— Гм-м!.. — Она сглотнула. Ее губы слегка приоткрылись, образовав маленькую букву «о», и Киприану тут же захотелось поцелуями придать им другую форму. Протянув руку, он легонько провел кончиком пальца по ее нижней губке.

— Я… вы… — Она резко отдернула голову. — Может быть, вы хотя бы расскажете мне о вашей семье?

Ах да, семья. Он придвинулся к ней ближе:

— Что вы хотите узнать?

— Ну… — Она начала чертить кончиком указательного пальца по поверхности стола. Киприан молча наполнил ее бокал, и Элиза с благодарным кивком взяла его в руки, но пить не стала. — Расскажите мне, кто были ваши родители.

Киприан сжал челюсти, соображая, какую часть правды он может ей открыть.

— Моя мать, царствие ей небесное, умерла, когда я был еще мальчишкой. Она была замечательной женщиной. Жизнь ее не баловала, но она делала, что могла. Мой отец рано оставил ее, несмотря на ее любовь и преданность, — добавил он, предвосхищая какие-либо вопросы об отце. — Он был удачливым дельцом, но не смог оценить ее любви и не пожелал выполнить свой долг по отношению к ней. И ко мне.

— Он бросил вас и вашу мать? — На лице Элизы отразилось потрясение. Какой же тепличной жизнью она жила до сих пор! — А другие дети были?

— У моей матери? Нет, я был у нее единственным ребенком. Знаете, Элиза, я думаю, вам бы понравилась моя мать. — Киприан слегка наклонился вперед, сам удивленный искренностью и жаром своих слов. — Она понравилась бы вам, а вы понравились бы ей. У вас те же утонченные манеры, та же спокойная осанка и тот же неукротимый дух.

— Неукротимый дух? — Элиза рассмеялась. — Дома никто не сказал бы так обо мне. Я всегда была тихоней.

— Значит, пребывание на борту «Хамелеона» пошло вам на пользу не меньше, чем Обри. Скажите мне, — он снова накрыл ее свободную руку своей, — будет ли ваша семья так же благодарна за изменения, произошедшие в вас, как отец Обри?

Элиза нервно откашлялась, но руки не отняла.

— Это разные вещи.

— Может быть. А может быть, и нет. Вы благодарны?

— Я… я не знаю. Киприан, пожалуйста, — взмолилась она, — я думаю, нам лучше вернуться к прежней теме.

— И что это за тема?

— К Обри. Мы говорили о нем.

— Нет, о вас и о том, почему вы бежали из Англии.

— Я не бежала.

— Нет? Тогда скажите, когда состоится ваша свадьба?

Элиза отдернула руку. Говорить о предстоящем бракосочетании ей явно не хотелось.

— Так что же, Элиза? — не отступал Киприан. — Когда вы должны стать женой молодчика, которого выбрали вам родители? Ведь это они вам его выбрали, не так ли?

— Ну… да, они. Но я их выбором довольна, — парировала Элиза. — Мы должны пожениться следующим летом.

— Так почему же вы не остались в Лондоне, чтобы готовиться к этому радостному событию? Почему обществу человека, которым, как вы сказали, вы «довольны», вы предпочли далекий остров и общество маленького мальчика?

Прежде чем ответить, Элиза глотнула вина. На ее нижней губе повисла крошечная капелька, и она машинально слизнула ее. Это выглядело одновременно так невинно и так вызывающе, что Киприан едва не выругался вслух. Его влекло к ней до безумия, а она даже не понимала, что делает!

— Я решила сопровождать Обри, потому что хотела помочь ему.

— С ним мог поехать кто-нибудь другой. Его собственная мать, например. Так почему его спутницей в этом путешествии оказались именно вы?

Он смотрел ей прямо в глаза, не давая собраться с мыслями и придумать обтекаемый ответ. Элиза выглядела такой несчастной, что ему показалось, будто она сейчас заплачет, хотя у него и в мыслях не было ее обидеть. Но вот она глубоко вдохнула, и ее нежно округлый подбородок воинственно вздернулся.

— Если уж вы так хотите знать, то я не очень хотела выходить замуж за Майкла Джонстона. По крайней мере, вначале. Но теперь я думаю, что нам будет хорошо вместе.

— Вам будет хорошо вместе? — Киприан издал смешок и откинулся на спинку кресла. — А как же любовь, страсть? Не совершайте этой ошибки, Элиза, не лишайте свою жизнь любви и страсти.

