– Ссуды не дали.

– Именно. Ферму отобрали в счет погашения долгов, и мы двинулись на север вместе с такими же неимущими беженцами. Представь: бывшему землевладельцу пришлось таскать чужой хлам. Отец угас за три года, да и мама пережила его ненамного.

– Сколько тебе было?

– Пятнадцать.

Сэм вытянул ноги и откинулся на спинку дивана.

– Значит, ты осталась в Нью-Йорке одна?

– Да.

– Как люди живут после такого горя?

– Сказать, как мне удалось выжить?

– Ну и как же?

– Милостью Божьей. Если бы не Он да подруга Шармина и баптистская церковь на Сто тридцать первой, меня бы уже не было.

Сэм кивнул.

– Что ты пытаешься мне внушить, Мэгги?

– То, что я выбиралась из таких бед, о которых ты и понятия не имеешь. Я чту твою заботу, Сэм Даффи,– правда, чту,– но опекать меня не нужно. Я не мимоза какая-нибудь.

– Думаешь, я брошу тебя одну, зная, что ты задумала?

– Моя жизнь обещана Господу. Он помогал мне раньше, поможет и сейчас.

– Вот, значит, как? Ты поэтому девственница? Поэтому связалась с Феликсом Росси?

Мэгги глянула на него и опустила глаза. Врать она не умела и учиться не собиралась, особенно перед тем, кто пришел ей на выручку.

– В этом я себя убеждаю. Иногда даже верю. Но знаешь, кто я на самом деле?

– Кто?

Ее глаза заблестели от слез.

– Просто старая дева.

Сэм замотал головой.

– А вот и да. Старая, да еще и страшная в придачу.

– Мэгги, тебе разве не тридцать с небольшим?

– Тридцать пять.

– И ничего ты не старая и не страшная. Взять хоть глаза. Ты когда-нибудь в них заглядывала?

– Если судить по одним глазам, то, может, и ничего, но от остального-то не убежишь – лицо никакое, волосы короткие, ноги тощие, зад большой… Я не слепая, Сэм. Никто не примет меня, скажем, за Аделину.

– К черту ее!

– За ней парни толпами ходят, это точно. Помнишь мою шляпку от Грэма Смита? Когда ее надела Аделина, я поняла, для кого она сшита!

– Так вот почему ты расстроилась… Мэгги, не говори так! Хватит себя принижать.

– Говорю же, ты меня не знаешь.

– Уверена? Помнишь, я рассказывал тебе о том, как был матросом?

– И что? – Она подняла голову.

– Смотри, чем меня наградила одна девка с Тайваня.– Он показал на шрам поперек шеи.

– А,– отозвалась Мэгги, стараясь не делать оскорбленное лицо.

– Кого я знаю – так это женщин. И практически всех мужчин. Теперь обо мне. Я, как ты всегда говорила, хам и грязный тип. Я люблю грубый секс, падок до норовистых шлюх. – Он рассмеялся. – По правде говоря, я на днях встретил свою копию в юбке. Наверное, свидеться нам уже не удастся. Она такая же сорвиголова, как я. Кстати, вот еще одна моя дурная привычка – не могу удержаться, чтобы не покуролесить в доках, хотя бы пару раз в год. Ничего не поделаешь.

Мэгги представила себе женскую копию Сэма, и на сердце ее легла тяжесть.

– Думаю, ты мог бы не ходить туда, если бы захотел.

– Слушай, я знаю людей вдоль и поперек, от трущоб до пентхаусов, и порой разница невелика. И вот что я скажу тебе, Мэгги Кларисса Джонсон…

Она улыбнулась.

– Ты запомнил мое второе имя!

– Я знаю, кто ты.

Она подозрительно взглянула на него.

– Ну и кто же?

– Такой же крепкий орешек, как та тайваньская шлюха. Только у нее не было твоего доброго сердца. И твоей смекалки. Да и мужества у тебя в тысячу раз больше. Никакая Аделина тебе в подметки не годится. Ты красива на свой собственный лад. Ты все вокруг замечаешь. С тобой я всегда готов посмеяться. Ты… Я покажу тебе, какая ты на самом деле.

Сэм Даффи перестал запинаться и сгреб Мэгги в объятия – так быстро, что у нее не было шанса отбиться,– а потом взял в ладони ее лицо и поцеловал.

