– Знаю, – кивнул Скачков. – Слышал. Здорово.

Раздавливая недокуренную папиросу в пепельнице, Шевелев говорил:

– Позвонил Степанычу, он не возражает. «Наоборот, говорит. Пускай едут». Поехали вот…

– Кгм…

Помолчали. Шевелев поднялся, руки в карманы и, выставляя живот, прошел к окну. Ноги его ступали по дорогому пушистому ковру. На этих председательских ногах, подумалось Скачкову, видимо-невидимо рубцов и шрамов, – в игре бывшего капитана всегда держали плотно и жестко. Такими вот рубцами и шрамами на ногах старых, вышедших в тираж игроков, на их боевых телах, много раз бывавших в стычках, пишется история футбола – они остаются на футболистах как память о молодых годах, становятся как бы страницами их биографии. И пусть сходят, забываются игроки, но история футбола остается…

– Как это вы в Минске-то? – спросил наконец Шевелев, не оборачиваясь. Широкою спиной загораживал весь оконный проем.

Скачков пожал плечами: странный вопрос – будто сам никогда не играл.

– Да вот… Но зато в Ереване!

– Зато! Мало, брат, – зато…

Он вернулся от окна и, поджимая живот, пролез на свое место за массивный стол, совсем не по-казенному, а бочком, по-свойски. Среди обилия разнообразных дел он, как в желанную отдушину, с удовольствием влезал в заботы о команде, живо это оставалось в нем, неистребимо.

– Кубок, Кубок остается нам, Геш. Сегодня ленинградцев надо класть. Кровь из носу! Выиграй сегодня – и мы в полуфинале. А это уже что-то!

Слушая, Скачков помалкивал. Тоже вот – класть ленинградцев. Надо бы, конечно, никто не спорит. Но ведь и они прилетели не для проигрыша!

О предстоящем кубковом матче с ленинградцами Иван Степанович принялся рассуждать еще на Кавказе, едва стал известен результат их встречи с бакинцами. Рассуждал он примерно так. Ленинградцы считают «Локомотив» ослабленным потерями Маркина и Мухина. А где-то на заметке и травмированная нога Скачкова. Если они узнают, что Мухин не играет и сегодня, совсем воспрянут духом. Но их уверенность в победе только на руку «Локомотиву». Пускай надеются, пускай! С аутсайдером, знаете ли, всегда надо быть начеку, – тем более с командой, которой отступать дальше некуда и терять больше нечего. Тут Шевелев прав: у «Локомотива» в этом сезоне одна надежда – на успех в розыгрыше Кубка. Выигрыш у ленинградцев выводит команду в четверку претендентов на почетный приз. А дальше? Дальше видно будет. Во всяком случае со своей неровной игрой (то спад, то взлет) «Локомотив» может рассчитывать на успех именно в кубковых матчах.

За массивным начальственным столом Шевелев еще, как видно, находиться не привык. (Рассказывали, что он не соглашался уходить из отдела главного механика, – но – проголосовали, выбрали, – подчинился). Сейчас, разговаривая со Скачковым, он бесцельно поигрывал зажигалкой: щелкнет, выбьет огонек и дунет, щелкнет – погасит… Догадаться было не трудно: после завода, после цехового шума он чувствовал себя в кабинете непривычно, неуютно и обрадовался случаю отвлечься, поговорить о том, что всегда близко сердцу и душе. С кем же и поговорить было, как не со своим! Для каждого футболиста понятие настоящего счастья всегда связано с зеленым полем, с мячом. Без них в его жизни что-то убывает и тускнеет.

Наконец он глянул на часы, стоявшие на столе рядом с письменным прибором, и оборвал этот приятный, но пустопорожний для настоящего спортсмена разговор: все эти предсказания, прогнозы, – сказав: «Ладно, все это мы тут так, для трепа. Только игра покажет», – дунул в последний раз на зажигалку, сунул ее в выдвинутый ящик.

– Тут вот какое дело, Геш. И обе руки положил на стол.

Скачков, сосредоточиваясь, сомкнул колени и придвинулся.

Как он догадывался, вызов в дорпрофсож связан был с его уходом на покой. Не дипломатничая, а напрямик, как в былые времена в раздевалке или на поле, Шевелев спросил его: не согласится ли он вести занятия с детской футбольной командой.

– А где она? – удивился Скачков и даже поглядел по сторонам.

