— Я обязательно учту ваши советы, — сказал Эндрю и поднялся из-за стола.

— Не спеши, я еще не закончил.

Эндрю забавлял властный тон дяди Марисы, но он, не желая делать его своим врагом, подчинился и снова сел.

— Тебе везет, — продолжил Альберто.

— Если колода не крапленая, — уточнил Эндрю.

— Я не о нашей партии. На вторник назначена всеобщая забастовка, самолеты летать не будут. У Ортиса останется единственный способ добраться до клиента — на автомобиле.

Слушая Альберто, Эндрю приходил к выводу, что Мариса подробно рассказывала дяде о каждом их слове и шаге.

— Даже если у него будет охрана, удобнее всего перехватить его именно в пути. Но только если ты согласишься, чтобы тебе помогли.

— Дело не в моем согласии, просто насильственные действия совершенно неприемлемы.

— Кто говорит о насилии? Странный ты журналист: бери пример с меня, думай головой!

Эндрю с сомнением наблюдал за Альберто.

— Я хорошо знаю шоссе номер восемь, я столько раз проезжал по нему из конца в конец, что если ты повезешь меня в Кордову, то я сумею с закрытыми глазами описать все места вдоль дороги. Там километрами тянется неприглядный пейзаж, покрытие разбитое, аварии по нескольку раз на дню. Мариса чудом выжила в одной из них, и мне бы не хотелось, чтобы это повторилось. Поймите меня правильно, сеньор журналист, друзья этого типа подняли руку на мою племянницу и должны за это заплатить. В нескольких километрах от Гахана дорога раздваивается, огибая холм со статуей Пресвятой Девы. Справа там элеваторы, за ними тебе будет удобно спрятаться. Мои товарищи постараются, чтобы покрышки у машины Ортиса лопнули именно в том месте. Из грузовиков столько всего вываливается, что это не вызовет подозрений.

— Допустим. Что дальше?

— В автомобиле всегда одно запасное колесо. Что делать, если лопнут сразу два, среди ночи, да еще там, где нет мобильной связи? Правильно, идти пешком в ближайшую деревню за помощью. Ортис отправит туда своих людей, а сам останется ждать в машине.

— Откуда такая уверенность?

— Бывший офицер, вроде него, навсегда сохраняет высокомерие и завышенную самооценку. Брести по грязи со своими подручными значит опуститься до их уровня. Я могу ошибаться, но уж слишком хорошо я знаю этих субъектов.

— Хорошо, Ортис сидит один в машине. Сколько времени у нас есть до возвращения его людей?

— Четверть часа туда, столько же обратно. Да еще пока они добудятся автомеханика среди ночи… У тебя будет полно времени на допрос с пристрастием.

— Вы уверены, что он поедет именно ночью?

— От Думеснила до Буэнос-Айреса семь часов по шоссе, накинь еще сколько-то времени на пробки. Поверь мне, он уедет после ужина. Один человек за рулем, другой отвечает за безопасность того, кого мы считаем Ортисом и кто преспокойно дремлет на заднем сиденье. Он постарается миновать пригороды до того, как столица проснется, и отправится обратно сразу после завершения встречи.

— Добротный план, но есть одно возражение: если пробьет сразу два колеса, а то и больше, то машина может врезаться в ограждение. Кого мне тогда допрашивать?

— Это верно, только ограждения там нет! Одни поля да элеваторные башни, о которых я тебе говорил, но они стоят далеко от дороги.

Эндрю, сжав ладонями виски, обдумывал предложение Альберто. Потом поднял голову, уставился на фотографию Уолша, словно пытался проникнуть в мысли своего погибшего коллеги, застывшие в прошлом.

— Черт побери, сеньор Стилмен, раз вам нужна правда, надо набраться храбрости и отправиться ей навстречу! — воскликнул Альберто.

— Что ж, я согласен. Только допрашивать Ортиса будем мы с Марисой, одни мы. Дайте слово, что никто из ваших людей не вмешается и не попытается свести с ним счеты.

— Мы пережили этих варваров именно потому, что отличаемся от них. Не оскорбляй тех, кто оказывает тебе помощь.

Эндрю встал и протянул Альберто руку. Тот, помявшись, сделал то же самое.

— Как тебе Мариса? — спросил он после рукопожатия, снова берясь за карты.

