— Сказано — значит, так надо, я помогу конвоировать до станции, — тихо и с раздражением сказал Тимшин.

Посидели, помолчали.

Филинов, безучастно сидевший в стороне, вдруг приблизился и вкрадчиво заговорил:

— Не слышал, Петрович, какая беда стряслась у нашего начальника?

— Что случилось? — заинтересовался Тимшин.

— Дочка-то у него, Галька, потерялась.

— Как потерялась?

— А вот так и потерялась: подкараулил ее кто-то вон из ихней банды и увел в лес. А потом записку с пастухом прислали: дескать, отпустите нашего, а мы вернем девчонку.

— Да-а, — удивился Тимшин. — Ну а что начальник?

— Почернел, как головешка, а виду не показывает. Жена-то его, Мария, совсем извелась; просит его, а он — нет, и все. Не спятила бы.

— Искали девочку?

— Бегали, ну а толку-то что... Ищи ветра в поле.

— Да-а, дела-а, — вздохнул Тимшин. — С этим говорили? — кивнул он на Иванова.

— Абакумов говорил, но бесполезно: молчит как рыба, и все тут.

— Тише ты, — спохватился вдруг Тимшин, — пусть спят.

Но ни Иванов, ни тем более Куратов не спали и слышали этот разговор.

«Вот они на что пошли, — зло думал Куратов, — в самое больное место начальнику нацелились. Ух, вмазал бы сейчас,вот этой гадине! Ведь слышит все, бандюга, а спокоен!» Мысли Куратова перекинулись в поселок, он подумал о Дремине: «А все-таки не смалодушничал, поступил по совести. Э-эх, помочь бы чем-то этому человеку...»

И в голове Куратова вдруг созрел план. Он долго обдумывал этот план, взвешивал, примерялся. Запели первые петухи, надо спешить. Федор чувствовал, что Иванов не спит, тоже о чем-то думает; а может быть... Он придвинулся к Иванову, толкнул под бок.

— Слышь, бежим?

Тот не ответил, повернулся с боку на бок, притворился спящим.

— Бежим, говорю, — снова подтолкнул его Куратов.

Нехотя, словно клок сена на ветру, наконец повернулся Иванов к Куратову и спросил:

— Каким образом, мил человек?

— Надо притвориться: живот, дескать, болит, и почаще проситься на двор. Раз, второй они нас сводят вдвоем или втроем, а потом надоест — по одному будут водить. Как только вместе попадем, отталкивай милиционера — и в темень. А там хоть глаз коли: ищи-свищи тогда.

Иванов с минуту размышлял, потом согласился.

— Бежать далеко сразу не надо, отлежимся сперва под первым забором, — сказал он.

Первым на двор сводили Иванова, он очень искусно симулировал боль в животе, обвинив конвоиров в том, что они напоили его некипяченым чаем.

Куратова выводил Тимшин. Федор сразу же заговорил о побеге.

— Ты пойми, Петрович, бежать надо, — убеждал он Тимшина. — Во-первых, есть шанс найти логово этой банды, а во-вторых, надо спасти девочку. Ты же знаешь, в какой она опасности, эти зверюги на все способны.

— Я тебя, Андреич, хорошо понимаю, но риск-то погляди какой: вдруг разойдетесь в темноте, а может, он не захочет тебя с собой брать. А потом, что нам скажет начальник? Голову обоим не сносить.

— Ты, Петрович, помоги только бежать, а там беру все на себя. Поверь мне.

После некоторого колебания Тимшин согласился и спросил:

— Щербакова с Филиновым предупредить?

— Не надо, ты один постарайся нас обоих вывести, я тебя оттолкну, и мы побежим...

Побег состоялся, но Куратову не повезло: за околицей, прыгая через ров, он не рассчитал, упал на дно и повредил ногу. Иванов бросился было бежать, но через некоторое время вдруг вернулся и помог Федору выкарабкаться из рва.

— Плохи твои дела, мил человек, — сказал он и, взяв руку Федора через плечо, стал помогать ему передвигаться.

— Да-а, хуже некуда, — с досадой ответил Федор. — Но ты, друг, помоги мне уйти, прошу тебя, а то за мною кое-что имеется. Не простят, когда попадусь.

— Не волнуйся, что-нибудь придумаем, а пока надо уйти подальше. Ты же мне помог, теперь я в долгу. Пошли.

И заковылял Федор с Ивановым к реке, к Чикою.

