А Важенин, ничего не понимая, переводил взгляд с ребят на командира и обратно.
— Что же ты человека держишь, ответа не даешь? — спросил командир.
Володя встал за столом, оправил рубашку:
— Александр Федорович… ну что вы над нами смеетесь? Мы же не командовать хотели, а в разведку только просились.
— Значит, установим первое: с командованием ты пока что не справляешься. Вот человек к тебе пришел с простым делом, а ты не можешь дать распоряжение, а решать брался.
— А откуда же я знаю, Александр Федорович, насчет того, что он спрашивает?
— Верно, и я полагаю, что тебе знать про это неоткуда. Но беда, друг мой, что и в разведке-то ты пока не очень силен, как я подозреваю. И вряд ли ты так уж все хорошо знаешь о положении на поверхности, чтобы за нас все самому решать.
— Так мы ведь только попросились.
— Позволь, позволь! Вот свидетели есть. Ты как сказал? «Мы решили, что вы должны»… Это значит — вы решили, а мы должны. Так, что ли? Нет, брат, не так! Решать командование будет. — Он шагнул к столу, протянул над ним руку и легонько ладонью смахнул Володю с его места. — А ну-ка, герои, с чужого коня среди грязи долой! Не справляетесь, вижу. Давайте уж мы сами как-нибудь будем без вас разбираться да решать.
Зябрев посмотрел в переконфуженные лица мальчиков и вдруг залился своим заразительно-раскатистым, звучным смехом. Захохотал гулко комиссар, негромко засмеялся Лазарев. И тут смех разобрал всех присутствующих. Уже начал хихикать Толя Ковалев, и неуверенно улыбнулся, а потом фыркнул Ваня Гриценко.
Но Володя вдруг оттолкнул его в сторону, резко провел подбородком по плечу, рванулся к выходу. Важенин, раскинув руки, хотел было перехватить его, но Володя мгновенно нагнулся и проскочил под локтем Важенина.
— Обиделся малый, — сказал Зябрев.
— Ничего, простит, — добавил комиссар.
— Можете идти, ребята, — обратился командир к оставшимся мальчикам. — Скажите вашему Дубинину, чтобы зря не расстраивался. Если нужда придет — и вас отправим в разведку. Только прямо скажу: это уж в самом крайнем случае. А сегодняшний разговор вы запомните. Может быть, вам теперь яснее будет, кто должен решать, а кто обязан выполнять.
Выбежав под добродушный смех командиров из штаба, Володя едва не сбил с ног часового, стоявшего у входа, и бросился по направлению к своему штреку. Ему хотелось убежать подальше, побыть одному, чтобы в темноте отошли горевшие щеки. Но за поворотом тоннеля он чуть было не столкнулся с шедшими навстречу людьми. Свет фонаря на мгновение ослепил его, он зажмурился, но тут же разглядел партизан Шустова, Колышкина и еще двух, уже знакомых. Пятый, светлоглазый, совсем молодой, с лейтенантскими кубиками защитного цвета на петличках, в шинели, вымазанной белым, был незнаком. Лицо у него обросло редкой щетиной, он шел, неуверенно ступая, втянув голову в плечи, сгибаясь больше, чем требовалось, — как ходят люди, впервые попавшие в шахты. Володя прижался к стене, пропуская идущих. По обрывкам фраз, которыми обменивались партизаны и незнакомец, Володя понял: случилось что-то очень важное; и он повернул обратно к штабу, куда, должно быть, партизаны вели незнакомого лейтенанта. Он слышал, как Шустов говорил впереди:
— Тут спуск маленько, не зашибитесь, товарищ лейтенант.
А тот усталым, осевшим голосом допытывался:
— А долго еще идти-то? С дороги не собьемся?
— Как можно сбиться, товарищ лейтенант, тут каждая пупырочка на камне нам знакомая. Недалече осталось.
Володя бесшумно шел позади, жадно прислушиваясь к доносившимся до него словам.
Он не знал о том, какая трагедия разыгралась только что над каменоломнями.
Вторую неделю отступала с боями рота морской пехоты под командой старшего лейтенанта Петропавловского. Командование поручило морским пехотинцам прикрывать отход советских войск из Камыш-Буруна. Враги теснили роту со всех сторон; она была отрезана от моря и рассечена на части. Но ночью все, кто уцелел, снова собрались вместе, решив держаться до последнего патрона и выполнить приказ хотя бы по славной морской поговорке: «Погибаем, но не сдаемся!»
Недалеко от поселка Старый Карантин немцы окружили оставшихся в живых морских пехотинцев — их было всего лишь сорок два человека. Местность тут была холмистая, изрытая какими-то ходами, зиявшая провалами; обороняться здесь было удобно. Но что могли поделать сорок два человека, измученные многодневными беспрерывными боями, отрезанные от своих, потерявшие надежду на спасение и теперь думавшие лишь о том, как бы с честью умереть и подороже отплатить врагу за свою гибель! Командир роты старший лейтенант Петропавловский и политрук Корнилов лежали на дне котлована, по краю которого бойцы держали круговую оборону. Возле них две женщины — военфельдшерицы Надя Юштина и Марина Савина — перевязывали одного из тяжелораненых. Немцы подползали со всех сторон. Уже совсем близко, всего в двадцати пяти метрах, не дальше, застрочил немецкий автомат. Кто-то из бойцов в сгущавшейся темноте швырнул на звук гранату. Раздался взрыв, пискнули в воздухе осколки. Автомат умолк, но тут же ударил другой, с противоположной стороны.
— Слушай, командир, — хрипло проговорил Корнилов. — Сергеев сообщает, что патроны на исходе. Связь с КП батальона вчера еще потеряна. Да, наверное, и батальона самого уже нет. Что думаешь делать?
— Мое мнение такое, Георгий Иванович, — негромко отозвался Петропавловский, — дело мы свое как будто на земле сделали…
— Ты что ж, на небо уже стал собираться?
— Зачем на небо? Есть еще третья возможность: не на земле, не на небе, а под землей. Помнишь, что нам в поселке Мариенталь сказали? Тут как раз где-то под нами каменоломни. В народе слух ходит, что там партизаны засели. Что бы нам туда, а, политрук?
И лейтенант Сергеев с двумя моряками был снаряжен в разведку. Петропавловский еще засветло приметил, что на одном из склонов котлована зияет какая-то черная дыра. Сергеев вместе с сопровождавшими его бойцами проник в нее и оказался в полуобвалившейся штольне. Решено было с наступлением полной темноты всему отряду укрыться в этой галерее и забаррикадировать вход в нее глыбами распиленного известняка, валявшимися у входа внутри штольни.
Немцы, как только стала спускаться ночь, начали освещать местность ракетами. Ракеты взвивались в черное небо и, хищно изогнувшись, заглядывали в котлован сверху. Мертвенный бенгальский свет их надолго заливал весь котлован, который при этом становился похожим на лунный кратер. Лица людей делались бледно-зелеными, словно ракеты обескровливали их. Моряки хоронились за камнями, припадали к земле и ползли к штольне. Вскоре весь отряд без потерь втянулся в отверстие подземного хода. Сейчас же принялись возводить стенку, оставив в ней бойницы для пулеметов и винтовок. Сергеев, собрав все спички, которые имелись у его товарищей, прихватив двух бойцов, пошел по наклонной галерее в подземелье. Оставшиеся с надеждой смотрели ему вслед. Сперва они видели еле заметные мутные вспышки: это Сергеев жег спички, освещая дорогу под землю. Потом пропали и эти отблески, затихли вдалеке шаги, но долго еще сидели люди, всматриваясь вниз и прислушиваясь к черной тишине, которая стояла в разверзавшемся перед ними подземном лабиринте…
Теперь слышно было только, как стонал раненый боец, от которого не отходили обе женщины, да иногда кто-то громко вздыхал или еле слышно бранился про себя. Загорелись огоньки цигарок. В их слабо раздувавшемся розоватом свете глаза с трудом различали бойцов, сидевших с пулеметом у амбразуры в стенке, сложенной из глыб ракушечника и закрывавшей теперь выход на поверхность. Один пулемет на всякий случай направили в глубь штольни: еще неизвестно, кто явится оттуда, из безмолвия и мрака подземелья.
Между тем Володя и его друзья так и вертелись возле штаба, снедаемые любопытством. Через завесу, отделявшую штабное помещение от штрека, до мальчиков доносились звучный голос командира, сдержанный бас комиссара, тихий, прерывающийся и хриплый голос незнакомца. Потом оттуда выбежал Шустов, исчез куда-то и вскоре вернулся с Манто, который нес, оставляя за собой аппетитный запах, дымящийся котелок с торчавшей из него ложкой. Мальчишки давно бы приникли к плащ-палатке ушами, которые чуть не шевелились от жгучего любопытства, по часовой сердито отгонял их, приговаривая: