Но состояние самодостаточности посещало художницу ненадолго. За гармонией всегда стоит сила, стремящаяся ее разрушить. В соответствии с законами природы, чем совершеннее гармония, тем сильнее сопротивление этих сил. Ирина даже не поняла, с чего началась депрессия, а за ней потянулись неудачи, стала распадаться нежная ткань мечты. Ее мучило невнятное беспокойство, неудовлетворение. Чем? Она толком не знала, но ощущала безымянную опасность. Работа не шла, пришлось даже уничтожить несколько картин. Опять появился противный, отравляющий существование страх — пойдет ли работа завтра, сможет ли она выполнить контракт, не иссякло ли пугливое вдохновение навсегда? Два дня Ира провела в преступном безделье, метании по квартире и наконец решила съездить в Сохо, показать свои самые сильные, по ее мнению, работы. Там их похвалили, но предложений не поступило — авангарда везде достаточно. Чтобы исправить настроение, решила заехать к Кастелли, поглядеть на собственные полотна, однако на прежнем месте их не нашла. Обегала все залы — проданы? Но почему ее не известили и где деньги? Ирина разыскала менеджера, который кое-как мог объясняться по-русски. Он наморщил лоб:

— Картины Исагалиевой? Сняты с экспозиции. На них пока нет покупателей. Художников много, всем нужно выставляться, у нас очередь.

Это был удар ниже пояса.

— Я могу их забрать? — спросила Ирина упавшим голосом.

— Не думаю. Они останутся в залог. Ведь вы получили свои деньги, а мы свои нет. Верните аванс, тогда заберете работы.

Она приехала домой и бросилась к океану. Долго стояла по щиколотку в прибрежной пене, но не почувствовала облегчения. Океан, всегда приносивший свежесть и радость, выглядел огромным бездушным пространством, в котором она так безжалостно одинока и неудачлива. «Я молода, красива, я даже талантлива! Господи, за что мне такая судьба?»

Майкл, вернувшись домой, застал любимую женщину в слезах.

— Что случилось?!

Всхлипывая, она рассказала ему о поездке в Нью-Йорк.

— Мне нужно так мало для счастья: чтобы мои картины висели в галереях, в домах людей и радовали глаз!

— Мало? — с грустью спросил он. — Ты хочешь всего. И слишком быстро.

— Я не могу ждать. Что-то внутри меня раскручивается со страшной скоростью, и я не управляю этим процессом. Мне страшно. Мне очень страшно!

— Успокойся, все придет в свое время. Меньше философствуй и больше работай, тогда в голову не будут лезть глупые мысли. А Кастелли снова вывесят твои полотна, куда им деваться? Иначе не продать. И у тебя есть заказы от Кристи, чего же еще?

— Всего на шесть картин, и то, если понравятся.

— До сих пор же нравились! Шесть — это очень много. Говорю тебе, работай, и все будет о'кей. У нас сейчас другие проблемы.

Ирина взглянула удивленно — обычно проблемы возникали только у нее и служили причиной спада в настроении.

— Да, да, — печально подтвердил Майкл. — Представь, хозяин дома просит меня съехать, его не устраивает беспорядок и краски в квартире, а другие жильцы недовольны, что ты рисуешь на общей террасе, их раздражают запахи.

— Где же мы будем жить?

Майкл некоторое время собирался с духом, потом, словно извиняясь, произнес:

— У меня временные трудности с работой, я задолжал своим рабочим и не могу сейчас снять другую квартиру. Но у меня есть дом в чудесном месте, на берегу Онтарио, рядом национальный парк и Ниагара. Чистый воздух, лес, тишина, неземная красота — тебя ничего не будет отвлекать, а я поищу занятие в Чикаго, у меня там старые связи.

— Так далеко?

— От Сиракьюз, где я учился в университете, близко, и вообще, это штат Нью-Йорк, только на севере, ближе к канадской границе.

Ирина плохо представляла себе географию и территориальное деление страны, но собственное жилье — лучше, чем квартира в дешевом доходном доме, она еще не забыла стемфордские страдания. И потом, разве у нее есть выбор? Оставался главный вопрос.

— А мы сможем оттуда ездить в галереи?

Майкл обрадовался, что Ира не возражает против переезда. Все-таки замечательная женщина — без претензий, любит и понимает его. Воскликнул с энтузиазмом:

— Как только понадобится! И друзей буду привозить — на машине до Нью-Йорка всего четыре-пять часов.

Они скоро собрали свой нехитрый скарб, который весь поместился в просторном автомобиле, и рано поутру двинулись в путь. Ирина радовалась переменам, обещанной благодати нового места. Ее внутренние часы спешили, создавая напряжение, а быстрая езда притупляла ощущение катившегося к закату времени.

Ночь перед отъездом художница провела в хлопотах и в машине крепко уснула. На заправке Майкл не стал ее будить, купил сандвичей, минеральной воды, продуктов на первое время и продолжал гнать, чтобы засветло обустроиться в доме — он не был там очень давно и плохо представлял, в каком состоянии находится хозяйство. Стоял конец октября, и если в Стемфорде еще купались, то здесь, на севере и в лесу, холод уже давал о себе знать. Надо заготовить дров, истопить печь, чтобы просушить помещение, включить электричество и наладить подачу воды по самодельному водопроводу из озера. Он загнал машину под деревянный, позеленевший от мха навес и выключил мотор.

Наступившая тишина разбудила Ирину, она открыла глаза и невольно воскликнула:

— Какая красота!

На фоне сочной зелени елей и сосен празднично смотрелось золото кленов, берез, осинника — совсем как на родине, в Тарусе. Но этим сходство заканчивалось. Дом был лишен всякого архитектурного облика. Простой параллелепипед без пристроек, сложенный из половинок бревен, даже не проконопаченных. Внутри — несколько небольших комнат, в одной — электрический камин и телевизор, в другой — кухня с железной печью и микроволновкой, пружинные матрацы прямо на полу в спальне и мутное от пыли зеркало, а над всем этим — запах сырости. Ирина сразу начала свистеть бронхами и поспешила распахнуть двери и окна, вынести мусор, который, казалось, копился годами. Майклу удалось наладить помпу, и из крана пошла вода — уже облегчение. Заиграл огонь в печке, мужчина снял с гвоздя огромную чугунную сковороду и зажарил яичницу с беконом, открыл бутылку сухого вина, но женщина чувствовала себя обманутой.

— И почем тебе обошлась эта недвижимость? — без всякой иронии спросила она.

— За бесценок. Тут жил лесник, он уехал. Студентом я приезжал сюда с ребятами удить рыбу.

Майкл благоразумно промолчал о том, что жена лесника повесилась на перекладине в сарае.

— Не представляю, как я буду здесь жить одна, без книг.

Ночью Ирина видела во сне Сережу. Она ему рассказывает, куда попала, пытается строить планы на будущее. И так они спокойно и легко беседуют, как всегда понимая друг друга с полуслова, обсуждают пейзаж вокруг дома, Сережа говорит, что завтра ей тут понравится. Потом рассматривает ее картины, делает интересные замечания и хвалит. Она счастлива.

Проснулась в хорошем настроении. Шторы отсутствовали, и внутренность дома была залита солнцем, блестели покрытые лаком дощатые полы, которые вчера тщательно вымыл Майкл, за окном под яркими лучами искрилась уходящая в бесконечность озерная гладь. Мужчина и женщина, оставляя следы на сером крупном песке, подошли к самой кромке прозрачной воды. Обнявшись, они радовались свету и теплу, наблюдали за далеким парусником, над которым кружились чайки. Там и тут, оживляя стекло озера, плескала рыба, и только эти звуки да щебетание птиц нарушали живую тишину. Прекрасен мир! Бесконечна жизнь! Художница даже всхлипнула: Майкл сказал правду — красота необыкновенная, умиротворяющая, словно отсюда ближе к Богу.

После завтрака ездили на Ниагару, где Ира зачарованно смотрела на радугу в брызгах воды, напомнившую ей алма-атинское детство, потом Майкл уехал в Чикаго, а она расстелила на полу газеты и принялась разбирать полотна. Отложила те, которые надо исправить, с удивлением обнаружив, что именно на эти недостатки во сне указал Сережа. Попутно пришла к интересному выводу: рисуя, она не только передает свои впечатления, но и постигает саму жизнь через творческие эмоции. Ее собственные картины открывали перед нею вселенную еще непознанных чувств, неоформленных идей.