Когда, водя пальцем по бумаге, он произнес слово «алтей», она увидела, что оно короткое и что его прямые линии напоминают стебли. Она быстро отвела глаза, чтобы не запомнить его и не нарушить запрет. Но зрелище того, как перо рисует на бумаге узор, а этот узор словно рассказывает историю о названии растения, заворожило ее.

Рано утром Кира быстро поела и отправилась на их участок, на красильный огород ее матери. Солнце только вставало, и почти все спали. Она слабо надеялась встретить Мэтта и Прута, но вряд ли они проснулись в такую рань. Было тихо, только изредка то тут, то там плакал ребенок, слышалось квохтанье кур. Дневная жизнь с ее пронзительными звуками еще не началась.

Подойдя, она увидела, что загон уже начали строить. Прошло всего несколько дней, а женщины уже собрали ветки терновника и окружили ими остатки хижины, где Кира выросла. Земля в загоне по-прежнему была покрыта золой и мусором. Женщинам оставалось совсем немного, чтобы закончить работу и полностью обнести участок забором. Она поняла, что они сделают нечто вроде калитки, а затем запустят внутрь своих кур и детей. На земле в загоне виднелись острые щепки и зазубренные осколки глиняных кувшинов. При виде их Кира вздохнула. Остатки ее прошлого поцарапают и занозят детей, но она ничего не могла с этим поделать. Она проскользнула мимо груд мусора и недостроенного забора и у самой опушки леса нашла остатки маминого огорода.

Грядки с овощами были полностью опустошены, а цветник сохранился, хотя растения были примяты. Наверное, женщины, таща связки терновых кустов для ограды, просто шли по ним, но цветы продолжали цвести, и она с благоговением смотрела на то, как трепещущая жизнь боролась за существование, несмотря на все невзгоды.

Кира произносила про себя названия растений, которые помнила, и собирала те, что могла, складывая их на принесенную с собой ткань. Аннабелла успела сказать ей, что большинство цветов и листьев можно высушить и использовать потом. Некоторые, как бронзовый фенхель, сушить нельзя. «Фенхель бери свежим», – говорила она. Еще его можно есть. Кира не стала трогать это растение. Женщины, наверное, не знают, что он съедобный.

Поблизости залаяла собака, и теперь она расслышала ругань: муж орал на жену, ребенок получал затрещины. Поселок просыпался, и в нем начиналась обычная жизнь. Пора ей было уходить. Это место теперь не ее.

Кира обернула собранные растения тканью и завязала концы. Перекинув узел через плечо, нагнувшись и опираясь на посох, она поспешила обратно. На задней тропинке, по которой она пошла, чтобы избежать основной дороги, она встретила Вандару и отвела взгляд. Женщина позвала ее уверенным и издевательским тоном.

– Что, нравится тебе твоя новая жизнь? – спросила она и хрипло расхохоталась.

Кира быстро повернула за угол, чтобы избежать ссоры, но осадок от издевки и самодовольной ухмылки остался.

– Мне понадобится место для огорода, – сказала она нерешительно Джемисону спустя несколько дней. – А еще проветриваемое место, чтобы сушить растения. И место, где можно построить очаг, и котлы для крашения.

Подумав, она прибавила:

– И вода.

Он кивнул и сказал, что это возможно устроить.

Он приходил к ней каждый вечер, чтобы оценить ее работу и поинтересоваться, в чем она нуждается. Кире казалось странным, что она может просить о чем-то и что ее просьбы выполнялись.

Но Томас сказал, что у него всегда было так. Когда он просил, ему всегда приносили любые сорта дерева – ясень, сердцевинную древесину, орех или клен. А еще ему давали всевозможные инструменты, причем некоторые он до этого не видел.

И потянулись загруженные работой, утомительные дни.

Однажды утром, когда Кира готовилась отправиться к красильщице, к ней в комнату вошел Томас.

– Ты слышала что-нибудь прошлой ночью? – спросил он неуверенно. – Может, тебя разбудил какой-то звук?

Кира подумала.

– Нет, – сказала она, – я спала крепко. А что?

Он выглядел озадаченным, словно пытался что-то вспомнить.

– По-моему, я слышал что-то вроде детского плача.

