— Брось ты, Коуэн, — простонал я. — Говори, где видел?

— Я и говорю, — обиделся Коуэн, — в соборе Святого Петра, честно. Клянусь тебе.

— Волшебство в соборе Святого Петра — это обычная вещь, — медленно проговорил я, стараясь понять, хочет ли он меня подловить или нет. Так и не понял.

— Знаю, Ли. — Коуэн как заговорщик придвинулся ко мне ближе. — Но это происходит теперь в катакомбах под собором. Где эти древние саркофаги.

— И сильные колебания? — рассердился я. — На то, чтобы обыскать катакомбы, недели уйдут!

Недели, которых у меня нет! За это время Фелисити снова ускользнет.

— Знаю я, знаю! Но это был камень «Око Фафнира». Однозначно.

Что?! «Око Фафнира»! Легендарный янтарь из рукоятки меча Грама?![4]

— Здесь? В этом веке? — не поверил я.

Быть не может! Регалии Пана сейчас надежно хранятся на своих местах во дворце Оберона.

— Да нет, не в этом веке, а в двадцать первом! — поправил Коуэн, удивляясь моей глупости. — Или нет, стой, в двадцатом! Ведь твоя невеста родилась в двадцатом?

Разумеется, об этом в королевстве эльфов каждый ребенок знает.

Но «Око Фафнира»!

— Слушай, Коуэн, откуда мне знать, что ты не накурился в очередной раз этой дури и не пудришь мне мозги?

— Нет у меня никакой дури. Имон забрал у меня все две недели назад, — мрачно отвечал Коуэн, ругнув в сердцах моего кузена, — а сон я видел позавчера и сразу оповестил короля, дядю твоего.

— А почему мы встречаемся здесь? — неприветливо отозвался я.

Рим в восемнадцатом веке — самое захолустное место в Европе. И здесь летом такая жара!

— Конспирация, — подмигнул Коуэн, — в двадцать первом кто знает, что может случиться.

— Ты насмотрелся шпионских фильмов, Джеймс Бонд несчастный!

— Сам такой! Агент под прикрытием! Кто бы говорил! — прорычал Коуэн. — Да еще в нескольких веках сразу.

— В котором часу, думаешь, ты видел «Око Фафнира»? И опиши точно, где он находится, — прервал я его.

Час спустя, уже в двадцать первом веке, я был в соборе Святого Петра и пустился на поиски. Едва дойдя до катакомб, я уже знал: здесь работы минимум недели на две. За это время вся моя дружба с Фелисити, с таким трудом завоеванная, растает.

Придется начинать сначала.

Я поставила на полку еще один отполированный бокал. И со вздохом осмотрелась. Трое нетрезвых джентльменов за стойкой недолго мучили меня вопросами о Ричарде и переключились на новую тему: рождение наследника у принца Уильяма и его Кейт. Мать что-то колдовала над счетами и налогами в задней комнате — как всегда, когда я работала в баре. Неужели весь этот бумажный мусор отнимает так много времени и сил, что мне приходится трижды в неделю обслуживать трех алкоголиков, пока маман по шесть часов упирается за письменным столом?

— Да ты уже профессионал, — обрадовал меня Стенли.

Вот спасибо! Если бы мне еще платили за мой профессионализм, я бы давно разбогатела. Пока же я занималась благотворительностью. Мать мне ничего платить не могла. Она платила уборщице, чтобы самой хотя бы не мыть полы в пабе, но на меня уже доходов не хватает.

Воспоминания о волшебных событиях прошлой недели уже как-то поблекли. Я пребывала в прострации, не могла собраться, долго не несла заказанное пиво, так что даже Эда вывела из себя.

Иногда я думаю, что эти трое нетрезвых с их красными лоснящимися физиономиями отпугивают от нашего паба пристойную публику. Мы будем рады любому посетителю, знакомому и неизвестному, родному или чужому, кого бы сюда ни занесло. У Майка и Стенли в крови постоянный градус алкоголя, отчего они с любым неизменно разговорчивы. Я много раз объясняла матери, что гостям не нравится навязчивое внимание Майка и Стенли, это их отпугивает. Но мать не в состоянии была отказать этим трем постоянным клиентам. И я ее понимаю: эти трое были уже несколько лет не только единственным стабильным источником дохода нашего убогого заведения, но и единственными друзьями моей матери, не считая миссис Коллинз.

