Она слушала Трейгера как завороженная. В его глазах сверкнул злой огонек.

– Тебя снова поманит далекая звезда, и ты раство­ришься в ночи, оставив меня одного? – Он горько рас­смеялся и покачал головой. – Нет, Сирена, я не намерен бесконечно мотаться по белому свету, гоняясь за собствен­ным сердцем. С этим покончено. Я слышал от тебя столько лжи, что хватит на всю оставшуюся жизнь. Я возвращаюсь к Вашингтону, чтобы сражаться с врагом, который носит красный мундир, а не тысячу разных костюмов и обличий.

Трейгер вышел из кареты и отвязал коня. Захлебыва­ясь слезами и тысячекратно умирая, Сирена смотрела на темневшие на снегу отпечатки копыт, бесконечной цепоч­кой убегавшие вдаль. Как жить дальше, когда любимый забрал с собой весь ее мир?

Она посмотрела на высившийся перед ней особняк и медленно побрела домой. В голове звенело, сердце сжима­лось от тоски и боли, в ушах эхом звучали его слова…

Перекинув ноги через подлокотник, Роджер развалился в кресле, потягивая бренди в надежде хоть немного согреться. Удобства в Велли-Фордж оставляли желать лучшего, и трудно было сохранять бодрость духа, видя на каждом шагу обо­рванных солдат и продуваемые ветром лачуги.

Дни его превратились в бесконечную пытку. Пока Ва­шингтон разрабатывал стратегию кампании, Роджер учился жить без брата. Прошел месяц со дня засады, когда Сирена так внезапно исчезла, оставив пустоту в его сердце. Роджер хотел последовать за ней, но генерал не позволил ему отлу­читься, удерживая рядом и считая, как и Сирена, себя ответ­ственным за гибель Трейгера. «И совершенно напрасно, – размышлял Роджер. – Никто из них не виноват, чего не скажешь обо мне. Если бы я ехал во главе отряда, а не брат…» Роджер пережил это мгновение уже тысячу раз, горько сожалея о том, что не в силах изменить судьбу.

Послышались чьи-то уверенные шаги, дверная ручка медленно повернулась, и краски схлынули с лица Роджера. Он выронил стакан, продолжая сидеть, как в столбняке.

– Я думал, тебя убили, – выдавил Роджер, все еще не веря своим глазам.

– Так оно и было, но теперь мое состояние улучши­лось, – усмехнулся Трейгер и тяжело опустился в кресло, вдруг вспомнив, что Сирена прореагировала на его появле­ние точно так же.

Может, ее обморок был вызван тем, что она действи­тельно верила в его смерть. В тот момент Трейгер расце­нил поведение жены как очередное притворство.

Наконец поверив, что перед ним не призрак, Роджер пристально рассматривал изможденного брата.

– Что случилось? После засады я обшарил каждый дюйм чертовой реки, но не нашел никаких следов.

Трейгер устало улыбнулся.

– Меня несло вниз по течению, пока мне не удалось оседлать проплывавшее мимо бревно. Я вылез из воды и добрался до ближайшей фермы. Добросердечная хозяйка сшила меня из кусков, по ее словам, я был на волосок от смерти.

– Но почему ты не послал нам сообщение?

Роджер чувствовал, как его захлестывает негодование.

Он прошел через ад, терзая себя тем, что не проявил боль­шую предусмотрительность и Трейгер погиб. А он вот, тут как тут! Конечно, Роджер был счастлив видеть брата жи­вым и здоровым, но, черт возьми, Трейгер мог бы изба­вить его от целого месяца страданий.

– Ради Бога, братец, неужели у тебя совсем нет совести?

– Старая женщина живет одна, и на расстоянии деся­ти миль там нет ни одной живой души. По-твоему, я мог приказать ей сесть на лошадь и сгонять в Пиксвилл?

– Наверное, нет. – Роджер проглотил ком в горле. – Трейгер, я сказал Сирене, что ты погиб, – произнес он так тихо, что воскресший брат с трудом расслышал его слова.

Трейгер молча ждал. Он не позволил Сирене объяс­ниться, потому что устал от ее бесконечной лжи, но теперь жаждал услышать все, что Роджер мог сообщить.

Плечи Роджера поникли, он уперся локтями в колени и вперил в Трейгера мрачный взгляд.

– Я рассказал Сирене о засаде, о том, что видел, как тебя ранили и как ты утонул. Я попросил ее выйти за меня замуж, чтобы иметь законное право заботиться о ней.

– Как благородно с твоей стороны! Надеюсь, в своем великодушии ты не забыл, что вдове полагается некоторое время скорбеть по супругу, в данном случае не совсем по­чившему?

– Я всего лишь хотел ее защитить! – заявил Роджер с негодованием.

– Всего лишь? – сухо передразнил его Трейгер. – Да ладно, брат, мне известно, как ты относишься к этой кокетке. Ты бы сам женился на ней, не опереди я тебя.

– Но я всегда знал, что она любит только тебя, – возразил Роджер. – Сирена не обратилась ко мне за уте­шением, даже когда считала, что потеряла тебя. Я пони­мал, что она никогда не будет относиться ко мне как к тебе, но готов был смириться с этим. Однако Сирена пред­почла уйти. Твоя жена считала себя виновной в твоей гибе­ли, вбила себе в голову, что всех, кто ей дорог, ждет несчастье. Как Натана, ее отца, тебя… – Роджер вздох­нул и уставился на носки своих сапог. – Сирена несет тяжкий крест, полагая, что проклята. Она не захотела ни причинять мне страдания, ни жить во лжи, не любя меня.

Трейгер вспомнил, как был груб с Сиреной перед рас­ставанием. Он не щадил ее чувств, занятый собственными душевными ранами, которые, как выяснилось, нанес себе сам. Но что, черт возьми, ему оставалось думать, когда, вернувшись в Пиксвилл, вместо Сирены он нашел ту зло­счастную записку! Любой бы на его месте решил, что жена обманывала его и согревала в холодные зимние ночи по­стель его собственного брата. Конечно, Трейгер поспешил с выводами, но кто же мог вообразить, что Роджер счел его погибшим.

– Ты должен найти Сирену. Хватит ей оплакивать твою смерть, – сурово заявил Роджер. – Тем более что вся эта неразбериха произошла по моей вине.

– Я не могу к ней вернуться, – ответил Трейгер, не глядя на брата. – Сирена знает, что я жив. Мы уже виделись.

Роджер замер в недоумении. Определенно Трейгер слишком долго проторчал на морозе и зимние ветры вы­студили его мозги.

– Почему, к дьяволу, не можешь?

– Я решил, что она предала меня, и наговорил много лишнего, хотел побольнее задеть. Думаю, я причинил ей много горя. Лучше каждому из нас пойти своей дорогой и начать новую жизнь. Эта война и так исковеркала наши жизни.

– Я всегда смотрел на тебя снизу вверх, Трейгер, и восхищался тобой, – прорычал Роджер. – Но если ты такой безнадежный дурак, что способен отказаться от Си­рены, то я здорово сомневаюсь в том, что ты заслужива­ешь моего уважения! – Не дождавшись от брата ни слова в свое оправдание, он тяжело вздохнул. – Отлично, Трей­гер, в таком случае я сам отправлюсь за Сиреной. Пусть даже мне придется дезертировать из армии и похитить ее, если она не согласится ехать со мной. – Роджер перешел на крик. – Я не оставлю ее одну! В тех краях бродят бандиты, и тебе отлично известно, что они могут сделать с беззащитной женщиной!

– Ты не поедешь к моей жене, – процедил Трейгер.

– Черта с два! – огрызнулся Роджер.

– Я не намерен ссориться с тобой из-за женщины, тем более из-за Сирены. Эта чертовка не встанет между нами. – Трейгер вскочил, бросив на Роджера свирепый взгляд, который, вместо того чтобы пресечь возражения, еще больше распалил его гнев.

– Тогда ты отправляйся за ней, старший братец. Так или иначе, но один из нас поедет за Сиреной, и лучше тебе не тянуть с решением.

Трейгер круто развернулся.

– Куда это ты? – требовательно спросил Роджер.

– К Вашингтону.

Колючий ветер ударил ему в лицо, и Трейгер выругал­ся. Он потратил две недели, убеждая себя в том, что им с Сиреной лучше разойтись подобру-поздорову, однако пос­ле объяснений Роджера его логические построения рухну­ли. Как, черт возьми, он посмотрит ей в глаза после всего, что наговорил? Нет, это невозможно. Ему придется ползти на четвереньках – не слишком удобно для того, кто не привык сгибаться. Разве мало боли причинили они друг другу? Будь проклята эта война, из-за которой все оконча­тельно запуталось!

Трейгер набрал полную грудь морозного воздуха и, сосредоточившись на долге, а не на желаниях, решительно зашагал к генералу. Слишком много нужно сообщить ему, чтобы тратить время на бесплодные размышления о лич­ных проблемах. В конце концов, напомнил себе Трейгер, он служит высокой цели, что подразумевает определенные жертвы. И без сожаления готов принести их на алтарь независимости. Все его помыслы принадлежали общему делу, пока он не наткнулся на ветреную розу и не укололся о шипы, продолжавшие его терзать по сей день.