Вот тогда у Володи и возник коварный план. Он решил за все отомстить Славке. «Ладно, — соображал он, — я тебе сделаю эффект! Я из тебя сделаю Королевича прекрасного! Ты у меня сам будешь дядька Черномрец! Попомнишь, как смеяться!.. «

В этот день Валя, вернувшись с комсомольского собрания, застала Володю в постели. Он спая, уткнувшись щекой в подушку, что-то бормоча сквозь сон. Рядом с ним на стуле лежала взятая без спросу у сестры книга, которую Володя читал на ночь. Это был Тургенев — «Первая любовь».

Второго мая состоялся спектакль.

Володя с утра ушел в школу. Он носился с молотком в кармане, зажав в зубах гвозди, хотя Юлия Львовна уже два раза сделала ему замечание, что это негигиенично. Он таскал стремянку, вывинчивал и ввертывал на место лампочки, протягивал веревки, на которые должны были вешать декорации.

К вечеру гости заполнили большой школьный зал. Собрались ученики старших классов, пришли родители. Володя смотрел через дырочку занавеса в зал, который был сейчас уже отделен этой колеблющейся волшебной препоной. И весь мир теперь раскололся надвое: на то, что происходило по ту сторону пыльной материи, в гудящем зале, и на то, что, пока еще втихомолку, творилось здесь, по эту сторону занавеса, на дощатом настиле школьной сцены, а также рядом в одной из комнат, где перед зеркалом стояла в красивом платье, распустив золотые косы, Светлана, а вокруг нее суетилась утратившая свою обычную, слегка медлительную строгость Юлия Львовна.

— Дубинин, — услышал Володя, — давай третий звонок!

Так как в Володины обязанности входило и звонить, он громко затрезвонил в большой колокольчик, врученный ему тетей Варей. Потом он кинулся за боковую кулису, откуда можно было управлять занавесом и давать освещение на сцену.

В зале постепенно стихало. Юлия Львовна с книжкой в руке подошла к Володе, прислушалась и сказала:

— Открывай, Дубинин!

А сама стала за кулисой, готовая, если надо, подсказать текст роли исполнителям.

Володя быстро потянул вниз шнуры, занавес судорожно раздернулся, из зала пахнуло нагретой духотой, а на сцене толстый купец, оправив под рубахой затянутую поясом подушку и пошевелив мочальную бороду, сказал голосом Аркаши Кругликова:

— Дочери мои милые, дочери мои хорошие, дочери мои пригожие, еду я по своим купецким делам за тридевять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство…

Потом он стал спрашивать своих дочерей, каких гостинцев им привезти из заморских земель. Восьмиклассница Шура Филимонова, игравшая старшую дочь, попросила золотой венец с самоцветными камнями; Ася Цатурова, игравшая вторую, среднюю, дочку, выпросила себе туалет из восточного хрусталя… Пока они разговаривали с купцом, Володя глаз не спускал со стоявшей поодаль Светланы и все время направлял на нее свой волшебный фонарь. Юлия Львовна несколько раз брала его за руку и тянула в сторону, чтобы он освещал и других купеческих дочек. Володя в знак согласия кивал ей головой, но тут же тихонько возвращал луч к меньшей дочке. А когда Светлана, то есть меньшая дочь, попросила себе лишь аленький цветочек, краше которого нет на всем белом свете, он направил на нее луч через розовую прозрачную бумагу, оставшуюся от прошлогодней елки. И всем показалось, как был уверен Володя, что Светлана сама стала похожа на аленький цветочек.

Спектакль был очень хлопотливым для Володи. Ему пришлось греметь железным ведром, изображая гром, трясти над головой конторскими счетами, бить ногой в пустой ящик, сводить вместе концы электрических проводов, чтобы получалась вспышка, и в то же время делать это так, чтобы не перегорели пробки. Даже обидно было порой, что приходится так хлопотать ради этого Славки Королькова, который подавал свои реплики из-за сцены, припав толстыми губами к большому картонному рупору, потому что добрый, честный купец, попав во дворец Чудища Морского, Зверя Лесного, не должен был видеть хозяина, а мог только слышать ужасный голос его. Зато, когда в чертогах Зверя появилась меньшая дочь — смелая прекрасная девушка, пожертвовавшая собой ради спасения отца, Володя дал полный свет на сцену, заиграл волшебным фонарем, вставляя и вынимая цветные бумажки, и тут же свободной рукой стал пускать из-за кулис на сцену раскрашенных бумажных голубей, изображавших райских птиц. Юлия Львовна должна была опять вмешаться и внести справедливость в распределение света и тени на сцене.

Зал замер от ужаса, когда впервые вылез на сцену обливавшийся потом под вывернутой овчиной Слава Корольков. Он был поистине ужасен! Вместо глаз у него горели две лампочки от карманного фонаря (батарейка была спрятана под маской). Войлочный хвост и длинные когти из проволоки дополняли это безобразие. Володя не жалел зеленого, фиолетового, темно-синего целлофана, чтобы освещением своим придать Чудищу еще более отвратительный вид. Приближался центральный момент спектакля. Меньшая дочь стремилась вернуться во дворец великодушного Чудища, чтобы сдержать свое слово. А старшие сестры, как вы помните, обманули ее, перевели на час назад время, и она опоздала. Она вбежала на сцену тогда, когда, обхватив безобразными лапами аленький цветочек, там лежал уже бездыханный Зверь Лесной, Чудище Морское…

До чего же хороша была в этой сцене Светлана Смирнова! Она вбежала в приготовленный для нее Володей луч, такая легонькая вся, воздушная, словно сама возникла из света и роящихся в нем радужных пылинок. Она упала на колени, обняла тонкими руками безобразную голову Чудища, доброе сердце и славную душу которого успела полюбить, и звонким, как хрусталь, отозвавшимся во всех уголках зала голосом, от которого у Володи сразу запершило в горле, закричала:

— Ты встань, пробудись, мой сердечный друг! Я люблю тебя, как жениха желанного!..

И в эту минуту Володя вдруг почувствовал, что надо быть отъявленным негодяем, чтобы испортить такую сцену. Нельзя насмехаться над этими прекрасными словами, опоганить сказку глупой выходкой, осквернить то чудесное волнение, которое от слов меньшой купеческой дочери передалось и ему самому и всему залу, застывшему в мертвой тишине. Сказка победила всех, в Володя не мог с ней бороться… И как только Слава Корольков под торжественный гром Володиного ведра и победный стук его ящика вскочил на сцене, сдирая с себя душную овчину, в предстал перед всеми в образе красавца королевича, Володя, открыв все заслонки в фонаре, дал на него полный свей

А потом он без конца дергал то за один, то за другой шнурок занавеса, сдвигая и раздвигая его, потому что зрители без конца вызывали участников спектакля. Взявшись за руки, они выходили кланяться. И Володя, уже никому не завидуя, восторженно раздирал надвое занавеси и тут же хватал свой фонарь, чтобы осветить кланявшуюся в зал счастливую, румяную Светлану. А зал все хлопал и хлопал. Вывели за руки на сцену Юлию Львовну. Она поправляла белые волосы, моргала, когда Володя направлял на нее луч.

Из зала несли букеты. Была уже весна. Благоухали розы, сладостно пахла сирень. И все в этот вечер были счастливы.

Юлия Львовна, уставшая, но очень довольная, собрала Светланины вещи и уже выходила из школы, когда у подъезда в сумраке майского вечера к ней подошел кто-то с огромным букетом сирени. Юлия Львовна со свету не сразу разглядела лицо подошедшего.

— Это ты, Дубинин?

Володя неуклюже держал букет в опущенной руке, цветами вниз, как веник.

— Вот… — проговорил он, — это от меня — вам.

— Светлана! — крикнула в темноту Юлия Львовна. — Иди сюда, Володя нам букет преподносит!

— Это от меня вам, Юлия Львовна, — настойчиво повторил Володя.

Юлия Львовна взяла у него огромный букет и зарылась лицом в душистую, влажную сирень.

— Какие чудесные цветы, Дубинин!

— Бывают и лучше, — баском сказал Володя и, помолчав немного, добавил: — Это я потому, что у меня новость хорошая сегодня, прямо хоть «ура» кричи, Юлия Львовна! Тут была одна строгая такая из гороно: она сказала, что меня за работу с «юасами» и за новую модель в Артек посылают. Как учиться кончим, так и поеду. Спокойной ночи вам!..