Чуткий слух самой Данифай не улавливал никакого шума, а столь же чувствительный нос — никакого запаха, кроме запаха проводника и ее самой. Это не значило, что они одни.
— В Подземье ты никогда не бываешь один, — словно прочитав ее мысли, ответил Вейлас
— И что это такое? — осведомилась она. — Можем мы обойти его? Или убить?
— Может, и ничего, — отозвался он, — наверное, ничего, надеюсь, что это так.
Данифай улыбнулась. Вейлас склонил голову набок, удивленный и озадаченный ее улыбкой.
— Оставайся здесь, — жестами показал он, — и не шуми. Я пойду вперед.
Данифай поглядела назад, туда, откуда они пришли, потом вперед, в том направлении, куда они двигались.
Оба конца туннеля — футов двадцать пять—тридцать в ширину и примерно столько же в высоту — терялись во тьме.
— Если ты бросишь меня... — пригрозила Данифай жестами и холодным, жестким взглядом.
Вейлас никак не отреагировал. Казалось, он просто ждал, когда она закончит.
Данифай еще раз взглянула на кажущийся бесконечным туннель впереди — всего на долю секунды. Когда она повернулась обратно, Вейлас уже исчез.
* * *
Рилд медленно водил точилом по острому как бритва клинку Дровокола. Магическое оружие вряд ли нуждалось в заточке, но Рилд обнаружил, что ему всегда лучше думается, когда он занимается простой солдатской работой. Сам по себе меч не выказывал никаких признаков разума, но Рилд еще годы назад убедил себя в том, что Дровоколу приятно, когда ему оказывают внимание.
Рилд был один в разваливающейся, оплетенной растениями лачуге, которую они делили с Халисстрой. Звуки и запахи окружающего леса ухитрялись вторгаться сюда даже теперь, когда он остался наедине со своим мечом и своими мыслями. Рилд понимал, что сейчас расслаблен, насколько это вообще возможно, — на Поверхности, при дневном свете, под бескрайним небом — по крайней мере, когда рядом не было Халисстры.
Мастер Мили-Магтира оказался один, потому что его не пригласили в круг, к которому должна была присоединиться Халисстра. Эти чудные еретики — наземные эльфы — что-то затевали, а Халисстра и ее вновь обретенная забава — Лунный Клинок — явно играли в этом важную роль. Рилд убил свирепого зверя, который напал на него, и, как бы ни пыталась Фелиани объяснить ему, он не мог понять, почему это сделало его изгоем. Кроме того, Рилд знал, что его выдворили не только из-за этого.
Он сидел в одиночестве потому, что, в отличие от Халисстры, не отрекся открыто от Паучьей Королевы не признал публично ее обожженную солнцем соперницу, Покровительницу Танца. Рилд не понимал эту их легкомысленную богиню. Покровительница Танца? Они что, намерены провести всю жизнь в плясках? Что за странное божество способно черпать — не говоря уж о том, чтобы использовать, — силу в столь бессмысленном занятии, как танцы? Ллос была жестокой и капризной повелительницей, и жрицы строго охраняли ее власть, но она была Паучьей Королевой. Пауки — сильные, изобретательные хищники и живучие. Рилд мог вообразить себя пауком. Пауки не знают жалости и никогда не просят пощады. Они плетут свои сети, ловят добычу — и живут. У пауков есть разум, у пауков есть сила, а сила — это все, что нужно любому дроу. Но, видимо, не любому.
Однако Рилд знал, что есть и третья причина, но которой он сидит здесь и точит меч, в то время как женщины замышляют заговоры и строят планы: дело как раз в том, что он не женщина. В Мензоберранзане Рилд Агрит был высоко ценимым и уважаемым воином, солдатом, имеющим влиятельных друзей и должным образом зарекомендовавшим себя перед начальством. Он жил безбедно, владел кое-какими вещицами, напитанными могущественной магией, — этот большой меч был не последней из них, — и ему даже доверили стать одним из основных участников жизненно важной экспедиции, направленной на поиски умолкнувшей богини. Но несмотря на все это, Рилд Агрит был мужчиной. Поэтому он был обречен быть вечно вторым и отлично знал, что ему вряд ли удастся уравнять шансы. Он мог возглавлять других мужчин, других воинов, но никогда не мог бы командовать женщиной. Его мнением могли поинтересоваться и даже порой принять его в расчет, но ему никогда не будет принадлежать решающий голос. Он мог быть солдатом — орудием, инструментом, — но никогда — лидером. Ни в Мензоберранзане, среди дочерей Ллос, ни в этом палимом солнцем лесу, среди танцующих жриц.