— Что в школе, детка? — спросил Майк, как он делал это трижды в неделю.

— Все в порядке, — ответила я, тоже как обычно.

— Как там Ли?

Я едва не выронила стакан из рук от неожиданности.

— Им вся школа бредит. Эд слышал.

Я изумленно уставилась на Майка.

Майк хлопнул Эда по плечу, тот отреагировал как всегда, то есть никак.

— Что именно слышал Эд? — полюбопытствовала я.

— Что Ли за тобой ухаживает. — Майк расплылся в улыбке.

На этот раз стакан все-таки выпал у меня из рук и со звоном разлетелся на мелкие осколки. Пришлось подметать.

— Значит, это правда?

— Нет, — отрезала я, — он просто сидит со мной на всех уроках, это все. А откуда ты об этом знаешь? — обратилась я напрямую к Эду.

Эд, как всегда, уставился на пинту пива у себя под носом, и за него ответил Стенли:

— Он говорит, ему рассказала миссис Маккенна. Ее сын Кори тоже ведь учится в вашей школе.

Проклятие! Кори! Да чтоб тебя!

— Эд, откуда ты знаешь миссис Маккенна? — Я угрожающе надвинулась на Эда.

— Она же его сестра! — объяснил Майк.

Вот те на! Кори никогда не упоминал, что у него есть дядя по имени Эд. Но это неудивительно, если дядя не вылезает из паба.

Очевидно, и для Эда этот разговор был неприятен, потому как Майк срочно поменял тему. Тут из офиса вышла мать. Наконец-то! Все, я пошла! Она улыбнулась, пошла к стойке и по пути поправила пластиковые цветы на двух столах.

— Знаешь, Фелисити, это здорово, что ты помогаешь маме в пабе. Ты уже девочка большая, придет время, ты ее сменишь, паб будет твоим. К тому времени ты уже все тонкости знать будешь!

Паб станет моим? Да через мой труп! Я все ждала, что мать объяснит Майку, что ее дочь достойна лучшей доли, что она с отличием окончит школу, потом университет и станет педагогом. Но мать молчала, только посмотрела на Майка заговорщицким взглядом и слабо улыбнулась. Я грохнула стеклянным кувшином по барной стойке.

Мать испуганно вздрогнула.

— Ты готова, Фелисити? — неуверенно спросила она.

— Мам, разве ты не рассказывала Майку, что в следующем году я поступаю в университет? — спросила я и в упор посмотрела матери в глаза.

К моему отвращению, она густо покраснела и стала судорожно вытирать и без того чистую стойку.

— Мама?

— Она нам рассказала о твоих отмазках. — Майк глотнул пива.

— Отмазках?

Мать отложила наконец тряпку, но взглянуть на меня все еще не решалась.

— Ах, Фелисити, — произнесла она, — ты и университет! У нас в семье все работяги и технари. Мечтать, конечно, не вредно, но ты все равно окажешься здесь, как и я. Ты не создана для высшего образования. Посмотри на себя. У тебя широкая рабочая кость, вот и все. Майк прав. Смирись с этим.

Я онемела и остолбенела. Меня охватила сотня разных чувств: бешенство, боль, разочарование и, наконец, отчаяние. И последнее было сильнее всего.

А мать продолжала. Видимо, она решила, что сегодня день моей битвы при Ватерлоо.

— Кроме того, мне нечем оплачивать твое высшее образование. Сбережения на твой университет ушли в финансовый департамент.

Это был удар так удар. Прямо под дых! У меня в глазах потемнело. Я задохнулась. Прочь отсюда, иначе я в истерике тут все переколочу.

У Стенли и Эда хотя бы хватило такта тупо таращиться на свои пивные кружки и молчать. Зато Майк допил свое пиво и пообещал:

— Не горюй, Фели, я и к тебе в паб буду приходить.

У меня слезы брызнули из глаз. Меня предала собственная мать. В отчаянии я поплелась к двери.

— Да ладно тебе, Фели, — крикнул мне Майк, — держать паб — это почетное занятие.