Макс подвинул свое кресло так, чтобы иметь возможность тоже прочитать письмо.

– Бог мой, взгляни на дату, Джайлз. Оно написано ровно через шесть дней после Ватерлоо. И посмотри на первый абзац. Элиас пишет ей, чтобы сообщить, что ее муж погиб.

– Я помню его, лорда Кенросса. – Джайлз задумчиво посмотрел на Макса. – Он однажды заходил на Хилл-стрит. Они были близкими друзьями.

– Твой дядя, очевидно, был очень опечален его смертью, – заметил Макс, пробегая взглядом страницу. – По-видимому, он сильно беспокоился об этой леди Кенросс и ее дочерях. Интересно, как письмо снова оказалось у него?

– Это неизвестно. – Джайлз взял следующее письмо. – А вот это тебя больше заинтересует. Это письмо миссис Монтфорд с просьбой дать ей место экономки в Кардоу.

– Отправлено из Бирмингема, – пробормотал Макс, выхватив письмо из рук графа и взглянув на штемпель. – Написано, так сказать, в ответ на его объявление.

– Хорошо, дальше.

– Она пишет, что после смерти мужа временно живет у родственников, – продолжал Макс, как бы разговаривая с самим собой. – Служащий на шахте, а? Любопытно, от чего умер бедняга? На севере Нортумберленда, говорит она. А последнее время она работала у мистера Харнетта в Бедлингтоне, который неожиданно умер – Господи, люди, с которыми жизнь сводит миссис Монтфорд, имеют странную склонность к внезапной смерти, – и теперь она ищет подобное место.

Но Джайлз не отреагировал на сарказм Макса. Что это за ерунда о родственниках в Бирмингеме? Ведь всего несколько дней назад Обри заявила, что у нее вообще нет родни. Более того, он не мог забыть ее скрытности в ответах на пустые вопросы леди Делакорт о Бирмингеме. А что касается ее умершего мужа, служащего шахты – что ж, он уже знал правду об этом, не так ли? Однако Макс не обратил внимания на внезапную молчаливость Джайлза.

– Миссис Монтфорд говорит, что представит рекомендательное письмо от предыдущего работодателя по прибытии, – продолжал Макс, развернув письмо. – Итак, старина, что еще у тебя там?

– Только еще одно. – Снова вернувшись к настоящему, Джайлз взял последнее письмо, и его глаза внезапно расширились от изумления. – Святые небеса, это рекомендация!

– Что? – Макс схватил письмо, и его взгляд забегал взад-вперед по странице. – От миссис Престон из Морпета. Она сообщает, что миссис Монтфорд проработала у нее два года. Очень добросовестная служанка. Уехала в Бедлингтон, чтобы выйти замуж. – Макс ссутулился. – Казалось бы, обычная история.

Но история была совсем не обычная. У Джайлза она вызвала озноб, потому что Найджел, дядя Делакорта, жил в Морпете, а Обри заявила, что не знает его. Ну разве это не странно? Разве можно жить в местечке такого размера, как Морпет, и не знать местного чудака, тем более, если он свихнувшийся старый баронет, который разгуливает по городу, нарядившись в женское платье, и возглавляет местное ботаническое общество?

Быть может, Обри сказала так, стремясь избавить Делакорта от неловкости? Но Делакорт вовсе не смутился, это было очевидно, к тому же он сам затеял этот разговор о дяде Найджеле. Видимо, вся история жизни Обри была тщательно придумана.

– Здесь что-то не так.

– В каком смысле? – мгновенно насторожился Макс.

– Я... не могу сказать, – покачал головой Джайлз.

– Не можешь или не хочешь? – с вызовом спросил Макс.

– Забудь об этом. – Не желая снова ссориться с другом, Джайлз подошел к столу, бросил письма обратно и плотно задвинул ящик.

– Возможно, дружище, мне стоит самому съездить в Бедлингтон. – Последовав за Джайлзом, Макс положил руку ему на плечо. – Ты будешь очень сердиться на меня, если я это сделаю?

– Это долгое путешествие, – ответил Джайлз. – И ради чего, Макс? Что бы ты ни узнал, это не заставит меня меньше заботиться о ней. Все это чертовски сложно. Но я никогда не поверю, что она могла причинить вред Элиасу, никогда.

