Среди многочисленных товаров Виери Доброттини привозил из разных частей света также драгоценности, изделия из слоновой кости, камеи, печати из полудрагоценных камней, и Полисена научилась различать их и ценить искусную обработку.

– А ведь ты права. Это одна и та же рука, – согласилась она, удивленная тем, с каким знанием дела говорила маленькая акробатка.

Но ей было непонятно, почему рыбак отдал такую редкую и дорогостоящую вещь циркачам-оборванцам.

Во всяком случае, теперь ей было ясно, откуда начинать путешествие.

– Ты говоришь, этот рыбак живет в Урагале. А не подскажешь, как туда идти?

– А что подсказывать – я пойду с тобой. Сколько раз тебе повторять, что теперь мы будем путешествовать вместе?

В конце концов, Лукреция призналась, что до того как она встретила Полисену, сама не могла решить, в какую сторону держать путь. Похоронив старого хозяина, она укрылась на этой уютной поляне, где уже останавливалась много раз с Жиральди: ей надо было поразмыслить в спокойной обстановке, как жить дальше.

Нет, она не боялась бродить по свету в одиночку, со своими зверями. Какой разбойник осмелится тронуть пальцем компанию, в которой был огромный пес вроде Рамиро и даже медведь? Да и округу она знала как свои пять пальцев: дороги и тропинки, поля, песчаные пляжи и скалистые отроги, холмы и равнины, одинокие фермерские участки, деревни и города. Она исходила ее вдоль и поперек за долгие годы, проведенные со стариком. Знала она и всех ее жителей, каждого в лицо, и все знали ее.

Но именно это и затрудняло Лукреции выбор места для своих представлений. Могло случиться так, что у какого-нибудь начинающего благодетеля теперь, когда надо бояться гнева старика, начнется приступ сострадания к бедной сиротинушке, у которой нет никого на свете, и он решит сунуть нос в ее дела, да еще отнимет зверей и закроет ее в каком-нибудь приюте для бедняков.

Появление Полисены и ее рассказ подсказали маленькой акробатке решение, которое могло оказаться правильным для обеих.

Лукреция понимала, что не вышла ростом для своего возраста и выглядела хрупкой и болезненной, несмотря на то, что акробатические упражнения сделали ее тело сильным и мускулистым. В обычной жизни она казалась слабой и беззащитной, нуждающейся в покровительстве взрослого. Даже такого грубого и жестокого, как Жиральди!

Поэтому ей нужно было путешествовать в чьей-нибудь компании. Полисена оказалась рослой для своих лет, ей можно было дать все четырнадцать. В любом случае, их уже двое. Лукреция рассуждала так: люди, увидев, что она не одна, с чистой совестью оставят ее в покое, как при жизни старика.

– Для меня не имеет значения, в какую сторону идти, – сказала она в заключение. – Наши представления везде пользуются успехом. Отправимся вместе и будем выбирать путь, по которому поведут нас поиски твоих родителей. Я помогу тебе их найти. Я всех знаю, и всем известно, какая я болтушка. Так что мне легче будет задавать вопросы, я-то, в отличие от тебя, не вызову подозрений.

Лукреция приблизилась к Полисене и смерила взглядом с ног до головы.

– Разумеется, тебе надо будет сделать вид, что ты тоже артистка. Так что мне придется научить тебя чему-нибудь простенькому, – она засмеялась. – Теперь у меня двое учеников – ты и поросенок. Интересно, кто окажется способней?

– Не надо меня ничему учить, – обиженно запротестовала Полисена. – Я умею танцевать и петь, и на скрипке играю. Могу удержать равновесие на заборе. Могу влезть на что угодно…

– Правда? Ну-ка, покажи… – начала было Лукреция. – Хотя подожди… Давай сперва переоденься. Не прыгать же тебе в этом шелковом платьишке, в рюшах и кружавчиках!

– Но у меня нет другого!

– Ничего. Труппа Жиральди располагает большущим гардеробом.

Лукреция подвела Полисену к тележке, которую во время переходов тянул Рамиро. Раньше на этой тележке возили молоко. Она была на двух колесах и с оглоблями. Жиральди раскрасил ее в разные цвета, а к сбруе пришил связку колокольчиков с серебристым звоном.