Три причины, чтобы быть существом второго сорта здесь, размышлял Рилд, в то время как дома — только одна, третья. Три причины, чтобы вернуться в Мензоберранзан.
И одна причина, чтобы остаться. В долгие часы одиночества Рилд частенько думал о том, чтобы вернуться в Подземье. Фарон и остальные, должно быть, пошли дальше, продолжив свой путь. Возможно, все они уже забыли про Мастера Мили-Магтира, вместе с ними покинувшего Город Пауков. Рилд не питал иллюзий насчет своей ценности в глазах тех, кто подобен Квентл Бэнр, а Фарон по крайней мере однажды доказал, что жизнь Рилда куда менее важна, чем удобство мага, не говоря уже о благополучии самого Мастера Магика.
Однако Фарон был предсказуем. Рилд знал мага, знал, чего ожидать, даже если это означало ожидать предательства. Фарон был темным эльфом, и не просто был им, но склонен был наслаждаться всем тем, что составляет сущность дроу. Квентл Бэнр такая же, именно поэтому они так раздражают друг друга. Эти двое и остальные — даже немногословный Вейлас Хьюн — тоже как пауки: предсказуемые и живучие. Рилд и себя считал точно таким же, и ему ужасно хотелось оказаться в компании себе подобных.
Пока он не вспоминал о Халисстре. За годы жизни в Мензоберранзане он наслаждался обществом немалого числа женщин, но, как и любой мужчина в Городе Пауков, отлично знал, что нельзя позволять привязанности заходить слишком далеко. Время от времени ему сообщали, что он является игрушкой, орудием, объектом флирта, исполнителем, но никогда не слышал этих странных слов, слов наземных эльфов: возлюбленный, спутник, друг, муж. До Халисстры все эти слова не имели для него смысла.
Рилд пытался снова и снова, но так и не мог понять, чем так приворожила его Первая Дочь Дома Меларн. Он даже прибегал к уникальным способностям Дровокола, пытаясь рассеять магию, которую она, возможно, наложила, чтобы привязать его к себе, — но магии не было. Она не произносила заклинаний, не пела баллад баэ'кве-шел, не давала ему никакого зелья, чтобы так околдовать его. Она, размышлял Рилд, даже не делала и не говорила ничего, что особо отличалось бы от слышанного им прежде, разве что в прошлом дюжина — а может, больше — женщин-дроу, обладавших им, произносили те же слова с насмешкой или даже с холодной, горькой иронией.
Халисстра просто улыбалась ему, смотрела ему в глаза, прикасалась к нему, целовала его, глядела на него со страхом, желанием, печалью, болью, гневом, отчаянием... глядела на него с искренностью. Рилд прежде никогда не видел ничего подобного, ни на черном лице темного эльфа, ни в прохладном сумраке Подземья. Он всегда ощущал, когда она рядом, словно от нее исходили какие-то волны, на которые были настроены его чувства. Она была просто Халисстра, и ошеломленный Мастер Мили-Маг-тира понял, что этого вполне достаточно. Одного ее присутствия хватило, чтобы оторвать его от жизни, которая была и должна была оставаться и дальше удавшейся настолько, насколько вообще мог рассчитывать мужчина-дроу.
И вот он здесь и снова вынужден терпеть то же отношение, он по-прежнему мужчина, на чью крепкую руку случае нужды можно рассчитывать, но которого за один стол с собой не сажают.
И тут в голову Рилду пришла четвертая причина по которой он был один и в этот день, и во многие предыдущие, и воин позволил оглушительной мысли вспыхнуть в его сознании, но лишь на краткий миг.
«Они хотят убить ее, — подумал он, и холодок побежал у него по спине, а точильный камень, столь неспешно, тщательно и ритмично скользивший по острию клинка, вдруг замер. — Они хотят убить Ллос».
Рилд закрыл глаза и глубоко вздохнул, чтобы утихомирить внезапно зачастившее сердце.