Уолтер появился без четверти девять. Он выглядел изможденным и подавленным, костюм его был измят, а под глазами мешки от бессонной ночи. Он стал рассказывать, что с ним случилось, но спохватился, сказал, что должен немедленно позвонить в Вашингтон.

– Я уже звонил, Уолтер, – сказал я. – Я узнал о случившемся сразу и немедленно позвонил Флетчеру. Как в прошлый раз.

Он тяжело опустился в кресло и с облегчением вздохнул.

– Где Фил? Они меня сфотографировали и пытались впутать в дела этой маленькой сучки. Филу нужно попытаться приглушить скандал.

– Я уже послал его.

Он медленно перевел на меня взгляд:

– Ты его послал?

– Совершенно верно.

– Что... Тебе Флетчер велел?

– Не совсем так. Флетчер улаживает какие-то дела в Вашингтоне и до своего приезда поручил мне взять руководство на себя. А тебе ведено находиться в мотеле.

– Ты берешь руководство на себя? – Он выглядел мрачным и злым, но затем перевел взгляд на Джорджа, и на его лице появилось выражение усталости.

– А что, если я скажу тебе идти к чертям, Пол? – спросил он. – Что, если я пойду в офис и буду руководить, как прежде?

Я пожал плечами:

– Мне жаль, Уолтер, но, если Флетчер спросит меня, я буду вынужден сказать ему правду.

– Ах ты, маленький мерзкий шельмец! – проговорил он спокойно, почти без выражения.

Джордж потянулся, зевнул и произнес:

– Ты не возражаешь, если я схожу позавтракать, дружок?

– Конечно, – ответил я. – Пусть Клемент тебя отвезет.

– Спасибо, дружок. – Он многозначительно поглядел на Уолтера, брезгливо улыбнулся и ушел.

Некоторое время мы с Уолтером молчали, а затем он поднялся и направился в ванную комнату. Я слышал, как он включил душ. Я взял свою книгу, закурил сигарету. Я по-прежнему не чувствовал никакой усталости.

Когда Уолтер вышел из ванной, лишь слегка прикрытый полотенцем, он выглядел гораздо лучше. С его лица сошла усталость, а вместе с ней и неуверенность. Он посмотрел на меня, ложась на мою постель, и сказал:

– Вот посмотришь, Стендиш, я выплыву. Знай это. Мне придется выслушать длинную нотацию от Флетчера и пары других типов за то, что я поставил под угрозу авторитет профсоюза в этом городке, и только. Я не лишусь своего поста, а ты по-прежнему будешь работать под моим начальством.

– Не думаю, – сказал я. – Под моим руководством Фил основательно поработал, чтобы смягчить скандал. Я здесь неплохо справляюсь с делами, тебя Флетчер заберет обратно в Вашингтон. Флетчеру наплевать на людей, ему важен результат. Ты не лишишься работы, Уолтер, но я буду работать не под твоим начальством. Я буду работать самостоятельно.

– Через две недели ты вернешься в Вашингтон, – сказал он. – У меня будет почти полгода, чтобы сравнять счет. Я просто хочу, чтобы ты научился себя вести, Стендиш.

– Сравнять счет? – улыбнулся я. – Счет уже равный, Уолтер. Ты украл мою идею, и ты украл мою девушку. Теперь мы квиты.

– Я так не думаю, – сказал он.

– Ничего удивительного.

Он стоял сердито глядя на меня, уперев руки в бедра, и эта его поза показалась мне чем-то знакомой. И тут я понял, что я видел это много раз, хотя и не с такого близкого расстояния. Я видел это с трибун во время футбольных матчей, когда особо развязного игрока ловят наконец на персональном нарушении, подрезке или неспровоцированной грубости, и игрок стоит точно в такой же позе, глядя сердито на судью. Это была не оскорбленная невинность, это было оскорбленное всемогущество. Такого с ним не должно было случиться.

Это была оборотная сторона футбольного героя.

Через некоторое время он сказал:

– Не думай, что тебе так просто все сойдет с рук, Стендиш. Ты сам крутил роман с этой маленькой сучкой. Она может и тебя впутать.

– Не думаю, – сказал я. – Я полагаю, ей будет не до этого. Она будет доказывать, что никого не убивала.

– Ты хочешь сказать, она будет пытаться это сделать? – сказал он.

– Нет, доказывать. Записка существует. Если только она ее не уничтожила, но я не думаю, что она настолько глупа.

Его лицо ничего не выражало. В тишине я слышал свое дыхание и шум машин за окном.

– Откуда ты знаешь об этом? – спросил он.

– О записке? В ней Гар Джефферс признается в том, что убил Чарлза Гамильтона, и пишет, что покончил с собой. Она именно это говорит на допросах?

– Как ты это узнал, Стендиш? Где ты это слышал?

– Я об этом не слышал. Это так и есть.

– Но...

– Я убедил капитана Уиллика, что она виновна. В моральном смысле она виновата. У нее была связь с Гамильтоном, они оба причастны к хищениям, хотя всю работу проделала она. Но когда они награбили достаточно, – я полагаю, пятьдесят тысяч долларов, а может быть, и сто тысяч, – они собирались вместе бежать. Гар обнаружил, что они готовят, и обвинил во всем Гамильтона. Я не знаю, известно ли ему было о хищении или только об их связи. Но что бы это ни было, он пытался положить этому конец. Я думаю, он говорил с обоими, и Гамильтон сказал ему, чтобы он не лез в чужие дела, и полагаю, что Элис разыграла перед ним этакую Трилби, находящуюся во власти злого Свенгали, – переложила всю вину на Гамильтона, не сомневаясь, что ее дед по-прежнему ее любит и не станет раздувать историю. Но Гар не смог это вытерпеть. От всей его семьи у него осталась одна Элис, а Гамильтон был негодяем и обманывал свою жену долгие годы. И вот когда Гар не смог больше с этим мириться, он вытащил револьвер своего брата и взял его с собой на работу в коробке для завтрака. Он в последний раз попытался уговорить Гамильтона оставить Элис в покое, и снова Гамильтон послал его к чертям. Тогда Гар убил его.

Я перевел дыхание и продолжал:

– Видимо, Гар надеялся, что его тут же схватят. Он застрелил Гамильтона на автомобильной стоянке, кругом была добрая сотня свидетелей. Элис выбрала бы более спокойное место. Думаю, он не обдумал заранее, что будет делать после убийства Гамильтона. Решил просто убить и ждать, когда за ним придут и отведут в тюрьму. Но за ним не пришли и его не забрали. На стоянке было множество народу, и на Гара никто не обратил внимания. Он старик, к тому же друг Гамильтона, и у него были все основания находиться на этой стоянке. Никому даже в голову не пришло, что он может иметь какое-нибудь отношение к смерти Гамильтона. Поэтому у него появилась возможность подумать о том, что же будет дальше. Если он сам сдастся или его схватят, вся правда выйдет наружу, и его Элис окажется в центре скандала. И вот он уходит оттуда и решает молчать. Но схватывают нас с тобой, и он считает себя повинным в этом. Его вина все время усугубляется, распространяется на все большее количество лиц, и он хочет признаться во всем и покончить с этим, но не может из-за Элис. Поэтому он приходит ко мне. Он не может пойти в полицию, вот и приходит ко мне, в надежде, что я каким-то образом разгадаю правду и возьму на себя труд выдать его. Он не может сдаться сам, но и не может больше нести бремя преступления.

Я пожал плечами и, помолчав немного, заговорил снова:

– Я, видимо, произвел на него не слишком-то благоприятное впечатление. Той ночью он возвращается домой, все снова обдумывает и решает, что у него остался один выход. Он говорил мне что-то о том, что прожил длинную жизнь, и он решает свести с ней счеты. Он не может признать свою вину. Полиция делает все, чтобы не найти убийцу. От меня тоже никакой пользы. Поэтому он снова достает свой револьвер и убивает себя. Другой причины, по которой его револьвер все еще находился у него в комнате, быть не может. Затем приходит Элис, читает его посмертную записку и понимает, что не может предъявить ее полиции, потому что тогда она выдаст себя с головой. Я полагаю, она сказала тебе, что это Гамильтон толкнул ее на хищение!

Уолтер был просто потрясен.

– Да, – тихо проговорил он и встряхнул головой, пытаясь сбросить с себя оцепенение. – Именно это она сказала... Но зачем Гамильтон нам написал? Если он в любом случае собирался отсюда смываться с Элис и ее деньгами, зачем ему нужно было заваривать всю эту кашу с профсоюзом?