Все оказалось чертовски просто. Корзину толкали до тех пор, пока нижний угол ее не уперся в низкий порог – тогда она просто перевернулась и вывалила двоих своих обитателей.

Ривас ощутил, что летит, кувыркаясь, в воздухе – это напомнило ему что-то, но что именно, он понять не успел, – и почти сразу же врезался в груду гниющего мусора. Скользя вниз по истлевшим деревяшкам, коробкам и пищевым отбросам, он исполнился уверенности в том, что он с мальчишкой далеко не первые, кого спустили сюда.

Испытывая дурноту от боли в руке, Ривас некоторое время просто полежал на солнышке у основания мусорной кучи. Когда боль немного унялась, он сел, осторожно пошевелил руками-ногами, проверяя, не сломал ли чего при падении – вроде ничего, – и огляделся по сторонам в поисках продвинутого мальчишки. Тот лежал на спине справа от него. Он дышал.

Ривас посмотрел на свою правую руку. Пальцы распухли и почернели, и, по меньшей мере, два из них, похоже, крепились к его руке не слишком надежно. Бедная моя рука, печально подумал он.

Он еще раз осмотрелся, не обращая внимания на любопытные взгляды двух рывшихся в мусоре мальчишек. Он находился в довольно большом дворе, окруженном высокими, заросшими поверху зеленью стенами; в одно из выходящих во двор окон его, похоже, и выкинули. Сквозь большой проем справа от него виднелся отрезок переулка, мостовую которого кто-то, явно в попытке оживить хоть как-то, расписал ярко-синими птицами. Да, определенно похоже на Венецию, подумал он.

Он встал и, хромая, подошел к продвинутому. Тот лежал, широко открыв глаза, глядя в полуденное солнце, и Ривас нагнулся, чтобы закрыть их.

– Ба, новые девушки! – вдруг воскликнул мальчишка. – Ладно, порадуем их, пусть получат причастие от самого Мессии, да уж, сэр...

– День добрый, Севативидам, – устало сказал Ривас.

– Да чтобы я их не коснулся! Ух ты, да... – произнес мальчишка, и контраст между полным возбуждения голосом и костлявым покойницким лицом наводил страх.

– Я пришел увести у тебя одну из них.

– Есть и душки, и хрюшки, – хихикнул мальчишка.

– Знаешь, – хрипло сказал Ривас, наклоняясь вперед и упираясь здоровой рукой в стену. – Вряд л и я смогу еще убивать людей. Да и животных, наверное, тоже.

– Хрюшек я коснусь пальцем.

– Но, мне кажется, тебя я убить все-таки могу. Хотя, наверное, сделать это очень трудно.

Когда голос мальчишки сменился почти неразборчивым бормотанием насчет того, как это будет вкусно, Ривас сделал попытку одной рукой поднять его. Неделю назад это ему, должно быть, и удалось бы. Помучавшись минут пять, он сдался и выпрямился.

Двое мальцов вернулись к изучению мусора; их древняя тележка из супермаркета стояла рядом, наполовину наполненная.

– Эй, ребята, – окликнул их Ривас.

Они с опаской оглянулись на него; взгляды их были как у дикого зверя, готового ринуться в любую сторону.

– Вы не могли бы... присмотреть за моим приятелем несколько минут? – Он понимал, что с таким же успехом мог бы просить об этом у пары обезьян, резвившихся в листве, однако ему нужно было хотя бы попытаться, хотя бы дать вселенной знать, что он не намерен бросать этого парня.

Дети уставились на него, и один из них изобразил нечто, похожее на кивок, прежде чем вернуться к своим раскопкам.

– Спасибо. – Ривас проковылял к проему и вышел в переулок. Высокие здания, буквально усеянные металлическими и деревянными балконами, клонились друг к другу под солнцем, а справа от него переулок и вовсе скрывался в тени двух домов, заваливавшихся каждый вперед до тех пор, пока не соприкоснулись карнизами – ни дать ни взять две старые оборванки, сплетничающие шепотом.

Он сообразил, где находится: в одном-двух кварталах к югу от Имперского канала... нет, так далеко от моря – это уже Имперское шоссе, а еще на три-четыре квартала севернее шоссе располагался ресторан, в котором он получил первую здесь работу судомойки. А где, кстати, жил тот доктор? В подвале в нескольких домах от того ресторана, сообразил он. Помнится, стандарты чистоты на тамошней кухне гарантировали чуваку кучу клиентов. Да и позже, уже играя в «Бомбежище», Ривас наведывался туда несколько раз: один раз подлечить триппер, и еще пару раз зашивать раны, полученные на дуэлях.

