобы сопровождала его повсюду. Он даже на казни меня водит. Не знаю, видели ли вы когда-нибудь виселицу… Но уверяю, что это зрелище не из приятных. И так же неприятно постоянно жить в окружении телохранителей, боясь заговора или покушения. И подозревать любого, кто живет рядом. Не знаю почему, но правитель считает, что дворец кишит предателями. Это одна из причин, почему он не дает мне свободы, кроме как на эти полчасика…

Послышался стук в дверь.

– …эти полчасика, которые, как видно, уже закончились. Ну как мне тут улыбаться?

– Держитесь, Ваше Высочество! Скоро все изменится, – обнимая ее, пообещала Лукреция.

– Вот уж не знаю как… – с горечью проговорила Изабелла.

– Даю вам слово, изменится. И раньше, чем вы себе это представляете. Нас ждут великие преобразования. А завтра уж постарайтесь улыбнуться, пожалуйста.

– Ты все еще собираешься разоблачать правителя? – спросила в тот вечер Лукреция у подруги. – Все еще хочешь стать принцессой и занять место Изабеллы?

– Разумеется! Что, тебя так впечатлил рассказ этой плаксы? Уверяю тебя, со мной все будет по-другому. И потом, что ты имеешь в виду? Ведь отказываясь от трона, я должна отказаться от своей настоящей матери!

Лукреция вздохнула:

– Ты права.

Но ей очень хотелось убежать подальше от дворца и вернуться, например, на ферму к Пакувию, а там перезимовать вместе со зверями в ожидании теплого времени года.

Когда они остались наедине, Полисена оглушила ее кучей планов, которые собиралась осуществить, заняв свое место на троне. «Сделаю, куплю, прикажу, накажу, выберу, решу…» Она уже говорила «мое королевство», «мой дворец», «мои подданные», «мой конь», «моя стража». И даже «мои тюрьмы».

– А правителя прикажу раздеть и избить розгами на главной площади, усажу его на трон из раскаленного железа, а потом брошу в самое глубокое и темное из моих подземелий. И там будет сидеть на хлебе и воде до конца своих дней.