– Что это? – спросил Джонни. – Революция?

Хуже – там шло побоище между двумя сотнями королевских десантников и тремя десятками моряков с «Эшафота».

Клайд и Джонни дотащили Папашу до угла поближе к своим.

– О-го-го, – сказал Джонни.

От шума Папаша очнулся и принялся звать жену. В воздухе мелькали ремни, но битых пивных бутылок и боцманских ножей не наблюдалось. Может, их просто не было видно. По крайней мере пока. У стены стоял Дауд, перед которым выстроилось человек двадцать десантников. Из-под его левого бицепса выглядывал еще один Килрой, который в данной ситуации мог бы сказать лишь одно: «ДАЕШЬ АМЕРИКАНЦЕВ». Должно быть, где-то в толпе сновал Лерой Язычок и колошматил англичан дубинкой по ногам. Что-то красное с шипение описало дугу в воздухе, упало возле Джонни Контанго и взорвалось.

– Петарды, – определил Джонни, отскочив фута на три в сторону. Клайд тоже отпрянул, и Папаша, оставшись без опоры, повалился на землю. – Давай-ка уберем его отсюда, – сказал Джонни.

Однако путь им преградили зашедшие с тыла морские пехотинцы.

– Эй, Билли Экстайн [292]! – закричали десантники, сгрудившиеся перед Даудом. – Билли Экстайн, спой нам песню!

Справа залпом рванули петарды. Рукопашный бой пока шел главным образом в центре толпы. На периферии пихались и толкались любопытные. Дауд снял бескозырку, расправил плечи и запел «Повсюду вижу только вас» [293]. Десантники онемели. Вдали прозвучал полицейский свисток. Где-то в самой гуще боя раздался звон разбитого стекла. Толпа отхлынула концентрическими волнами. Несколько морпехов, попятившись, споткнулись о Папашу, который по-прежнему лежал на земле. Джонни и Клайд бросились спасать Папашу. Стоявшие рядом моряки ринулись на подмогу упавшим морпехам. Стараясь не привлекать внимания, Клайд и Джонни подняли своего подопечного под руки и украдкой поволокли его прочь. Позади них началась стычка между морской пехотой и моряками.

– Полиция! – послышался чей-то крик. Громыхнули еще полдюжины бомбочек с вишнями [294].

Дауд закончил песню. Раздались аплодисменты, и десантники потребовали:

– Теперь спой «Прости меня» [295].

– Это что же за песня? – Дауд почесал в затылке. – Та, что начинается: «Прости мне всю ложь и все горе, что я тебе причинил», да?

– Ура Билли Экстайну! – закричали они.

– Ну уж нет, – сказал Дауд. – Не буду я просить прощения, – Десантники приготовились к атаке. Дауд обвел их взглядом, оценивая ситуацию, затем резко взметнул вверх огромную ручищу. – А ну-ка, бойцы, становись. Стройся.

По какой то неведомой причине они построились.

– Так, – усмехнулся Дауд. – Направо, кругом! И все выполнили команду.

– Хорошо, парни. Шагом марш! – Рука опустилась, и солдаты замаршировали. В ногу. Со стены на них бесстрастно взирал Килрой. Неизвестно откуда возник Лерой Язычок и замкнул колонну.

Клайд, Джонни и Папаша Ход, выбравшись с поля боя, свернули за угол и потащились в гору на Королевскую дорогу. Примерно на полпути их обогнало подразделение, ведомое Даудом, который отсчитывал шаг в ритме блюза. Надо полагать, он вел солдат обратно на десантные суда.

Радом с троицей остановилось такси. Они влезли в машину, и Джонни сказал:

– Поехали за этим взводом.

В крыше такси был люк, и, разумеется, из него тут же высунулись три головы. Машина медленно поползла за марширующими десантниками, и трое приятелей запели хором:

Песенка досталась им в наследство от Хряка Бодайна, который с фанатичной преданностью ежевечерне смотрел мультики по телеку в столовой, когда их судно стояло на приколе; он за свой счет обеспечил всю камбузную команду черными накладными ушами и сочинил пародию на мультяшную песню, где самым смачным перлом было слегка измененное имя главного героя. Шедшие в задних рядах десантники попросили Джонни научить их словам этой песни. Он согласился и получил за это большую бутылку ирландского виски, даритель которой утверждал, что все равно не сможет ее выпить до того, как утром они выйдут в море. (Бутылка до сих пор хранится у Джонни Контанго непочатой. Никто не знает, зачем он ее хранит.)