Туда Ривас и двинулся, машинально отмечая про себя по дороге дома, в которых жили его приятели, чьи имена он давно позабыл, летние бары, куда он сто лет назад водил вечерами молоденьких девиц выпить и поболтать, каналы, в которые падал по пьяной лавочке... Многое изменилось с тех пор – там, где, как он помнил, стояли дома, виднелись обгорелые руины, место тогдашних антикварных магазинчиков заняли новые бары, а в мостовой зияла огромная дыра в месте, где обвалились несколько древних канализационных коллекторов, так что через нее пришлось перебросить весело разукрашенный, но чертовски шаткий мостик. Однако кое-что не изменилось – так много всякого... ему показалось даже, что призрак юного Грегорио Риваса все еще бродит по этим улицам, переулкам и крышам: весьма самонадеянный, циничный призрак, чрезвычайно гордый своим умением управляться со шпагой и пеликаном, своими заработками и всем, что мог себе позволить в этой связи. Это все еще была та Венеция, где прошла его юность, где все еще теснились старые здания, гниющие под слоем свежей краски, где воздух звенел от криков уличных торговцев, попугаев и нищих психов, где пахло морской гнилью и острыми приправами.

Хотя ресторан, слава Богу, сгорел, дом, в котором жил врач, никуда не делся. Однако, спускаясь по ступенькам в подвал, Ривас засомневался, найдет ли он его на этом месте. Как-никак с тех пор прошло... сколько? Шесть лет? Он постучал в дверь.

После нескольких секунд ожидания дверь отворилась, и он испытал слабость от облегчения, увидев перед собой доктора.

– Доктор Дендро! – сказал Ривас. – Я рад, что вы еще живете здесь. У вас еще сохранилась штука, которую вы называли носилками-каталкой? Там...

Седой мужчина нахмурился.

– Кто вы такой? – перебил он.

– Вы меня не помните? Я Грег Ривас. Я был у вас несколько раз, лечил...

– Ривас. – Доктор посмотрел на потолок. – У вас был триппер.

– Да, – кивнул Ривас, невольно покраснев. – Был. Один раз. Но теперь я был бы вам очень благодарен, если вы...

Взгляд доктора мгновенно задержался на руке Риваса.

– Господи, дружок, что вы сделали со своей рукой? Заходите быстро, я...

– Доктор, – громко, настойчиво произнес Ривас. – Я буду очень рад, если вы посмотрите мою руку. – Он чуть понизил голос. – Но сперва мне хотелось бы, чтобы вы взяли свои носилки и сходили со мной посмотреть одного моего знакомого.

– Он что, в еще худшем виде, чем вы? – Да.

– Хорошо. – Доктор жестом пригласил его войти, и когда глаза Риваса привыкли немного к царившему здесь полумраку, тот улыбнулся, ибо место это на вид совершенно не изменилось со времени его последнего посещения. Все осталось на прежних местах: и старый, топившийся дровами автоклав, и загораживавшие окно террариумы с зеленью, и астрологические таблицы, и даже несколько живых двухголовых змей-мутантов, на консультации с которыми настаивали многие пациенты, прежде чем согласиться на какое-либо лечение. И, конечно, шкафы, доверху забитые древними и в большинстве своем явно бесполезными лекарствами.

Доктор Дендро надел свой антикварный белый халат с вышитой на нем надписью «ДОКТОР, ДОКТОР, ЧТО СО МНОЙ?» и выкатил из кладовки длинные носилки на колесиках, так запомнившиеся Ривасу.

– Вашему знакомому очень больно? – спросил он у Риваса.

– Он без сознания.

– Раз так, не буду рисковать шприцем. Один уже сломался с тех пор, как вы были здесь в последний раз. Теперь только семь штук осталось.

Он выкатил свою штуковину за дверь, и Ривас пошел следом.

– Я смогу заплатить вам сегодня же, – сказал Ривас. – Вот только вернусь в...

– Я возьму по минимуму. – Они двинулись вверх по ступенькам, и доктор принюхался. – Или нет? Кровь – жуткая гадость, Ривас. Раньше у вас хватало ума держаться от нее подальше.