Днем, выбрав удобную поляну в пойме Чикоя, беглецы отоспались и теперь сидели, решая, что дальше делать.

Иванов говорил нехотя и, как показалось Куратову, недоверчиво.

— Идти мне надо побыстрее, ждут меня, взял бы тебя с собою, но... — он кивнул на разбухшую и посиневшую, как у утопленника, ногу Федора, — но... ничего, мил человек, не поделаешь: придется тебя где-то определять.

План Федора рушился на глазах; он понимал, что идти с Ивановым ему нельзя, не сможет. И все этот проклятый непредвиденный случай. Как же все-таки он мог оплошать? И ров этот подвернулся... Теперь что делать?

— Может, пройдет, — неуверенно сказал Федор.

— Нет, вывих или перелом — это точно, — покачал головой Иванов. — Надо что-то придумывать, и побыстрее, а то ногу можешь потерять.

«Да, пожалуй, правильно: надо быстрее к врачу», — подумал Куратов и сказал:

— Пустяки, любая бабка выправит.

— Вот и надо идти к селу.

Шли медленно, часто останавливались на отдых, разговаривали мало, отрывками. Куратов пытался завязать разговор подлиннее, но Иванов отвечал нехотя и торопил идти.

— Что у тебя там за дело, раз так спешишь? — спрашивал Федор.

— Есть одно дельце, — отвечал Иванов.

— Прибыльное или что другое?

— Да, жизнь обеспечивать надо, — уклончиво отвечал Иванов.

На одном из привалов Федор спросил:

— Как же ты жизнь-то хотишь обеспечить? Поучи.

— Очень просто, — с усмешкой сказал Иванов, — нашел деньги и живи.

— А где найти?

— Где спрятаны.

Иванов покачал головой и не то шутя, не то серьезно добавил:

— Это похоже на допрос...

Он прошелся по поляне, сорвал соломинку и стал ее надкусывать.

— А впрочем, — продолжал он, — понимаю — тебе тоже, конечно, нужны деньги. Так ты, мил человек, не беспокойся — постараюсь за добро отблагодарить.

— Какое такое добро? — спросил Федор. — Ну... помог бежать.

— Ох, нашел добро, вместе бежали, и все тут. Вдвоем-то легче.

— Ну, ну, — хитровато прищурился Иванов.

Куратова насторожил этот взгляд и разговор Иванова. «Неужели он что-то заподозрил?» — мелькнула догадка. Но менять свое поведение и перестать расспрашивать Иванова было нельзя, так как, вероятно, очень скоро предстояло с ним расстаться.

«А может, задержать его в деревне? — подумал Куратов. — Но как? Кто поверит, что я работник милиции, а это бандит? Деревенский мужик — тугодум в этих делах, не поможет сразу-то».

— А мы ведь, мил человек, так и незнакомы, — перебил его мысли Иванов. — Меня Сергеем звать, а тебя?

— Федор, — назвал свое имя Куратов; придумывать другое уже не было необходимости.

Несколько верст шли молча, тяжело было разговаривать на ходу. Перешли сосняк, а потом березовое редколесье и спустились в долину — пойму Чикоя. Река бурным потоком вырвалась из синих хребтов и теперь, освободившись из каменных тисков, бежала радостно и привольно. Вода, чистая и прозрачная, несла на себе первые признаки наступившей осени: желтые листочки и хвоинки деревьев; чебаки быстрой стайкой скользили вниз по течению, а на каменистых перекатах появлялась испарина. Вода в реке холодная.

Федор опустил колоду ноги в воду и почувствовал спад невыносимой боли. Из дальнего угла долины, куда круто сворачивала река, доносились звуки деревенской жизни: лай собак, стук топора о бревно, поскрипывание телег и солоновато-грубые окрики пастуха. Любил Федор слушать эти звуки, но сейчас они вызывали беспокойство: ведь деревня эта станет той развилкой, где разойдутся дороги его и Иванова. «Надо что-то придумывать», — сверлило в голове.

А Иванов спокойно сидел на берегу и покидывал камешки в воду, он о чем-то тоже думал. Губы скупо сжаты, глаза открыто и ясно смотрят куда-то вдаль. И показалось Федору, что рядом с ним сидит человек простой и обыкновенный, с которым можно говорить по душам, не виляя и не таясь. Сам того не желая, он вдруг прямо сказал:

— А ведь я из угрозыска.

Иванов встретил это известие спокойно и, даже не повернувшись, улыбаясь одними уголками рта, тихо проговорил: