И действительно, когда у Ирины уже опускались руки, один за одним посыпались долгожданные чудеса.

На воскресной мессе в храме Христа она познакомились с молодым соотечественником, физиком Николаем, который уже закончил здешнюю аспирантуру и свободно владел английским. Он совершенно бескорыстно взялся ей помогать, сразу устроил бесплатно изучать язык в Международном центре, это трудно, но лучше, чем в еврейской общине. В Центре она познакомилась с японцами, они совсем не лживые, искренние и веселые, как дети. Случайно увидели ее картины и были в восторге, особенно понравилась серия «Японские мотивы» — красивые стилизации, где фон выложен рисовыми зернами. Собирались рассказать о своем открытии знакомым японцам-бизнесменам, которые, несомненно, захотят это приобрести.

Вскоре тут же, в школе, Ире предложили сделать в декабре выставку, но позже перенесли ее на январь. Это местные художники-студенты, с которыми она подружилась, составили протекцию. Объяснялись больше жестами, однако неплохо понимали друг друга. Ира ко всем шла с открытым сердцем, ее переполняла любовь, и это обезоруживало людей.

Затем внезапно объявился Роберт, друг знакомого писателя из Москвы, и увез несколько картин, чтобы показать в галереях. Уже звонил: четыре картины возьмут, правда, там очередь, надо ждать. Но приятно уже то, что признали!

Неожиданно в Центральном парке Нью-Йорка встретила старого московского приятеля Андрея, который закончил химический колледж в Иллинойсе, блестяще сдал экзамены, получил начальную ученую степень бакалавра и сейчас ожидал распределения, чтобы учиться дальше в аспирантуре. Ему уже предложили на выбор ряд университетов. Андрей сказал, что очень устал, в последнее время спал по пять часов в сутки. Правда, он имеет визу, стипендию и медицинскую страховку. Вот пример, чего можно добиться упорным трудом. Что ж, она тоже способна работать на износ для достижения своей цели.

И наконец главное — встреча с профессором Ридом. Он жил этажом выше в подъезде того же дома в Нью-Хейвене и однажды придержал дверь девушке, нагруженной подрамниками и холстами. Она машинально сказала по-русски «спасибо», а он по-русски ответил «пожалуйста». Они улыбнулись друг другу, а потом рассмеялись, и между ними возникла симпатия. Ира часто видела издалека этого высокого, еще не старого, но совершенно седого мужчину, вблизи у него оказались пронзительно синие глаза и проникающий в душу взгляд. Сэм почему-то скрыл, что Рид говорит на многих языках и преподает историю живописи на художественном отделении Йеля, а также в университетах Вирджинии и Калифорнии. Выходит, не надо ждать никакого искусствоведа со стороны — большего специалиста, чем этот, трудно представить.

Узнав, чем Ирина занимается, профессор сказал:

— Я сочувствую женщинам в искусстве, особенно живописцам, им всегда трудно. Кого из русских можно вспомнить навскидку? Гончарову[27]? Остроумову[28]? Живопись — дело мужчин, потому что требует человека целиком, даже больше, чем театр или литература. Женщина редко способна отказаться от всего, кроме красок, это противно ее природе.

— Я уже отказалась.

— Ну, тогда дерзайте. Но старайтесь смотреть на вещи трезво: можно отдать все, а взамен не получить ничего. И дело даже не в живописи — так устроена жизнь вообще.

— Я понимаю. Поэтому мужество порой меня оставляет.

— Мужество — привилегия мужчины. Сегодня это свойство сильно деформировалось и выражается в том, что мужчина никогда не променяет карьеру, деньги, успех или славу — на женщину. Гибельный выбор стоит только перед нею. Я вам не завидую.

— Но тогда, может, хотя бы взглянете на мои работы?

— С удовольствием. Приносите.

Разговор в квартире профессора Рида был долгим. И не только о технике живописи, но о жизни и судьбе. Ему была симпатична эта молодая неопытная художница из России, которую вряд ли ждал успех, независимо от степени таланта. Он говорил откровенно, словно давний друг.