Эта странная процессия медленно двигалась по Королевской дороге, пока перед ней не остановился английский скотовоз. Десантники поблагодарили моряков за приятный вечер, погрузились в машину, которая, затарахтев, умчала их навсегда. Дауд и Лерой устало втиснулись в такси.

– Билли Экстайн, – рассмеялся Дауд. – О, Господи.

– Нам надо назад, – сказал Лерой. Таксист развернулся, и они поехали обратно к месту недавней драки. Прошло не более пятнадцати минут, а улица уже опустела. Тишь да гладь: ни петард, ни криков – ничего.

– Черт побери, – чертыхнулся Дауд.

– Будто ничего и не было, – сказал Лерой.

– На судоремонтный, – зевнув, попросил Клайд водителя. – Сухой док номер два. Американская посудина, покусанная винтоядной рыбиной.

Папаша прохрапел всю дорогу до дока.

Они прибыли на место, на час опоздав из увольнения. Двое патрульных промчались мимо сортира и поднялись по трапу на корабль. Клайд и Джонни, поддерживая Папашу с обеих сторон, с трудом потащились следом.

– Никакого проку от этого увольнения, – с сожалением сказал Джонни.

Возле сортира стояли две фигуры: толстая и тонкая.

– Держись, старик, – ободрил Папашу Клайд. – Еще пара ступенек.

К трапу подбежал Гнида Чобб; у него на голове была английская бескозырка с надписью на ленточке: «К. Е. В. Цейлон» [296]. Фигуры, стоявшие у сортирной стены, вышли из тени и подошли ближе. Папаша споткнулся.

– Роберт, – позвал женский голос ровным тоном, без вопросительной интонации.

– Привет, Папаша, – прозвучало приветствие со стороны второй фигуры.

– Кто это? – спросил Клайд.

Джонни застыл как вкопанный, и Клайд, продолжая движение по инерции, развернул Папашу к фигурам лицом.

– Чтоб мне захлебнуться в вонючем кофе, – сказал Джонни.

– Бедный Роберт, – нежно сказала Паола и даже улыбнулась, и если бы Джонни с Клайдом не были так пьяны, они бы разрыдались, как дети.

Папаша замахал руками.

– Идите, – велел он приятелям. – Я не упаду. Сам справлюсь.

Сверху, с квартердека, донесся шум спора: Гнида Чобб препирался с вахтенным офицером.

– Что значит – проваливай? – возмущался Гнида.

– У тебя на бескозырке написано «К. Е. В. Цейлон», Чобб.

– Ну и что?

– Как что? Ты ошибся кораблем.

– Профейн, – сказал Папаша. – Вернулся. Я знал, что ты вернешься.

– Это не я, – ответил Профейн. – Это она вернулась. – И отошел в сторону. Прислонился к стене вне пределов слышимости и стал разглядывать «Эшафот».

– Здравствуй, Паола, – сказал Папаша. – Sahha. – Что по-мальтийски значит и «здравствуй» и «прощай».

– Ты…

– Ты… – одновременно воскликнули они. Папаша жестом показал, чтобы она продолжала.

– Завтра, – сказала она, – у тебя будет похмелье и ты, скорее всего, решишь, что тебе все это привиделось. Если перебрать в «Метро» тамошнего пойла, всякое может померещиться, а голова наверняка будет болеть. Но я настоящая, я действительно здесь, и если тебя посадят…

– Я могу уволиться с флота.

– Или пошлют в Египет, или еще куда-нибудь, все это не имеет значения. Потому что я в любом случае окажусь в Норфолке раньше и буду встречать тебя там на пирсе. Как всякая матросская жена. Но до тех пор никаких поцелуев, мы не будем даже касаться друг друга.

– А если я сбегу?