— Да кто вы такой, чтобы давать мне советы? — огрызнулась Элиза. — Судя по вашему поведению, вы, по-видимому, предпочитаете страсть любой разумной и серьезной привязанности. Доверию. Настоящей заботе людей друг о друге.

Киприан улыбнулся ее горячности:

— Если вы хоть раз попробуете, что такое страсть, моя дорогая, вам и в голову не придет сравнивать это высшее и самое мощное из чувств с чувствами гораздо более слабыми и пресными, с теми, какие вы превозносите сейчас.

Серые глаза Элизы загорелись праведным гневом.

— Кому-кому, а уж вам бы не следовало так говорить! Ведь вашу мать погубила именно такого рода страсть. Она вышла замуж за человека, который, очевидно, не был к ней привязан и не заслуживал ее доверия. И почему она это сделала, как вы думаете? Может быть, она спутала свою страсть к нему с теми более тонкими чувствами, которые только и могут создать счастливый, прочный брак? Вы выросли без отца, у вашей матери, как вы сказали, была тяжелая жизнь, а все потому, что при выборе мужа ею руководила слепая страсть, тогда как более разумный и трезвый подход сослужил бы куда лучшую службу и ей, и вам. Майкл, может быть, и не заставляет мое сердце биться быстрее, но нам будет хорошо и надежно вместе. И я уверена, что он, по крайней мере, не бросит меня!

Как легко она вылила ушат воды на разгоравшийся костер его собственной страсти к ней! Вне себя от ярости и разочарования, злясь на нее, на отца, разрушившего их с матерью жизнь, Киприан перестал взвешивать свои слова.

— Разве я говорил, что она вышла за него замуж? Простите, если создал у вас ложное впечатление, Элиза. Мой отец не удосужился жениться на моей матери. Боюсь, вы видите перед собой обычного незаконнорожденного, или, грубо говоря, ублюдка.

Тон его был спокоен, но леденил душу, и Элиза затихла, как будто он на нее накричал. Судорожно сглотнув, она покрутила в пальцах бокал и еще раз облизнула губы.

— Простите меня. Я… я не знала…

Киприан вышел из-за стола. Дьявол его побери со всеми потрохами, что же он наделал?! У него и в мыслях не было рассказывать все это. Он вообще не собирался рассказывать Элизе что бы то ни было, кроме того, что могло бы привлечь ее к нему. Он был намерен опутать ее сетями, согнуть, подчинить своей воле, пока она в конце концов не упадет в его объятия. Но он позволил ей перехватить инициативу, и его собственные эмоции привели к его поражению. Ей достаточно было просто слизнуть капельку вина с губы, как он возбудился, словно похотливый козел. Рассуждая о необходимости избегать страсти, она привела в пример загубленную жизнь его матери, и он впал в ярость. А потом кончик ее языка вновь показался, увлажняя пересохшие губы, и Киприан почувствовал себя охваченным столь мощным желанием, что он, казалось, сейчас будет спален им.

Киприан рассеянно провел рукой по волосам. Если не предпринять что-нибудь в самое ближайшее время, он точно взорвется.

Резко втянув в себя воздух, он вернулся за стол и, ни слова не говоря, вновь наполнил и свой, и ее бокалы. С самых юных лет он знал, что самая большая ошибка, какую только может совершить человек, — это уклониться от брошенного вызова. И неважно, исходил ли вызов от такого же сорванца, как он сам, от более сильного противника или от красивой молодой женщины, которая необъяснимым образом приводила его в смятение. И в том, и в другом, и в третьем случае наступление было самой лучшей защитой.

Разумеется, чтобы добиться успеха, необходимо было поразить противника в самое уязвимое место. С уличными забияками хорошо срабатывал удар головой в лицо или коленом в пах. Слабостью Ллойда Хэбертона был его единственный сын. Что же касается Элизы Фороугуд…

Киприан поднял свой бокал, словно собирался произнести тост. Увидев опасливое выражение на ее лице, он улыбнулся:

— Кажется, мы зашли в тупик, Элиза, но у меня есть к вам одно предложение.

— Предложение? — Что-то в улыбке Киприана заставило сердце Элизы замереть, но уже в следующий миг эта наиболее своенравная и непредсказуемая часть ее организма словно вознамерилась вырваться из ее груди на волю. — Какое же предложение? — спросила она, крепче стискивая ножку своего бокала.