— И пионеры и комсомольцы — все! Ну, это ты все еще сам учить будешь. Этого всего ты сейчас еще понять не в силах.

— А нам уже про это объяснили! — крикнула из своего угла Валентина.

— Ну, так ты у меня уж почти комсомолка.

— Папа, я тоже понять в силах, — отозвался Володя, — ведь меня в том месяце уже в пионеры примут.

— Это еще неизвестно, — не унималась Валентина.

— Тебе, может быть, неизвестно, — отрезал Володя, — тебе многое неизвестно! Зато мне ясно.

— Что за характеры у вас! Хватит вам цапаться! — рассердился Никифор Семенович. — Что это такое, в самом деле! Ты, Валентина, не сегодня-завтра в комсомол вступишь. Этот — без пяти минут пионер. Делить вам нечего, а вы все скандалите… Ну, Вова, давай подзаймемся. Ты, следовательно, бери мои записи: вот с этого места, где отчеркнуто, будешь следить за годами, а я, значит, тебе расскажу. Разберешься? Так-то я все усвоил, знаю твердо, вот только года бы мне не спутать. Ты за годами следи.

— А у вас года строго спрашивают? — поинтересовался Володя.

— Да уж как положено…

И Володе показалось, что отец сделался как-то моложе и будто оба они были школьными товарищами.

— Ну, довольно нам болтать, давай делом заниматься. Следи… Стало быть, так… — Никифор Семенович откашлялся и проверил для чего-то пуговицы на кителе. — В 1903 году было решено…

— Тут у тебя в тетрадке написано: «Летом 1903 года», — строго поправил Володя.

— Да, летом 1903 года большевики решили оборудовать в Тифлисе подпольную типографию, на окраине города, в Авлабаре…

И Никифор Семенович стал подробно излагать увлекательную историю авлабарской типографии, которую хитроумно и смело устроили глубоко под землей кавказские большевики. Володя следил по конспекту, то и дело отрываясь от него и восхищенно поглядывая на отца. Иногда же он вдруг останавливал отца:

— Тут написано: «было поручено».

— Это одно и то же. Ты, брат, придираешься. Я ведь тебе слово в слово по записи не обязан отвечать. Ты следи, чтобы года верные я называл. А так, я вижу, с тобой до утра каши не сваришь.

— Ну хорошо, хорошо… Рассказывай дальше.

— Так, значит…

И отец продолжал рассказывать, как бесстрашно работали революционеры в подземной типографии.

Иногда, не удержавшись, Володя ударял кулаком по столу и кричал:

— Ура!.. Молодцы!

— Володька, тише ты, мешаешь сосредоточиться, — замечала из своего угла Валентина.

— Тише ты, в самом деле, Володька!

— Папа, я не могу, я ж переживаю!

— Уж переживай как-нибудь про себя. Ну, следи дальше… В феврале того же года… Я и говорю: того же, значит, 1904 года…

Наконец Володя бросился обнимать отца:

— Папа, ты здорово все это знаешь! Я бы сроду так не мог запомнить. Ты все в точности рассказываешь… Конечно, — добавил он после минутного раздумья, — если бы нас такому интересному учили, я бы тоже всегда кругом только одни «отлично» получал.

— Ну, студенты, скоро учиться кончите? Будет вам друг дружке экзамены устраивать, — сказала, входя в комнату, мать. — Валенька, ты освободилась? Ужинать давайте, а то бычки простынут. Такие сегодня жирные — смотреть и то слюнки текут!

Они сели ужинать, и, взволнованный всем услышанным, Володя, вытаскивая изо рта обеими руками колючие рыбьи кости, все порывался рассказать матери о подземной типографии.

— Да говори ты помедленней, — останавливала его мать. — После ужина доскажешь. Ты бы лучше уроки свои готовил.

Володя очень волновался на другой день — как пройдет у отца доклад. Было уже поздно, а Никифор Семенович все не возвращался, и мальчик совсем извелся от беспокойства. Он ни за что не соглашался лечь до прихода отца, хотя спать ему хотелось нестерпимо; и в конце концов Володя заснул за своим столом, где разбирал маленький электромоторчик, который ладил уже вторую неделю. Он тотчас же проснулся, когда услышал в коридоре внизу твердые, моряцкие шаги отца. Отец легко, как по корабельному трапу, взлетел вверх по лестнице. Володя кинулся к нему навстречу:

— Ну как, папа?..