– Организуем. Афиши висят, сегодня еще на стадионе объявим. Комиссию создадим. Кое с кем я поговорил. Говорова, Татаринцева помнишь? Ребята загорелись. Хорошо бы еще в газете объявленьице тиснуть. А?

– Думаю, устроим, – пообещал Скачков. – Я заскочу к Братину.

– Заскочи, Геш. Надо. И вообще: давай, влезай в хомут. Дел, знаешь, во – по горло! Мы уж тут кое-что прикинули.

Получилось что-то слишком быстро и вроде бы само собой: не успел еще толком ни о чем подумать и как следует решиться, а уже куда-то следовало съездить, с кем-то переговорить, что-то достать, пробить, организовать – принимайся хоть сейчас! А ведь с утра была одна забота: вечер, ответственная кубковая встреча.

Шевелев, загораясь, посвящал Скачкова в свои наметки и замыслы.

– Геш, смотри сюда, – позвал он его к себе за стол и взял в руки небольшой листок, аккуратно расчерченный на продолговатые клеточки, сплошь заполненные какими-то цифрами. – Как, по-твоему, что это?

Привалившись к председательскому плечу, Скачков поизучал листок и ничего не понял.

– Бухгалтерия какая-то… А что?

– Бухгалтерия!.. – Шевелев радостно потер руки. – Тут, брат, такая бухгалтерия, что диссертацию написать можно. Самая что ни на есть наука! Я вот тебе сейчас растолкую.

Он рассказал, что в один из первых дней, как только он обосновался в председательском кабинете, к нему явился тихий, но настойчивый посетитель и отрекомендовался старым футбольным болельщиком, а заодно, как добавил посетитель с легким ироническим полупоклоном, и экономистом из управления дороги. Слушая, Скачков с узнавающей улыбкой закивал: по всем приметам посетителем был Семен Семеныч, так понравившийся ему с первого разговора – звонаревский сосед.

– И знаешь, Геш, оказался голова! – Шевелев потряс исписанной цифрами бумажкой. – Он тут, оказывается, подсчитал и доказал: как только у нашего «Локомотива» дела идут нормально, план на предприятиях города лезет вверх. Не веришь? Смотри сам. Я тоже сначала не поверил… Вот, гляди – пятьдесят восьмой год. Обрати внимание: показатели – просто блеск! А в том году мы, оказывается, в высшую лигу выбились! Верно?.. А помнишь: едва из высшей лиги не вылетели? Ну, да это ты уже должен помнить, – еще бы не помнить. Гол-то кто заколотил? А вот прошлый год: одиннадцатое место и выигрыш у австрийцев… Все сходится. Вот тут и задумаешься. Правда? Забава вроде бы, а меня он, например, убедил.

Скачков хмыкнул и с пробудившимся интересом потянулся за листком. Любопытно, в самом деле. Вроде бы сплошная цифирь, мозговая сухомятка, а если разобраться да вдуматься…

– Так что давай, Геш, запрягайся. В руках у тебя, можно сказать, будущее не только команды. – Шевелев значительно потряс листком с цифрами.

– Трудно будет.

– Трудно! А ты чего хотел? На пенсию да на печку, тараканов давить? Успеешь еще. А с ребятишками… ты мое мнение знаешь: поменьше варягов, побольше своих. Свои – они, знаешь, и есть свои. И – поменьше посредственностей и лентяев.

Команда мальчишек, по замыслу Шевелева, была лишь первым шагом. В дальнейших своих планах он видел специализированную школу-интернат, куда собрать талантливых пацанов со всей области, процедив дворовые дикие команды.

Пока же следовало подготовиться к просмотру первых добровольцев (Шевелев предсказывал наплыв желающих), отобрать из них наиболее подходящих и приступать к занятиям. Но прежде чем вывести учеников на первую пробежку, необходимо провернуть гору дел: позаботиться о спортинвентаре, договориться о времени тренировок, поговорить с родителями, сходить в школы (занятия футболом ни в коем случае не должны мешать учебе).

Обсуждая ближайшие, самые неотложные дела, Скачков уже не ощущал тоски и боли от расставания с командой, с полем – стало некогда. В том месте, где ему всегда мерещился тупик, конец дистанции, он, вдруг заваленный по горло новыми внезапными заботами, словно бы увидел всего лишь поворот, а за поворотом глазам его открылась та же знакомая, исхоженная вдоль и поперек дорога.