Тележка не была предназначена для перевозки людей, а возила лишь маленькую обезьянку и гусыню, когда те выбивались из сил, и еще большую плетеную корзину с театральным оборудованием труппы. Там хранились костюмы, парики, музыкальные инструменты, огненный обруч, ходули, канат и куча разных мелочей, а еще две миски и жестяные кружки, из которых ели хозяин цирка и его маленькая помощница.

Вид этой убогой утвари вогнал Полисену в краску.

– Я не могу есть, – подавленным голосом сказала она. – Со вчерашнего дня кусок в горло не лезет. Может быть, ты… – и она поставила на землю перед Лукрецией сверток с провизией, которой ее снабдили в монастыре.

Развернув его, девочки обнаружили яйца, сыр, связку колбасы, несколько луковиц, яблоки, орехи, большой каравай хлеба и дюжину сладких рисовых пирожных с имбирем и засахаренными фруктами, завернутых в прозрачную папиросную бумагу, – коронное блюдо Вифлеемских монахинь.

Сестра Зелинда приготовила все с расчетом, что провизии хватит на неделю.

При виде всего этого добра загорелое лицо Лукреции буквально побелело. Рот наполнился слюной, а желудок жалобно сжался. Но она не забывала, что собиралась быть лучшим директором труппы, чем старик Жиральди.

Поэтому она позвала пса и отломила ему половину каравая, кусок колбасы и немного сыра.

– А вы уже ели! – строго обратилась она к остальным зверям, выстроившимся вокруг нее. Но все-таки, не выдержав их умоляющих взглядов, дала по яблоку медведю и обеим обезьянам. Потом расколола пару орехов для гусыни.

Полисена с беспокойством наблюдала, как провизия исчезает в мгновение ока. Слава богу, что поросенок не был голоден, а то эта сумасшедшая может сунуть ему драгоценное пирожное.

Наконец Лукреция уселась на камень и стала есть. Съела все, что было разложено на салфетке, до последней крошки. Потом с довольным видом похлопала себя по животу.

«Да уж, сразу видно, что ты – самая обыкновенная деревенская сирота, а не найденыш благородного происхождения в поисках своих знатных родителей!» – подумала при этом Полисена, но из уважения к бедняжке Лукреции, которая, конечно, не была виновата в своем скромном происхождении, прикусила язык и ничего не сказала.

Насытившись, Лукреция встала и хлопнула в ладоши, чтобы привлечь внимание зверей.

– Извини, но нам пора работать, – объяснила она Полисене. – Состоится представление или не состоится, в любом случае нужно заниматься хотя бы пару часов в день, а то потеряем навыки.

Полисена много раз видела выступления Труппы Жиральди, и ей были знакомы особые таланты каждого «артиста». Но она и представить себе не могла, сколько стараний надо было приложить, чтобы эти акробатические трюки, прыжки через голову, кувырки казались публике простыми и спонтанными, легкими, свободными.

С помощью двух обезьянок Лукреция натянула над лужайкой канат, примерно в трех метрах от земли, и привязала его края к двум крепким деревьям. Все артисты, кроме пса, шагали по канату, удерживая равновесие. Медведь и шимпанзе шагали с трудом, делая вид, что постоянно спотыкаются, и махали совершенно ненужным малюсеньким зонтиком из белого кружева.

Но потом Ланселот остановился на канате и стал трясти бубном. Медведь Дмитрий начал неистово отплясывать казачка, при этом ни разу не пошатнувшись и не выпустив каната из задних лап. Не довольствуясь этим, красноречивыми жестами попросил шимпанзе принести ему одноколесный велосипед. Взгромоздившись на него, он принялся быстро-быстро крутить педалями, скользя по канату взад-вперед, как будто это была широкая беговая дорожка.

Потом подошла очередь гусыни. Лукреция подбросила ее вверх, и та опустилась на канат, словно птица в полете. Покачиваясь на перепончатых лапках, она шла вприпрыжку и шумно хлопала крыльями. Потом согнулась, схватила канат клювом и полетела вниз, покачиваясь, как выстиранная рубашка на веревке.