Сначала она держала глаза открытыми от потрясения, но скоро закрыла их, смакуя первое за четырнадцать лет прикосновение мужских губ. Оно ошеломило Мэгги, отдалось жаркой волной возбуждения во всем теле. Сэм Даффи любил ее. Он не был тем героем, которого она искала и ждала, однако изо всех сил старался его изобразить.

И Мэгги целовала его. Целовала, даже чувствуя, что вот-вот задохнется; блаженствовала от прикосновения колючей щеки, так не похожей на ее гладкую щеку. Она вдыхала его запах – запах кожи, лосьона, куртки, пота, леса и стены, по которой он лез. Казалось, приятней аромата не существует. Она чувствовала, как под его одеждой ходят мускулы, а рука держит ее ладонь, скрывая почти целиком. Каждую секунду поцелуя она ощущала движения его ласково-настойчивых губ и языка, горячего, словно язык пламени.

Когда он прильнул к ней теснее, Мэгги удалось притронуться к его распаленной плоти, осязая красоту ее формы.

Она свела все впечатления в один образ и схоронила его в памяти тела, словно сокровище. Затем открыла глаза и с любовью и обожанием взглянула на того, кто навсегда останется ее другом.

– Сэм Даффи…

Он испустил стон и крепче прижался к ней.

– Сэм Даффи!

– Мэгги,– произнес он и скользнул к ней под трико.

– Отпусти, Сэм.

– Нет.– Он не ослаблял объятий.

Мэгги погладила его по волосам и сказала:

– Я не твоя, Сэм. Ты должен меня отпустить.

Он испуганно моргнул и поцеловал ее, заглянул в глаза и еще раз поцеловал.

Мэгги уже не ответила ему, как в первый раз. Теперь она была в других руках.

Машина Сэма неслась по мосту через Гудзон, приближаясь к Нью-Йорку, а сам он жалел лишь об одном – что с ним не было Мэгги. Мнения своего она не изменила и менять явно не собиралась. А вот он вышел от нее совершенно разбитый.

Сэм в разговоре с ней покривил душой. Он не представлял, что с Мэгги может быть так хорошо. Когда она стала на себя наговаривать, он поцеловал ее по наитию, только потому, что она ему нравилась. Узнай Мэгги, что творится у него в голове, наверное, сейчас же возненавидела бы – из-за одной шальной мысли. Он подумал, что если она перестанет быть девственницей, то бросит свою затею.

Ощущения от объятий его потрясли. Она, конечно, не ураган, как танцовщица Брауна, зато с ней чувствуешь стопроцентную отдачу – в ответ обнимает, целует и гладит, когда, где и как требуется. Черт, трудновато было остановиться.

И почему она хоронит себя заживо – ни одного парня за всю жизнь? С чего взяла, что некрасива? Конечно, по классическим канонам Мэгги красавицей не назовешь, хотя лицо у нее приятное, по крайней мере, на его взгляд. Если женщина сама себя не любит, это неспроста. В чем же дело? В детстве Мэгги не насиловали…

В ту ночь Сэм решил быть с ней честным и рук больше не распускал, но еще долго они сидели вдвоем и разговаривали.

Утром он снова спросил, готова ли она пойти до конца, как запланировал Росси. Мэгги стояла на своем, и Сэм начал действовать: проверил дом на предмет «жучков», заставил Феликса купить лучшую сигнализацию, которую начали устанавливать почти сразу, заказал пленку на окна, чтобы нельзя было заглянуть в них снаружи. Росси он велел как можно скорее уладить дела с наследством и переписать дом на другое имя – например, на Мэгги, раз уж он взялся рисковать ее жизнью. При этих словах доктор как-то странно на него посмотрел. «В следующий раз выясню, что он задумал»,– решил Сэм на будущее.

Проблемы обещала Франческа Росси, причем начались они в первый же день. Брата она любила, однако питала отвращение к его затее, а значит, была способна на непредсказуемые поступки. Во время разговоров она так смотрела на Сэма, словно мечтала убить, хотя, думал он, ненависть такого рода часто оборачивается страстью. И не ошибся: утром она словно нарочно позволила ему застать себя в пеньюаре и ночной сорочке. Гормоны заиграли. Слишком долго Росси держал при себе этих двух пленниц – им давно следовало найти себе пары. Когда Сэм с Франческой столкнулись, ее глаза так и впились ему в ширинку, но потом она унеслась, как будто возненавидела его с новой силой. А в пеньюаре вид у нее был роскошный… Сэм стал тешить себя надеждой на то, что чертовски скоро ему не придется спать в одиночестве.