— Поймите, качество времени сильно изменилось, люди больше не живут интересами живописи, как в девятнадцатом веке, когда вокруг художественных выставок и салонов бурлила жизнь, формировались творческие направления и соперничали школы. Теперь каждый малюет в своем углу, стараясь как можно меньше походить на других, даже если его картины безобразны и абсурдны. Европейские и американские академии живописи захлестнул авангард, но, чтобы стать настоящим художником, нужно пройти трудный путь ученичества и блестяще овладеть мастерством, а потом рисуй себе хоть черный квадрат[29]. Сегодня истинное искусство привлекает лишь тонкий слой любителей. Оперная галерка не может похвастаться дешевой публикой и студентами. Так же, как слово, которое больше не имеет той силы, что прежде, не воспитывает умы и не формирует вкусы. Теперь иные кумиры, чаще всего ничтожные, играющие на низменных чувствах, они отражают духовную деградацию общества. К сожалению, таков путь цивилизации. История бежит впереди нас. Наступила новая эпоха, которую культура застолбила прежде, чем окончательно осознал человек. Мы живем на переломе.

— «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые»[30]?

— Поэты любят красивые парадоксы. Уверяю, нас ожидает мало радости. Любая культура в принципе рано или поздно обречена на умирание. Это не значит, что надо посыпать голову пеплом. Надо следовать своему призванию — сила внутри нас все равно больше той, которая давит на нас снаружи. В конце концов все вернется на круги своя. Или погибнет в огне апокалипсиса. Третьего не дано.

Вечером того же дня Ирина написала письмо в Москву.

Дорогая мамуленька!

Я так соскучилась, мне очень тяжело, а будет еще хуже, ведь это только начало очень трудного пути, но я сама его выбрала и буду идти, ползти к цели изо всех сил, буду голодать, камни грызть, но прорвусь.

Да, мы не ошиблись, у меня большой талант, но он не развит. Я вышла из очень закрытого общества и не знала, чем дышат и живут художники разных стран. Но нельзя создавать нового, не зная ушедшего, ведь искусство стремительно меняется. Страшно сознавать, что сейчас искусство в России не нужно.

Окунувшись в художественный мир Йеля, поговорив со специалистами, посетив местные музеи и замечательную библиотеку по искусству, музеи и галереи Нью-Йорка — а их тут только возле Центрального парка с десяток, — я сказала себе жестко: ты ничего не умеешь! Поверь, мамуля, признаться в этом было нелегко. Можно обманывать других, но не себя. Живописной школой я не владею, я даже не знаю, как применять многие материалы, инструменты, кисти, краски, которые вижу в здешних художественных салонах. Конечно, до всего можно дойти своим умом, но на это потребуется уйма времени, которого у меня нет.

В Америке я поняла, что надо учиться. Долго, возможно, под вашим влиянием, я была против учебы, но поняла, что без этого пробиться практически невозможно. Сама я, в лучшем случае, достигну уровня среднемосковского, но прозябать можно было и дома, а тут мне представляется уникальный случай научиться не только рисовать, но и мыслить, чему не обучают в наших институтах. Правда, есть другой путь, достаточно популярный у здешних русских: перебраться в Нью-Йорк, обойти всех знакомых, которых немало, найти друга, жить у него, время от времени перехватывая заказы, и вести богемный образ жизни. Многие наши считают за честь, когда их зовут на эти сборища, и так делают карьеру. Кстати, Неизвестный[31]здесь в люди так и не выбился, а Шемякин[32]уже приехал известным из Франции.

Если случится чудо — выйду удачно замуж и стану домашней хозяйкой в трехкомнатной квартирке. Но я от этого сбежала в Штаты, для меня самое страшное — быть как все. Я хочу осуществить свою мечту — стать художником с мировым именем и прославить наш род и страну. Однако, чтобы делать большое искусство, надо быть очень образованной, хорошо разбираться во всех школах и течениях, брать от них все лучшее, перерабатывать в свое и потом выдавать осознанно, а не на одном эмоциональном уровне, как сейчас. Все большие мастера искали себя всю жизнь, пробовали разные жанры и манеры. Идти лишь путем самобытности — значит бесконечно бегать по кругу. Притом университет дает не только знания, но и среду, что даже важнее. Формируется круг знакомых. Ни одно место так не способствует установлению связей, как место учебы, тут все равны — и нищий, и богач, а учатся только избранные. Постоянно общаешься с людьми, которые на порядок выше тебя, а преподаватели — светила со всего мира. Сам университет заинтересован продвигать своих выпускников. В местном музее висят их картины, на мой взгляд, слабые, но у авторов почему-то все в порядке, и галереи их берут с удовольствием и вне очереди, а меня не замечают.