– А как насчет местного мирового судьи, сэр?

– Хиггинса? Его тоже запишите на завтра. – Огилви выглядел растерянным, и Уолрейфен уже начал жалеть, что не взял с собой старого Уортуисла, но бедняга был слишком слаб, чтобы много часов просидеть в экипаже, даже имеющем хорошие рессоры. – Огилви, у вас растерянный вид.

Взгляд Огилви некоторое время оставался прикованным к двери, а затем он перевел его на своего хозяина.

– Знаете, эта ваша экономка, – нерешительно заговорил он, – миссис Монтфорд. Как вы думаете, откуда она?

– Полагаю, с севера, – равнодушно ответил Уолрейфен, беря пачку писем, которые Огилви только что вскрыл. – Из Ньюкасла.

– Нет, – нахмурившись, тихо возразил Огилви, – я думаю, это не так.

– Вы ее знаете? – Уолрейфен вопросительно поднял одну бровь.

– Нет, – покачал головой Огилви, – но голос... Нет, не голос. Акцент. Он шотландский. Слабый, но, несомненно, принадлежащий высшему классу. Но все же...

– Хорошо, это не важно, – буркнул Уолрейфен, для которого все, что находилось севернее Уайтхолла, было таким же далеким, как обратная сторона Луны, и стал перебирать стопку корреспонденции. – Скажите мне, Огилви, как эти письма с соболезнованиями прибыли так быстро? Просто поразительно, не правда ли?

– Конечно, милорд, – согласился молодой человек. – Совершенно поразительно.

Выйдя из кабинета лорда Уолрейфена, Обри постаралась тихо закрыть дверь. Она всегда напоминала слугам, что они должны все замечать, но сами оставаться невидимыми. Им платили не за то, чтобы они проявляли чувства. Так почему, как слепая поднимаясь по лестнице, она ощущала, что сердце колотится у нее в горле?

Потому, что сейчас она сама чуть не разрушила собственную жизнь. Она не смогла удержать рот закрытым, и это было недопустимо. Теперь ей пришлось весьма надолго задержаться снаружи кабинета, чтобы взять себя в руки – настолько, чтобы ненароком подслушать наивно высказанное наблюдение мистера Огилви: «Акцент. Он шотландский. Слабый, но, несомненно, принадлежащий высшему классу...»

Обри не стала дожидаться, чтобы услышать ответ графа. Ее натянутые нервы не выдержали, гнев превратился в панику, и она не раздумывая бросилась в пустой коридор. Ее все больше охватывало чувство безнадежности – такие знакомые ей чувства беспомощности и страха. Ей хотелось убежать, исчезнуть, но, внезапно резко остановившись, она лихорадочно нащупала ключи на талии. «Никто не должен видеть меня такой растерянной, – сказала она себе. – Никто».

Ей кое-как удалось отпереть дверь в пустую спальню, и она влетела в комнату, словно по пятам за ней гнался сам сатана. Крепко закрыв дверь, Обри прислонилась к ней спиной и прижала ладони к твердому дубовому дереву, как будто оно могло разлететься в щепы позади нее. Боже милостивый, как она могла допустить, чтобы все вот так вышло у нее из-под контроля? Как она могла позволить своему характеру завести ее так далеко?

Майор был мертв! И теперь граф, приехав сюда, смотрит на нее своими холодными как лед глазами и презрительно усмехается. Но ее волновало вовсе не его презрение. Ее беспокоили вопросы, подозрения и люди – незнакомые люди, которые будут повсюду. Кто-нибудь из них может узнать ее или Айана...

Ох, зачем она стала спорить с лордом Уолрейфеном, ведь от нее зависела судьба Айана! Ей просто повезло, что граф сразу же не рассчитал ее. Схватив с кровати подушку, Обри прижала ее ко рту, чтобы заглушить рыдания, сотрясавшие ее тело. «О Боже... О Боже! Нужно успокоиться, – говорила она себе. – Нужно держаться ради ребенка, не терять голову, не потерять работу и не раскрывать рта». Короче говоря, она должна исполнять все, что ни пожелает надменный граф Уолрейфен – даже если это убьет ее, – потому что теперь все изменилось.

Майор был мертв, и Кардоу перестал быть ее убежищем.