— Не уверен, что правильно понимаю ваш вопрос.

— А я уверен в обратном.

— Она похожа на вас, Альберто, а женщины вашего типа меня не привлекают.

Возвращаясь в отель, Эндрю задержался в баре. Там яблоку негде было упасть. Мариса скользила вдоль стойки, жонглируя коктейлями. Когда она наклонялась, в разрезе ее белой блузки виднелась аппетитная грудь, и клиенты наслаждались этим зрелищем. Эндрю долго за ней наблюдал, потом, взглянув на часы, спохватился, что уже час ночи, и со вздохом побрел к себе в номер.

В номере пахло табаком и дешевым дезодорантом. Эндрю повалился на покрывало. Звонить Вэлери было поздно, но он слишком по ней соскучился.

— Я тебя разбудил?

— Почему ты говоришь шепотом? Я уснула, но ты молодец, что позвонил, а то я уже беспокоилась.

— День получился очень длинным, — простонал Эндрю.

— Все идет так, как тебе хочется?

— Больше всего мне хочется лежать с тобой рядом.

— Тогда ты мечтал бы об Аргентине.

— Не говори так.

— Я соскучилась.

— И я.

— Как тебе работается?

— Пока не знаю, увидим завтра.

— Что ты увидишь завтра?

— Ты приедешь ко мне сюда на выходные?

— Я бы с радостью, но моя ветка метро не проходит через Буэнос-Айрес, к тому же в эти выходные у меня дежурство.

— Кто же будет меня охранять?

— Аргентинки действительно такие красивые?

— Не знаю, я на них не смотрю.

— Врун!

— Мне недостает твоей улыбки.

— С чего ты взял, что я улыбаюсь?.. Ну да, улыбаюсь. Возвращайся скорее.

— Засыпай. Мне стыдно, что я тебя разбудил, просто мне нужно было услышать твой голос.

— Все хорошо, Эндрю?

— Думаю, да.

— Можешь мне звонить в любое время, если тебе не спится.

— Знаю. Люблю тебя.

— И я тебя люблю.

Вэлери повесила трубку. Эндрю подошел к окну. Мариса как раз выходила из отеля. Ему почему-то захотелось, чтобы она обернулась, но она торопливо села за руль своего «жука» и умчалась.

Эндрю разбудил телефонный звонок. Он не сразу понял, где находится и который сейчас час.

— Только не говори, что в одиннадцать часов ты все еще дрыхнешь! — услышал он голос Саймона.

— Никто не дрыхнет, — солгал Эндрю, протирая глаза.

— Ты что, всю ночь пировал? Если ответишь «да», я сажусь в первый же самолет.

— Меня мучили кошмары, а потом я долго не мог уснуть.

— Попробую поверить. Пока ты там прохлаждаешься, я вкалываю в Чикаго.

— Отлично! Я и забыл…

— Мне бы твою забывчивость! Рассказать о моих достижениях?

Эндрю вдруг закашлялся так сильно, что задохнулся. Его напугали капли крови на ладони. Он попросил у Саймона извинения, пообещал перезвонить и бросился в ванную.

Из зеркала на него глянуло страшилище: трупная бледность, впалые щеки, ввалившиеся глаза, торчащие скулы… Казалось, за одну ночь он состарился лет на тридцать.

При новом приступе кашля он забрызгал кровью зеркало. Голова кружилась, ноги подкашивались. Он вцепился в край раковины, опустился на колени, растянулся на полу.

Прикосновение холодной плитки к щеке привело его в чувство. Он перевернулся на спину и уставился на светильник, мигающий на потолке.

Шаги в коридоре как будто предвещали появление горничной. Позвать на помощь не было сил, поэтому он попытался дотянуться до шнура фена. Для этого потребовалось нечеловеческое усилие. Он схватил шнур, но не удержал его в пальцах. Шнур закачался у него перед носом, словно дразня его.

Кто-то вставил ключ в замок. Эндрю испугался, что горничная, убедившись, что он в номере, не станет заходить. Он схватился за край поддона душевой кабины, но застыл, услышав, как за дверью ванной шепчутся двое мужчин.

В его номере шел обыск — он узнал скрип дверцы шкафа. Он предпринял новую попытку дотянуться до проклятого фена, как будто фен мог послужить оружием.