Осознала и ужаснулась. На мгновенье запаниковала и едва не въехала в багажник резко затормозившей перед светофором машины — успела среагировать. Не убирая ногу с педали тормоза, судорожно выдохнула, прикрыла веки и сжала пальцы на руле с такой силой, что побелели костяшки.

— Лао, не молчи, пожалуйста… Не уходи, когда мне так нужно с тобой поговорить.

«Здесь… сложно…. Не хватает энергии…»

— Что? Что мне сделать, чтобы ее стало хватать?! Тебе нужно вернуться? Тоже нужно вернуться на Магию?

Поверхность зеркала погасла.

«Только не навсегда, — в ужасе подумала Марика, — пожалуйста, только не навсегда. Потому что я не знаю путь обратно и боюсь, что не смогу его отыскать».

Оставшуюся часть дня она провела в трансе. Пыталась убедить себя, что привыкнет, привыкнет к старой жизни, сможет влиться обратно, постепенно забудет манящие тропинки Магии, сохранит нужные знания и с ними зашагает по дороге новой жизни. Иногда верила себе, иногда вновь начинала паниковать — чувствовала, не забудет. Не сможет. Будет биться о стекло мухой, силясь понять, почему смогла однажды преодолеть невидимый барьер, но не в состоянии сделать этого вновь, и спустя какое-то время брякнется бездыханной тушкой на подоконник. Растеряет силы, сдастся.

Кто-то звонил по телефону, но она даже близко не подходила к столу с вибрирующим на его поверхности сотовым. Часом позже звонили в дверь — не открыла. Долго смотрела жадным и ненавидящим взором на уставленный бутылками бар, но так и не позволила руке описать дугу и сжаться пальцам на узком горлышке. Отошла. Села под картиной на пол, прижала молчащее зеркало к животу и уткнулась взглядом в колышущуюся от сильного ветра балконную занавеску.

На улице не на шутку разбушевалась гроза.

— Учитель, а все идут одной дорогой, постигая Знание?

Все тот же костер и танцующие за спинами тени. То же припорошенное бревно, тот же притаившийся за сосной пенек, тот же волшебный, пропитанный чистотой спящего леса воздух. С темного неба сыпал мелкий, как просеянный через сито, снежок.

— Нет, все идут разными путями, Том. Но Знание едино, оно неделимо.

— Как же так? Я просто пытаюсь понять. Например, есть монастыри, где преподают одну систему, есть школы, где учат другому. Есть одиночки, которые пытаются что-то осознавать сами — все ли они приходят в итоге к одному и тому же?

— Все. Если проходят достаточно далеко, то все.

— И одна система может объяснить практики другой? Пусть даже своими словами или образами? То есть не бывает так, что они находят разные практики для набора, скажем, той же энергии?

— Они находят разные инструменты для создания индивидуальных практик. Но все практики ведут к одним и тем же результатам, если на это нацелены.

Ученик долго молчал, переваривал. Сегодня он был один — Агнес передала, что на занятии присутствовать не сможет, кто-то заболел. Арви за Майклом не пошел; он появился утром у коттеджа, поел и снова скрылся в лесу. Наверное, вернулся к поляне.

Тишина, неслышный вздох, летящие в небо искры — живые, яркие. В какой-то момент ему стало слишком одиноко, перестало хватать чего-то важного, дала сбой система, и «накренился» баланс. Этим вечером Майкл впервые в жизни поймал себя на мысли, что готов отменить занятие, попросту не пойти при отсутствии каких-либо уважительных причин.

Профилонить. Из-за нахлынувшей хандры.

— Учитель, а мы должны за получение Знания чем-то жертвовать?

— Что ты имеешь в виду?

Том задумчиво смотрел на собственный спортивный ботинок, которым протаптывал в снегу все более глубокий след с отпечатком подошвы.

— Чем-то платить? Например, получая одно, терять что-то другое. Терпеть лишения или становиться отшельниками?

