Более спокойный и расчетливый Донченко с недоверием прислушивался к бренчанию копилки. Он знал, что Володя всегда готов по первой же просьбе дать «насовсем» карандаш, краски, одолжить буравчик, снабдить товарища гвоздями, шпагатом. И все-таки ему казалось невероятным, чтобы человек просто так, ради чистой науки, отдал все свое состояние, накопленное, должно быть, путем лишений и отказа себе во всем, даже в мороженом…

— И не жалко тебе? — спросил он.

— А чего жалеть?

Володя поднял зайчика, перевернул его вниз ушами, схватил молоток со стола и ударил по задку. Плоское гипсовое дно копилки сразу зазияло черным отверстием. Володя перевернул зайца, и на стол посыпались медяки и серебро — все бренчащее, сверкающее содержимое копилки.

— Вот другой разговор! — обрадовался Володя. — А то я пробовал через щелочку добывать — уж и проволокой доставал и вытряхал… Ну, иногда выскочит гривенник — и все. А тут, по крайней мере, разом.

Все трое склонились над Володиным богатством. Принялись пересчитывать. Оказалось, что Володя накопил, начиная с первого класса, шестьдесят один рубль тридцать пять копеек.

— Живем! — торжествовал Володя. — За такие деньги в Москву съездить можно, не только в Феодосию. Верно?

Решено было, что в ближайшее воскресенье Володя по поедет в Старый Карантин, отпросится из дому к ребятам, а те скажут, что идут к нему, и все вместе отправятся на вокзал, а оттуда поездом в Феодосию, чтобы посмотреть, как выглядит Митридат с той стороны.

Сделали так, как задумали. В воскресенье Володя отправился пораньше на вокзал и купил на свои собственные деньги три билета до Феодосии. Потом он стал ждать Донченко и Кругликова на условленном месте. Ребят долго не было, и Володя уже стал беспокоиться — не помешало ли им что-нибудь. Он вышел к подъезду, чтобы посмотреть, не идут ли товарищи, и наткнулся прямо на Алевтину Марковну.

— Вовочка! Ты зачем тут! — удивилась соседка.

— Да тут по одному делу…

— Ах, скажите, какие уже секреты! Я вижу, ты все ходишь, на часы поглядываешь. Кому это ты свидание назначил?

А Донченко и Кругликов уже стояли в стороне и делали знаки, торопя Володю, подзывая его к себе. С перрона донесся пресный, словно слежавшийся между двумя жестянками голос репродуктора: «Поезд на Феодосию отправляется со второго пути через три минуты…»

— Ну, счастливо вам, Алевтина Марковна! — выдавил из себя Володя. — Я пошел, а то ждут меня…

Алевтина Марковна, несмотря на свою толщину, с необыкновенной быстротой стала оглядываться по сторонам:

— Где? Кто? Кого ждешь, кто ждет?..

— Едем, что ли, Вовка! — закричал простодушный Донченко. — Что ты там встал, поезд сейчас отойдет!

— Поезд? Какой поезд? Ты куда это собрался, Вова? А мне ничего не известно!..

Видя, что от нее не отделаться, Володя отрезал:

— Чего вы удивляетесь? У нас историческая экскурсия. Мы едем в научную экспедицию. На раскопки… Вот Миша, Аркаша и я.

— Впервые слышу! Странно, живу за стенкой и ничего не знаю. Очень интересно! Мама, надеюсь знает?

— Ну, ясно, знает, — отчеканил Володя. — До свиданья, Алевтина Марковна!

— Стой, стой, Вова!.. По глазам вижу, что врешь!

Уже отбежавший было Володя обернулся и медленно подошел к Алевтине Марковне. Маленький, с огромными сверкающими глазами, презрительно выпятив пухлую нижнюю губу, он стоял перед дородной соседкой, поглядывая на нее так, как будто смотрел не снизу вверх, а по крайней мере с высоты Митридата.

— Вы, по-моему, знаете уже, Алевтина Марковна, что я никогда не вру. Раз я сказал, что мама знает, значит, так и есть. Всего вам!..

И, резко повернувшись на месте, Володя побежал к своим друзьям.

А паровоз уже рявкнул, шумно задышал, словно наспех заучивал: «У!.. Эф!.. Ха!.. Це! Че! Ша! Ща!.. « Потом затопал на месте всеми колесами, шваркнул по перрону струей пара, поднатужился, вагоны передали что-то друг другу — и поезд тронулся. Мальчики едва успели вскочить в последний вагон.

— Билеты у вас есть? — спросил проводник в тамбуре.

Володя торжественно предъявил три твердых картонных билета с красным просветом посередине и круглой дырочкой в центре.

Мальчики долго разглядывали билеты, смотрели их на свет, читая буквы и цифры, пробитые компостером.

— Тебе правильно дали? — беспокоился Донченко.

— Уж можешь не беспокоиться. Что я, в первый раз, что ли? Я уж и в Москве был и в Мурманске.

Хотя Володя и держался начальнически, на душе у него было беспокойно. Во-первых, еще как все это пройдет дома? Хорошо, что хоть отец ушел на два дня в рейс… А во-вторых, кто знает… может быть, его надули с билетами; видят, что парень собрал одну медяшку… Кассирша и так ругалась, пересчитывая деньги. Может быть, взяла да и подсунула старые билеты? И Володя с беспокойством ждал контроля. Но контроль не шел; а поезд уже обогнул возвышенность, примыкающую к Митридату, и, весело виляя коротким составом из маленьких вагончиков, несся по направлению к Феодосии. Паровоз шикал на зазевавшихся ворон, обиженно отлетавших в сторону, и вываливал на холмы пышный, скручивающийся жгутом дым…

В вагоне нашлось два места у окна. Их заняли Володя и Миша, а Кругликов, повиснув на плече у Володи и вытянув шею, тоже принял участие в обозрении окрестностей, проносившихся за мутным стеклом вагона.

Слева, за вагонным окном, тянулась цепь холмов. Это была, как рассказал на днях Ефим Леонтьевич, гряда древних курганов числом около ста, тянущихся от Митридата до самой Феодосии. Володя, щеголяя своей памятью, указывал наобум:

— Вот этот, видишь, плоский?.. Кресло Митридата называется… А там — Золотой курган, потому что там золото зарыто было… А вон виднеется Сахарная голова…

— А там что, сахар был, в голове этой? — спросил Донченко. Его уже разморило, и он клевал носом, стукаясь лбом в стекло.

— А у тебя, видно, мякина в голове! — сказал Володя. — Ну, чего раззевался, как скумбрия!

— Спать мене чего-то охота…

— «Мене-тебе»! — передразнил его Володя. — Только сел в поезд и уж на бок валится. А еще место у окна занял! А ну отсюда! Дай человеку, который интересуется, посмотреть!.. Садись сюда, Аркаша, поменяйся с ним.

Донченко пересел на место Аркадия и через минуту, грузно привалившись к Володе и притиснув его к самому окну, блаженно засопел. Володя раз-другой двинул его плечом, но Донченко, откачнувшись, тотчас же снова приваливался к нему. В конце концов Володе надоело это, в он смирился: ничего не поделаешь, начальнику научной экспедиции, вероятно, приходится терпеть и не такое еще. Но, как известно, зевота — вещь очень заразительная. Сонное настроение постепенно охватывало и Володю, тем более что ночь он спал дурно. Теперь его тоже начала одолевать дремота. Он долго боролся с ней, уже два раза стукнулся больно носом в холодное стекло, испуганно поглядел на Кругликова, который сидел напротив, но тот уже давно откинулся в угол и спал, широко открыв рот. Володя нахмурился, поглядел на стриженую макушку Донченко и сам привалился к его голове…

Он вскочил как встрепанный, когда услышал над своим ухом:

— А ваши билеты?..

… А между тем Алевтина Марковна, предвкушая, как она наконец уличит этого вруна Вовку, этого несносного мальчишку, в бессовестной лжи, изобличит его и выведет на чистую воду, поднималась по лестнице. Евдокия Тимофеевна, только что вернувшаяся домой с рыбного базара, еще издали услышала раскаты ее контральто:

— Евдокия Тимофеевна, душенька, вы только не волнуйтесь… Я вам должна такое сообщить!.. Ваш-то негодник, Вовка, вы знаете, где я его встретила? Вы даже не догадываетесь! Он с мальчишками в Феодосию уехал!

Крупный, еще живой бычок выскользнул из рук Евдокии Тимофеевны в лоханку и заплескался в ней, разбрызгивая воду по всей кухне.

— Ой, что это вы говорите такое, Алевтина Марковна?

— Поздравляю! Я так и знала, что он ко всему еще и наврал. Мне просто интересно было проверить. Он мне клялся, что вы знаете. Конечно, вы ничего и не слышали об этом?