Обри поняла, что он говорит серьезно. Лоример был старше ее отца, но у него еще осталась военная выправка. Правда, он был пьян и весь пропитан стойким запахом спиртного, его шейный платок съехал набок, лицо заросло щетиной, и, тем не менее, чувствовалось, что в нем еще сохранилось понятие о чести. Его вид производил отталкивающее впечатление, и все же Обри ощущала его властность.

Ничего другого не оставалось, и она, глубоко вздохнув, открыла сумочку, достала оттуда другое письмо, края которого завернулись от времени, и без слов протянула его майору.

– Что это? – удивленно посмотрел на нее Лоример.

– Еще одно письмо, сэр.

– Хм... – Он неохотно взял его. – И от кого оно?

– От вас, сэр. Это ваше слово чести, как офицера и джентльмена. Вы написали его моей матери, когда умер мой отец, и предложили нам свою помощь, как только мы будем в ней нуждаться.

С непроницаемым видом майор сел в кресло у стола и, развернув письмо, повернулся к свету камина. Обри подошла к нему, и он, вложив письма одно в другое, бросил оба в ящик стола.

– Ах, Боже, бедная Дженет, – прошептал он после долгого молчания. – Значит, она умерла?

– Да, сэр.

– А старшая девочка? – проворчал он. – Она замужем, да? Она не может помочь вам?

– Мюриел всегда была болезненной, она умерла вскоре после мамы, – ответила Обри.

– О Боже, – прошептал майор, не глядя на нее и прижав руку ко лбу, – я чувствовал, что вы похожи на шотландку. У вас глаза и волосы вашей матери.

– Да, – тихо подтвердила Обри.

– И теперь, значит, у вас неприятности? – засопел майор. – И вы ожидаете, что я вытащу вас из них? Что ж, вы явились не по адресу. Я всего лишь сломленный жизнью старый солдат без всякого влияния. У меня едва хватает денег на виски и проституток.

– Сэр, – с мольбой заговорила Обри, – мне нужна только работа, только возможность заработать себе на жизнь.

– Знаете, – снова усмехнувшись, он уставился в темноту, – это дело рук Айана, из-за него я приобрел эту отвратительную привычку, – полным раскаяния голосом признался он. – Не проститутки, нет. Виски. «Золото Глазго» называл он его.

– Папа ценил хорошее виски.

– У вашего отца было достаточно денег, детка. – Прищурив единственный глаз, майор с подозрением внимательно посмотрел на Обри. – Почему вам нужна работа?

– Нужна, – не сразу ответила она. – Пожалуйста, не спрашивайте меня больше о жизни моего отца. И прошу вас, не говорите никому, что знаете меня.

– Господи, я вовсе не знаю вас!

– Конечно, – обрадовалась Обри. – Я просто миссис Монтфорд, ваша экономка.

В ответ майор нагнулся, поднял полупустую бутылку и медленно наполнил грязный стакан, стоявший на столе у его локтя.

– За жизнь вашего отца, а? – буркнул он. – Думаю, она была зря потрачена на меня.

– Сэр, вы в это не верите.

– Вы ничего не знаете о том, во что я верю! – воскликнул майор. – И прекратите приставать ко мне, черт побери! Подождите же, ей-богу! У меня в голове какая-то мешанина.

– Сэр... – Обри тяжело перевела дыхание.

– Прошлой весной газеты писали о каком-то скандале. – Он наклонил голову набок и поскреб ее. – Или это было год назад? «Знакомое имя», – помню, подумал я. Я не такой пропойца, чтобы забыть это. Ха, осел я! Миссис Монтфорд. Могу поставить десять гиней, что это тоже ложь.

– Прошу вас, сэр, не спрашивайте меня больше ни о чем. – Обри закрыла глаза.

– О, не буду! – успокоил ее майор. – Я ничего больше не хочу знать ни о вас, ни о тех неприятностях, в которых вы оказались. Я выполню свой долг перед вашим отцом, но это все. Вы поняли меня?

– Да, сэр.

– Девушке вашего происхождения не подобает быть служанкой. – Теперь он смотрел не на Обри, а в огонь.

– Это честная работа, сэр. У меня есть опыт управления большим хозяйством.

– Меня ничуть не волнует, умеете ли вы отличить каток для белья от бутылки, – фыркнул майор. – Я бы уволил большинство из слуг, если бы Джайлз позволил. Но он не позволит. А теперь мне придется терпеть еще и вас, верно?

Обри промолчала, и майор, тихо выругавшись, неуклюже поставил бутылку, словно не мог правильно оценить расстояние до стола.

– Ладно, теперь давайте договоримся, детка. – Он замолчал, чтобы вытереть рот рукавом рубашки, и продолжил: – Я хочу, чтобы мое виски было холодным, а вода в ванне горячей. Я хочу, чтобы мне подавали чай в четыре часа, а обед в шесть. Здесь. На подносе.

– Да, сэр, – с облегчением вздохнула Обри.

– И я не желаю ни видеть, ни слышать никого из вас, если только того не требуют дела замка или французы не входят в залив. Не спрашивайте у меня, как управлять этим домом, потому что я не имею никакого представления об этом. И не спрашивайте, как управлять этим имением, потому что я не знаю этих чертовых вещей и не собираюсь изучать их.

– Да, сэр, – кивнула Обри.

– Я не завтракаю, – глубоко вздохнув, продолжил Лоример, – и не принимаю посетителей. Почту вскрывайте сами, и если это счет, оплатите его; если речь идет о делах имения, обсудите их с Джайлзом; если это что-то еще – сожгите. Если я иду в деревню и возвращаюсь с проституткой, это мое дело. Если я напьюсь до бесчувствия и обгажусь, это мое дело. Если я решу раздеться донага и с голой задницей бегать по парапету – что это будет, миссис Монтфорд?

– В-ваше дело, сэр?

– Вы чертовски правы. А если это кому-то не нравится, он может отправляться ко всем чертям. Вы согласны на это, миссис Монтфорд?

– Да, сэр.

– И еще одно, миссис Монтфорд, – саркастически усмехнулся Лоример. – Я ненавижу детей. Чтобы этот ваш сопливый щенок не попадался мне на глаза, поняли? Если вы позволите мальчишке приблизиться ко мне, я, клянусь Богом, научу его всему, что знаю, начиная со слов «черт побери».

– Да, сэр, – ответила Обри, чувствуя, что ноги отказываются служить ей. – Обещаю, что буду держать его в стороне. Есть... что-нибудь еще?

– Я скажу! – хрипло расхохотался майор. – Через два дня вся проклятая деревня будет шептаться, что вы очередной мой лакомый кусочек из Лондона. Так говорят всякий раз, когда сюда нанимается хорошенькая женщина.

Обри почувствовала приступ тошноты.

– Вот так! – прогремел он, опрокидывая в себя полный стакан виски. – Теперь у вас есть великолепная работа, миссис Монтфорд. Она может доставить вам много радости.

– Б-благодарю вас, сэр.

Майор Лоример икнул, и Обри, неловко присев в реверансе, поспешно ушла.

Сентябрь 1829 года

В Мейфэре стоял чудесный день. Окна магазинов и домов были распахнуты навстречу осеннему ветерку; служанки на всей Хилл-стрит пользовались случаем подмести парадные лестницы, пока еще пригревало солнце; проезжавшие кучера охотно снимали шляпы, а вдоль тротуара выстроилось полдюжины лакеев, вышедших подышать свежим воздухом и ожидавших какого-нибудь – или никакого – поручения.

Библиотека графа Уолрейфена, расположенная в углу на третьем этаже, великолепно подходила для того, чтобы наслаждаться таким днем. Все четыре оконные рамы были подняты, а за спиной графа раздавалось воркование голубей, чистивших перышки. Но в отличие от служанок Уолрейфен не испытывал удовольствия – он вообще редко бывал доволен – и поэтому, бросив на стол письмо, которое читал, сердито взглянул через комнату на своего секретаря.

– Огилви! – громко сказал он. – Голуби! Голуби! Прогоните их с этого подоконника!

Огилви побледнел, но, к своей чести, быстро поднялся из-за письменного стола с линейкой в руке.

– Кыш, кыш! – закричал он среди хлопанья и взмахов крыльев. – Пошли вон, чертенята!

Коротко поклонившись, он снова занялся своей работой, а Уолрейфен, почувствовав себя дураком, тихо кашлянул. Возможно, молодой Огилви не был еще всезнайкой в делах, но разве это обязанность парня гонять голубей? Уолрейфен уже собирался извиниться, но в этот момент порыв ветра открыл папку у него на столе, корреспонденция за два года разлетелась по комнате – небольшой торнадо из листов писчей бумаги, – и граф громко выругался.