— Мы, конечно, становимся несколько иными, — ответил Майкл осторожно. Как ни странно, этот вопрос тоже занимал его мысли в последние дни. Жизнь на Магии в обмен на что, на вечное отсутствие пары? На невозможность найти женщину, которая бы поняла? Не это ли плата за дары в виде ценной информации, что лилась здесь почти беспрерывным потоком, только успевай ловить и записывать? Вновь нестерпимо захотелось вернуться в коттедж; Морэн вздохнул и заставил себя продолжить фразу — он должен завершить занятие. — Меняется наше мировоззрение и мировосприятие. Мы начинаем по-другому смотреть на привычные вещи, потому как развившееся понимание процессов не позволит нам воспринимать их по-старому. Но жертвовать или платить? Мне о таком неизвестно. В добровольном порядке — да, так может быть проще. Отделился от социума — и больше не слышишь его помех, шума, не находишься под маятниками, но в принудительной манере — нет. Мы «платим», если это можно так назвать, своей благодарностью, делимся с Небом энергией, и этого достаточно. Но дают нам знания не потому, что мы делимся энергией, а потому, что мы стремимся их найти — вот что важно.

Том молчал долго. Слишком долго, и Майкл, раздражаясь на себя, все-таки произнес, не удержался:

— Иди, наверное, домой. Практиковать в отсутствии Агнес не будем, дождемся следующего раза. А вопросы, если есть, запиши.

Когда над поляной повисла тишина — стих скрип подошв, и осталось лишь потрескивание объятых пламенем сучков, — он поднял лицо к небу и закрыл глаза. На лицо продолжал падать снег.

Костер почти догорел; угли тлели медленно и неохотно, теряли запал и жизнь, темнели, превращались из медных в черные, покрытые сажей комки.

Майк заставил себя подняться с бревна, только когда почувствовал, что замерз. Закинул на плечо сумку, поблагодарил опушку и лес, прошептал спасибо костру, отряхнул штаны и углубился в чащу по собственным уже припорошенным следам. Шел неторопливо, отводил от лица ветки, иногда проваливался по щиколотку в сугробы, но не замечал этого, хандрил. А спустя минуту поймал себя на второй удивившей за вечер мысли: вот бы дойти до коттеджа и увидеть, что она сидит на крыльце… Закутавшаяся в толстовку, в шапке, с выбившимися по бокам прядями, в толстых варежках и сапогах. С порозовевшими от мороза щеками и смущенной улыбкой.

Ему было бы все равно, что она могла бы сказать… Привет? Ой, простите, я заблудилась? Вы напоите меня чаем?

Он просто порадовался бы. Очень. Порадовался бы ее визиту, как давно не радовался ничему другому.

Да. Поразительно, но привыкший к чудесам человек вновь начал ждать чуда.

Всего лишь мысль… Всего лишь отголосок мечты… Но падающий снег вдруг почему-то показался теплее.

Две недели спустя Марика почти убедила себя, что привыкла к «новой» жизни.

Она уже не хандрила и не впадала в депрессию (по крайней мере, не так очевидно), не тянулась в случае упадка настроения к бутылке с мартини, могла спокойно ходить мимо картины в холле, разговаривала по телефону с друзьями и беспрерывно читала выданные Арнольдом на руки сценарии. Вернулась к работе, нырнула в нее, словно медуза в родную водную стихию, беспрестанно кружила по дому и делала в блокноте пометки, размышляла над построением фраз и сюжетов, формировала картинку с учетом будущего расположения камер, вписывала исправления в ранее составленный текст. Почти что наслаждалась бытием.

Или же хотела так считать.

По ночам она видела сны — светлые и зовущие, нежно рвущие душу на части знакомыми отголосками и силуэтами: травой, пробивающимся сквозь тесно сплетенные ветви светом звезд, треском поленьев. Видела, как качаются на чужих окнах в деревянных ставнях бордовые в белый цветочек занавески, но никогда не проваливалась в осознанное состояние. Просыпалась, как все нормальные люди, по утрам и грустила, чувствуя, как уплывают сквозь ладошки цветные обрывки лоскутков сна. Стряхивала тоску, выстраивала внутренний стержень и встречала каждый новый день если не с боем, то хотя бы с ощущением твердо стоящих на поверхности ног. Ела, пила, вновь погружалась в дела, пыталась не падать духом и заставляла себя верить, что однажды хорошее настроение и искренний интерес к жизни — такой жизни — вернется.