Наверное, от него я проснулся. Хотя, возможно, это был сон. Да, пожалуй, это был сон.

Он успокоился и забыл об этой загадке.

– У меня есть для тебя подарок, – сказал Томас. – Я делал его по утрам, рано, до того, как приступал к основной работе.

– А что ты обычно делаешь, Томас? – спросила Кира. – Я, конечно, обычно занимаюсь мантией. А что тебе поручили делать?

– Жезл Певца. Он старый, резьба стерлась, и ее приходится подновлять. Это трудная работа. Но важная. Певец использует резьбу для того, чтобы не сбиться, чтобы вспомнить нужную часть Песни. А наверху остался большой участок без резьбы. Когда-нибудь я займусь им и сам впервые вырежу на нем что-то по своему усмотрению, – он засмеялся. – Точнее, не совсем по моему усмотрению. Мне скажут, что там изобразить. Вот. – Томас неловко вытащил из кармана и протянул ей подарок: небольшую шкатулку с плотно прилегающей крышкой. Сверху и по бокам на ней была затейливая резьба – растения, которые Кира только начинала изучать и запоминать. Она с восторгом рассматривала ее, узнавая острые листики и плотные соцветия тысячелистника, который обвивали ветвистые стебли кореопсиса, вырастающие из густых темных листьев, похожих на перья.

Она сразу же поняла, что? положит в шкатулку. Маленький лоскуток расшитой ткани, который держала в своем кармане в день суда и который не давал ей чувствовать себя такой одинокой, когда она сжимала его, засыпая. Она больше не носила его с собой, потому что боялась потерять во время длинных прогулок по лесу или долгих и тяжелых занятий с красильщицей, и прятала в одном из ящиков с материалами.

Теперь на глазах у Томаса она достала лоскуток и положила его в шкатулку.

– Какой красивый, – сказал он.

Кира погладила лоскуток, прежде чем закрыла крышку.

– Он словно говорит со мной, – призналась она ему. – Он как будто живой.

Она смущенно улыбнулась, понимая, что это звучит странно.

Но Томас, к ее удивлению, кивнул:

– Да, у меня есть свой кусок дерева, который тоже ведет себя как живой. Я вырезал его давным-давно, когда был совсем малявкой. И иногда я чувствую в своих пальцах то знание, которое было у меня тогда.

Он повернулся, чтобы уйти.

«Знание, которое было тогда? И его больше нет? Значит, знание уходит?» Эта мысль поразила Киру, но своему другу она ничего не сказала.

Хотя ей еще многое нужно было узнать у Аннабеллы, Кира была вынуждена быстрее закончить свое обучение у красильщицы, потому что надо было скорее начинать работу над мантией Певца, пока дни еще достаточно длинные. Теперь ей очень нравилась ее ванная комната, с которой поначалу вышел такой конфуз. С помощью теплой воды и мыла она смывала пятна с рук, а это было очень важно, потому что к мантии можно было прикасаться только чистыми руками.

Хотя у нее по-прежнему оставалась маленькая рамка для вышивания, спасенная Мэттом от огня, в ней уже больше не было нужды. Ей выдали отличную новую раму, которую можно было водрузить на прочные деревянные ножки, и не надо было держать ее на коленях. Она поставила раму возле окна и работала, сидя на стуле.

Кира расправила мантию на большом столе, чтобы внимательно ее изучить и выбрать место, с которого она начнет работу. Только теперь она по-настоящему оценила размах Песни. На крупных складках мантии во всей бесконечной сложности была изображена история ее народа, и центральное место в этой истории занимало время Разрухи.

Кира разглядывала бледно-зеленое море, в глубине которого плавали всевозможные рыбы, некоторые были больше человека, больше, чем десять человек. Море переходило в широкие равнины, где паслись среди высокой рыжевато-коричневой травы неведомые ей, какие-то неуклюжие животные. И все это было изображено лишь на одном небольшом уголке мантии Певца. Рядом из бледного моря около пастбища вырастала другая земля с людьми на ней. Маленькими стежками были изображены фигурки охотников с копьями, и она видела, что небольшие узелки красной нити («Марена для красного, только корни») использовались для того, чтобы изобразить кровь на теле упавших, побежденных тварями мужчин.