Макс некоторое время стоял неподвижно и ничего не говорил.

– Но ты полагаешь, что она что-то скрывает, не так ли? – наконец спросил он. – Ты уверен, что она не так уж честна?

Глядя пустым взглядом в окно, Джайлз только кивнул, у него не было сил произнести хоть слово.

– Думаю, тебе лучше всего рассказать мне все, что ты знаешь, старина, – удивительно мягко сказал Макс, оставшись стоять в том же положении у письменного стола Элиаса.

– Что я знаю? – повторил Джайлз. – Чрезвычайно мало. Однако я боюсь, что если ты поедешь в Нортумберленд – или даже по этому адресу в Бирмингеме, ты не найдешь никого, кто знал бы Обри Монтфорд. Боюсь, они скажут, что такой не существует.

– Ладно, – медленно произнес Макс, ненадолго задумавшись над словами друга, – не поддавайся так легко своим страхам. Мне нравится твоя миссис Монтфорд, Джайлз. И мне больше всего хотелось бы восстановить ее репутацию. Поэтому, все обдумав, я пришел к выводу, что нам с Кемом следует поехать. Ты не возражаешь?

– Это твое дело, – тихо сказал Джайлз. – Но если ты так решил, то поторапливайся, пока я не передумал.

– Нужно сообщить Кему неприятные новости, – вздохнул Макс, а затем, помолчав, спросил: – Джайлз, ты расскажешь ей?

– Нет, – после долгой паузы ответил Джайлз, покачав головой, – я не собираюсь ничего говорить. Во всяком случае, до тех пор, пока не кончится этот проклятый кошмар.

– Тогда дай мне письма, – протянул руку Макс. – Все. Мне нужны адреса.

Через пять дней после своего приезда мистер Кембл и лорд де Венденхайм покинули Кардоу почти так же неожиданно, как и прибыли. Ясным холодным утром они с мрачными, замкнутыми лицами снова уселись в свой блестящий черный экипаж. Обри не особенно сожалела об их отъезде, потому что цель их появления в Кардоу была абсолютно ясна и все время их пребывания здесь, в замке, стояла гнетущая тишина.

Уже собираясь вернуться обратно в большой зал, Обри увидела графа, который в расстегнутой куртке стоял на ветру высоко на навесной галерее, широко расставив ноги и крепко сцепив за спиной руки. Он смотрел на дорогу, которая огибала подножие холма Кардоу, провожая взглядом карету друзей, пока она не скрылась из виду.

С того дня граф несколько изменился, он держался от Обри на расстоянии и ни о чем ее не просил. Он выглядел напряженным, его глаза ввалились, и губы снова были сжаты в привычную строгую линию. И хотя Обри часто чувствовала на себе его взгляд, такой же настойчивый и жгучий, как всегда, он больше не пытался заманить ее к себе в постель. В их повседневных делах между ними безошибочно чувствовались натянутость, смутное ощущение, что некоторые вопросы остались без ответов, что спор так и не закончен.

Обри должна была бы радоваться его отчужденности, однако ее все больше охватывала паника, и преследовало неприятное, назойливое ощущение, что она совершила непоправимую ошибку и что-то ценное ускользает у нее из рук, а она не может этому воспрепятствовать. Постепенно дни становились такими же безрадостными, как ее самые мрачные дни в Шотландии, когда холодные тюремные стены отгораживали ее от Айана и всего, что ей было дорого. Но сейчас стена была совсем другого рода, эта стена отчасти была воздвигнута ею самой, однако Обри построила ее недостаточно крепкой, камень превратился в глину, и все рухнуло – Обри безнадежно влюбилась в графа Уолрейфена.

Обри еще сопротивлялась ужасающей правде, когда примерно через две недели после отъезда лорда де Венденхайма у нее возникло дурное предчувствие. Она проходила через большой зал в тот момент, когда принесли почту, и ее взгляд случайно упал на лежавшее сверху толстое письмо. Каждый, кто во время пребывания в Кардоу лорда де Венденхайма наводил порядок в библиотеке, безошибочно узнал бы угловатые черные буквы письма этого человека, он делал много небрежных заметок для себя на трех или четырех языках.

Сначала Обри не придала значения письму, но потом что-то на конверте привлекло ее внимание, и она пристальнее пригляделась к нему.