Володя, отскакивая от амбразуры и снова припадая к ней, слышал, как бьют о внешнюю сторону каменной стенки пули стрелявших наобум гитлеровцев. Он просунул в бойницу свой обрез и нажал гашетку. Грохот пионерского самопала заполнил, казалось, всю штольню. Немцы, уже не пытаясь отстреливаться, на четвереньках выползали из штольни. Двое из них, стремясь обогнать друг друга, застряли в узком проходе между машиной и каменной стеной. Они хватались за выступы камня, отпихивали один другого назад. Меткая граната Любкина, разорвавшись, досталась обоим поровну.

Теперь в штольне не оставалось ни одного живого гитлеровца.

— А вы, гражданочки, — крикнул в темноту боковой штольни Любкин, — вы пока понемножку выбирайтесь наверх, только не все сразу! А мы посторожим…

— Дорогой, вы бы нас к себе взяли!.. — закричала какая-то женщина из темноты.

Любкин подтолкнул Макарова локтем.

— Куда это — к нам? Поверили в немецкие сказки про партизан? Да тут у нас и нет ничего, просто мы с товарищем добровольно охотимся, и все, — соврал Любкин и добавил на ухо Макарову: — Как можно их брать? Кто их знает, кто такие… Всякое может быть. Ничего, они теперь легко выйдут. Немцы с этого края не сунутся сегодня.

Оба оказались снова около стенки. Володя, слышавший возле себя этот разговор, собирался уже вступить в него сам, но тут позади, из глубины каменоломен, донеслись глухие звуки разрывов и оружейной пальбы.

— Эге, кажется, дело-то на второй ярус уже переехало, — встревоженно проговорил Любкин. — Слушай, парень, — обратился он к Володе, — беги в штаб, доложи начальнику, что у нас тут вышло. Скажи: Любкин, мол, полагает, что на этот участок больше не сунутся. Хорошо бы нас куда-нибудь поближе к делу перекинуть… А сюда можно кого-нибудь послабже… Ну, валяй! Похлопочи там за нас…

Володя мчался по темным галереям в штаб, иногда останавливаясь и приподнимая чехол лампы, чтобы осмотреться и проверить, правильно ли он идет. Запутаться в этой сети подземных путей было очень легко даже и привычному человеку, а сегодня еще сбивал с толку непривычный гул, грохот, доносившийся со всех сторон. Володя бежал, прислушиваясь к нему. Он еще не знал, что немцы уже вторглись в каменоломни на разных участках, что не было ни одного известного гитлеровцам входа, через который бы они не вели атаки. Иногда до Володи уже доносились странные выкрики, взывающие голоса, невнятная, хриплая, захлебывающаяся речь. Лишь несколько позднее он узнал от партизан, что немецкое командование подпоило своих солдат для куражу, чтобы не так было страшно идти в таинственную тьму подземелья.

Небывалое подземное сражение, страшная битва вслепую разыгралась на всех ярусах подземной крепости. Вой шел уже несколько часов, но ни одного партизана немцы пока еще не видели. Однако, куда бы ни проникали гитлеровцы, везде они наталкивались на яростное сопротивление. Оставаясь невидимыми, неуловимыми, почти недосягаемыми, таясь в кромешной темноте, загадочные обитатели подземелий преграждали дорогу в недра каменоломен меткой пулей из мрака — в упор, неожиданным броском гранаты — наверняка, внезапным ударом ножа — из-за поворота каменной галереи. Немцам порой начинало казаться, что они воюют с призраками, населяющими эту таинственную каменную пучину. И не было числа и счета этим призракам; они появлялись на каждом шагу: внезапно наносили удар в лоб — навстречу, тотчас же возникали позади — отрезая выход на поверхность, и в этот же миг разили пришельцев сбоку, словно из толщи стены…

Командование гитлеровцев теперь окончательно уверилось в том, что под землей действует многочисленная армия партизан. Сотни солдат были брошены на штурм подземной крепости. Ни один из немецких генералов и офицеров никогда бы не поверил, отмахнулся бы, как от вздорной шутки, если бы ему сказали, что натиску двух с половиной тысяч солдат отборного, специального полка, вооруженного автоматами, минами, торпедами, пулеметами, противотанковыми орудиями, прожекторами, электростанциями, звукоуловителями, противостоит горстка смельчаков в девяносто два человека, включая в это число женщин и ребят, до четырехлетней Оленьки Лазаревой… Да, самая исступленная фантазия не породила бы ничего более жестокого и противоречивого, чем эта битва под землей, в допотопной пещерной тьме, с применением новейшей военной техники XX века. Гитлеровцы волочили за собой под землю электрические кабели, вперяя в зловещую темноту шахт лучи мощных прожекторов, спеша покончить раз навсегда с этим проклятым смертоносным мраком. Вопя во всю глотку, паля наобум из автоматов, чтобы заглушить страх и скорее разделаться с гнетущим безмолвием недр, они упрямо лезли в глубь каменоломен.

Если бы во время этой битвы, происходившей под землей, можно было приподнять восемнадцатиметровую крышу каменоломен или сквозь толстые пласты почвы и известняка увидеть то, что происходило в галереях этой неприступной крепости, — наблюдателю представилась бы совершенно необычная картина. Он увидел бы, что иногда многолюдная группа немцев, вооруженная автоматами, не может пробиться в узкий коридор, который защищает один партизан с пистолетом и гранатами.

Он разглядел бы, что кое-где противники находятся на расстоянии всего лишь двух-трех метров друг от друга, причем защитники подземной партизанской твердыни спокойно стоят за углом штрека, пропуская мимо себя на расстоянии нескольких дюймов поток трассирующих пуль, которые оставляют цветной нитевидный след в темноте. И стоят партизаны, сращенные с камнем, во весь рост, по маскируясь, не припадая к земле, хорошо зная, что ни на один волосок не продвинется в их сторону цветной пучок вражеских пуль, потому что направление их полета ограничено узким коридором и пуля не свернет за угол.

Подивился бы наблюдатель, поднявший крышу подземной крепости, каменному спокойствию хозяев подземелья, иногда чуть насмешливому мужеству их, молчаливой ненависти, которая заставляла партизан забывать об опасности. Понял бы он, как искусно и расчетливо партизаны ведут бой с сотнями фашистов, изощряющихся в применении всевозможной военной техники.

Но никто не мог приподнять пласты земли и камни, и под их толщей, в узких подземных тоннелях, в вековой темноте, куда тщетно вонзались лучи прожекторов, встречая на пути каменные стены и завалы, уже много часов кряду шла жестокая битва.

Володе как связному пришлось побывать в этот день на самых различных участках боя. Обвалы и взрывы кое-где нарушали телефонную связь между караулами. Тогда посылали на эти участки пионеров. Быстроногие мальчишки, давно уже изучившие все коридоры и каждый поворот галерей, знали теперь каменоломни не хуже самого Жученкова. Они носились из яруса в ярус, передавая приказы, принимали донесения, вызывали помощь из санчасти и пробовали совать свой нос в такие места, где получали любовно, но увесисто по затылку.

Когда Володя по распоряжению начальника штаба явился для связи в верхний ярус, находившийся тут Лазарев дал ему поручение, которое сперва несколько обидело маленького разведчика.

— Иди-ка сюда, Володя, — тихо подозвал он мальчика. — Прими-ка ты этого жителя нашего да снеси куда-нибудь к шутам подальше.

В этом штреке было почти совсем темно, и Володя не сразу понял, что ему передает командир. Он почувствовал лишь барахтанье чьих-то лап. Мокрый теплый язык лизнул его в шею, и под ухом кто-то ласково заскулил.

— Пиратка это комиссара, — пояснил Лазарев. — Отвязался, носится везде, хозяина ищет… Замри, дурень! Цыц, говорю!

— Вот скаженна собака, — проговорил оказавшийся по соседству дядя Гриценко. — До чего бессознательный пес, ну без всяких понятий! Цыц! Еще выболтает немцам наше местонахождение.

— Живо, Дубинин! — скомандовал Лазарев. — Бери собаку и отведи куда-нибудь поглубже.

Но не так просто было унять собачью радость. Пират вырвался из рук Володи; прыгая вокруг него, старался достать языком до его лица, звонко лаял и повизгивал. Володе пришлось обхватить собаку поперек туловища, прижать к себе ее морду и тащить на нижний ярус. Оба считали себя глубоко оскорбленными: Володя — тем, что в боевой обстановке, когда он оказался на передовом посту, его заставили таскать какую-то собаку, а Пират — возмущенный столь бесцеремонным обращением. На счастье Володи, он встретил на пересечении галерей Толю Ковалева, который спешил в штаб.