Джайлз был рад видеть джентльмена, ближе к вечеру того же дня вошедшего в его кабинет, хотя тот был мало похож на кругленького мальчика с взъерошенными волосами, с которым они вместе играли в детстве. У ставшего теперь худым и угловатым Джеффри Креншоу рубашка была заправлена кое-как, а на обшлаге расстегнутого пальто красовалось темное пятно крови. В руке он нес кожаную сумку, а на своих плечах – вселенское бремя, если судить по выражению его лица.

– Прости, что так поздно, – сказал доктор, протягивая свободную руку. – Приятно снова видеть тебя дома, Уолрейфен.

– Я не вовремя отвлек тебя? – Джайлз жестом руки указал Креншоу на кресло.

– Джек Бартл неосторожно обращался с острой косой и злоупотреблял пивом, – усмехнулся Креншоу. – Но в твоей записке было сказано, что дело срочное, поэтому я наложил ему швы и пришел прямо сюда. Я очень сожалею, Уолрейфен, о том, что случилось с твоим дядей. Это трагедия. После похорон матери ты провел здесь не больше двух недель и вот теперь вернулся на похороны дяди. Мне очень жаль, что именно смерть привела тебя домой.

– Это не дом, Креншоу, – тихо сказал Джайлз, пройдясь к окну и обратно, – но я приехал, потому что должен был приехать. Я выполняю свой долг.

На мгновение Креншоу стало не по себе, и он, немного помолчав, сказал:

– Мы с тобой старые друзья, Уолрейфен, и в детстве чудесно проводили здесь время. Я знаю, твоей маме здесь не нравилось, но разве на самом деле было так плохо?

– Взгляни на это место, Креншоу, – отрывисто сказал граф, выразительно подняв руки. – Оно совершенно не для нее. Она была молодой и красивой, полной жизни. А этот угрюмый старинный замок, море, туман, полная изоляция... Господи, все это высосало из нее жизнь.

– У нее был ты, – возразил Креншоу. – Ты был ее жизнью.

– Да, а мой отец упорно хотел отнять у нее и это, разве не так?

– Многих мальчиков отправляют в школы, Джайлз, – мягко сказал доктор. – Это не должно было стать для нее концом света.

– Мы не можем разобраться в той трагедии, Креншоу. – Джайлз вернулся к окну и смотрел в темноту. – Давай займемся этой, за которую у нас есть надежда отомстить.

– Да, конечно, – согласился он. – Скажи, чем я могу помочь?

Джайлз хотел услышать, что его старый друг думает о смерти Элиаса. Креншоу был хорошим доктором, каким до него был и его отец, и Джайлз любил его и доверял ему.

За рюмкой бренди Креншоу объяснил, как в день смерти Элиаса он оказался в замке.

Это был день открытия осенней ярмарки, и один из слегка подвыпивших лакеев Кардоу бежал по деревне и во всю силу легких орал, что майора убили. Тогда, схватив свою сумку, Креншоу бросился наверх по холму в замок, но оказалось, что надежды нет, а вскоре прибыли констебль и местный мировой судья. Окно библиотеки было открыто, что неудивительно, потому что день был теплым, но никаких признаков насильственного вторжения в замке не обнаружили.

– Креншоу, кто на самом деле нашел моего дядю? – спросил Джайлз, стараясь все осмыслить.

– Думаю, миссис Монтфорд, – после небольшой паузы ответил доктор.

– Она слышала выстрел?

– Полагаю, она приняла его за хлопушку в деревне. – Креншоу смотрел в рюмку с бренди. – Она обнаружила, что майор мертв, когда принесла ему поднос с чаем.

– Боже милостивый!

– Но дело не в этом, Уолрейфен, – резко сказал Креншоу, наклонившись вперед. – Ему выстрелили в грудь. Он не защищался.

– В грудь? – Джайлз поставил рюмку и постарался перевести дыхание. – Джефф, ты не думаешь... Я хочу сказать, он действительно не...

– Даже шепотом не произноси такого, – покачал головой Креншоу. – Ты слишком хорошо знаешь, к чему приводят такие разговоры. Кроме того, оружие не найдено.

– А каково было его здоровье? – Запустив руку в волосы, Джайлз размышлял над словами друга. – Может быть, он был в отчаянии?

– Его здоровье было крайне плохим, – откровенно сказал Креншоу. – У него увеличилась печень и пожелтела кожа. Он чахнул, однако отказывался лечиться. Но солдаты, тем более такие храбрые, как Лоример, себя не убивают. Это считается позором.