— На «отлично», — сказал отец.

— Да вели ты ему лечь! — вмешалась мать. — Уже два часа его никак в кровать не загоню. Все тебя ждал. Вот получит завтра из-за тебя с недосыпу «плохо», будет тогда дело!

Но Володя долго не мог заснуть. Он лежал с открытыми глазами в темной комнате и представлял себе, что глубоко в каменоломнях устроена типография и он сам печатает газету, которая называется «Юный красный подземный революционер». А наверху рыскают, содрогаясь, господствующие классы — короли и полицейские, — хотят убить его, во у них ничего не выходит. Он исчезает, как призрак, и бродит по Европе, разбрасывая напечатанную газету с грозными словами…

С этой ночи Володя стал подумывать: не сделаться ли ему в будущем печатником?.. Он упросил отца подарить ему к Новому году печатный игрушечный набор «Типограф». Набор состоял из деревянных компостеров, в которые вставлялись резиновые буковки. Имелась еще подушечка, пропитанная фиолетовой краской. Можно было набрать в компостер целую строку, затем прижать составленные в нем буквы к подушечке, как штемпель на почте, в оттиснуть на бумаге все, что хочешь. Были еще тут всякие штампы с изображением бабочек, зайцев, слонов, самолетов. Бабочки и слоны явно ни к чему не могли пригодиться; а самолет и прежде всего имевшаяся в наборе пятиконечная звездочка сейчас же пошли в дело. И вскоре на всех тетрадях, промокашках Володи появились фиолетовые, очень бледные или, напротив, жирные и слегка размазанные титры:

(больших букв в наборе не оказалось). А по бокам — самолет и звезда.

У Володи был придуман замечательный план — устроить подземную типографию на дне того шурфа, где были обнаружены надписи на каменной стене. Он поделился этим планом с Ваней, но Ваня сказал со своей обычной трезвой деловитостью: «А чего это под землей печатать? Это можно и тут». Володя сперва обиделся, сказал, что Ваня не понимает игры. Но Ваня стоял на своем. «А призрак бродит по Европе?» — не сдавался Володя. Но и этот довод не склонил Ваню. Тогда Володя объявил, что он один спустится в каменоломни. «Иди попробуй, — сказал Ваня. — Только имей в виду, что там уже все загородили, потому что ребята туда повадились. Теперь и не пролезешь».

Так это дело и провалилось.

Теперь отец стал плавать капитаном на грузовой шхуне «Ударник». Шхуна совершала малое каботажное плавание, то есть ходила в порты Крыма в Приазовья. После больших океанских кораблей, которых Володя насмотрелся на Севере, «Ударник» казался ему до обиды маленьким, оскорбительно тихоходным судном. Единственной достопримечательностью шхуны была маленькая рыжая собачонка Бобик — лохматая, хвост бубликом, над левым глазом черное пятно, словно один глаз от удивления вылез на лоб. Бобик всей собачьей душой привязался к капитану. Он лежал у его каюты на шхуне, неотлучно следовал за капитаном по берегу, ждал его у конторы порта, сопровождал домой и жил во дворе, пока Никифор Семенович не уходил опять в рейс. Все соседи уже знали: если Бобика нет во дворе, значит, и хозяина нет дома; а появился Бобик — следовательно, и хозяин дома. Встретится Бобик в порту, будьте уверены — «Ударник» прибыл…

Придя из школы, наскоро поев, Володя собрал остатки еды, чтобы отнести во двор Бобику.

— Не трудись, — предупредила его Валентина. — Бобик с папой в рейс пошел.

Володя насторожился. У него давно был задуман один план, выполнить который было бы лучше в отсутствие отца. Дело в том, что в электромоторчике, который он наконец смастерил, не хватало одной шестеренки, точно такой, какая была в отцовских часах — хронометре, который тикал всегда на тумбочке возле кровати Никифора Семеновича. Володя давно уже подбирался к этому хронометру, открывал его, рассматривал сложный механизм. Там он и заприметил шестереночку, которая великолепно бы пригодилась в его электромоторе. Через нее можно было бы пропустить ось, и тогда электромотор заработал бы. А без этого пускать моторчик было нельзя. Володя прикрыл дверь в большой комнате, где находились его рабочий стол, этажерка отца и столик Валентины. Комнату эту называли в семье Дубининых залой. Валентина ушла в Дом пионеров, мать была на кухне. Можно было приступить к делу.