– Вот отсюда, – сказал он за два дня до этого, разглаживая рукой большой невышитый участок мантии, – ты начнешь свою собственную работу. После нынешнего Собрания, после того, как ты закончишь с починкой, следующие годы ты будешь заниматься вот этим куском.

Кира потрогала место, которого касалась его рука. Она пыталась уловить пальцами волшебные вибрации. Но под ними была только пустота. Эта пустота просила ее заполнить.

Кажется, Джемисон почувствовал неуверенность Киры и постарался ее успокоить.

– Не волнуйся, – сказал он. – Мы расскажем тебе, что здесь надо изобразить.

Кира ничего не ответила. Уверенность Джемисона смутила ее еще больше. Ей не нужны наставления, ей нужно, чтобы в пальцы вернулось волшебство.

Вспомнив об этом разговоре, Кира неожиданно вспомнила: «Джемисон! Я могу спросить про тварей у него!» Он же говорил, что участвовал в той охоте и видел, как погиб ее отец.

А еще, наверное, она расспросит Мэтта. Дикий и юркий Мэтт наверняка часто выбирался из поселка и бывал в местах, куда детям не разрешалось ходить. Подумав о Мэтте, она улыбнулась. Он хочет все знать, все попробовать. Если бы они с Томасом не остановили его тогда, он бы увязался за мужчинами на охоту и рисковал бы жизнью. Возможно, он уже не в первый раз так поступает.

Возможно, он видел тварей.

Когда служительница принесла завтрак, Кира попросила зажечь огонь. Из-за грозы в комнате царил полумрак, даже у окна, где она работала. Она натянула на рамку последний участок мантии, который надо было починить. Как обычно, она стала разглядывать и гладить пальцами сложную историю, изображенную на одежде: начало, которое она уже давно подновила, – с зеленой водой, темными тварями на берегу и раненными во время охоты мужчинами. Затем появились поселки с хижинами; стежки, изображающие дым, который поднимался от огня, были сделаны серо-лиловой нитью. Хорошо, что они не нуждались в починке, потому что у Киры не было нитей подходящего цвета на замену. Наверное, их красили базиликом, а с ним очень трудно обращаться и он очень портит руки.

Потом шли сложные закручивающиеся языки пламени: оранжевые, красные, желтые. Они появлялись на мантии то там, то тут, создавая повторяющийся узор. Среди тщательно вышитого огня Кира видела фигурки гибнущих людей, разрушающиеся деревни, а за ними – большие и красивые города, жестоко разграбляемые. Казалось, некоторые сцены изображали конец света. Но всякий раз за разрушением следовало возрождение, новый рост.

Новые люди.

Разрушение. Восстановление. Снова разрушение. Новый рост. Кира следовала за этими сценами, наблюдая, как города становятся все больше, а разрушения – все страшнее. Последовательность образовывала четкую схему: похожее на волну движение вверх-вниз, которое нарастало. В небольшом уголке, где началась эта волна, возникла первая руина; пожары увеличивались по мере того, как росли селения, и всякий раз разрушение было сильнее, а восстановление – сложнее.

Сцены спокойной жизни тоже были великолепны. Крошечные цветки бесконечного количества оттенков росли на полях под лучами золотого солнечного света. Люди обнимались. Мотив мирного времени был бесконечно спокойным по сравнению с мучительным хаосом остальных сцен.

Ведя пальцем по белым и розоватым облакам на фоне бледно-серого или бледно-зеленого неба, Кира вновь стала мечтать о синем. Это цвет спокойствия. Что там сказала про него Аннабелла? Что синий есть у тех, кто далече? Что это значит? Кто – они? И где это – далече?

Снова вопросы без ответа.

Мощные потоки дождя били в окна. Кира со вздохом посмотрела, как гнутся и раскачиваются деревья на ветру. Вдали глухо прогремел гром.

Она опять подумала о Мэтте – где он сейчас, что делает в такую непогоду? Она знала, что обычные люди – те, кто живут в простых хижинах, – сегодня будут сидеть дома, мужчины – мрачно молчать, а женщины – громко жаловаться на погоду, которая не дает им заниматься обычными делами. Дети взаперти будут драться друг с другом, а затем, получив подзатыльник от матери, скулить.

Ее жизнь – с матерью, говорившей всегда спокойно и тихо, и без отца – была другой. Но из-за этого они жили особняком, а некоторые – например, Вандара – их на дух не переносили.

– Кира? – услышала она голос Томаса из-за двери.

– Входи.

Он вошел и остановился у окна, глядя на дождь.

– Я тут думала, чем сейчас Мэтт занимается, – проговорила Кира.

Томас засмеялся:

– А я знаю. Он занимается тем, что приканчивает мой завтрак. Он пришел рано утром, промокший до нитки. Сказал, что мать выгнала его из дому, потому что от него слишком много шуму. Впрочем, скорее всего, он просто хотел позавтракать.

– А Прут с ним?

– Конечно.

И словно бы в ответ на эти слова, по коридору зацокали собачьи лапы; затем в дверном проеме появился сам Прут – голова набок, уши торчком, кривой хвост бешено виляет. Кира присела и почесала его за ухом.

– Кира? – Томас по-прежнему смотрел в окно на дождь.

– Да?

– Я снова слышал ночью эти звуки. И теперь я полностью уверен. Плакал ребенок. Похоже, звук шел с нижнего этажа.

Кира поняла, что ему очень тревожно.

– Скажи, – проговорил он неуверенно, – ты сходишь со мной? На разведку? Может, это просто ветер.

Действительно, снаружи дул сильный ветер. Ветки хлестали по стенам здания, сорванные с них листья уносились прочь. Но звуки грозы не были похожи на плач ребенка.

– Может, это какой-то зверь? – предположила Кира. – Коты кричат словно дети, у которых болит живот.

– Коты? – с сомнением повторил Томас. – Ну, возможно.

– Или козленок блеял. Тоже на плач похоже.

Томас покачал головой:

– Нет, это был не козленок.

– Что ж, никто нам не запрещал ходить на разведку, – сказала Кира. – Во всяком случае, мне.

– Мне тоже.

– Ну вот и отлично. Я пойду с тобой. Все равно сегодня так темно, что не поработаешь.

Она встала. Прут еще сильнее завилял хвостом.

– А что Мэтт? Наверное, нам стоит взять его с собой.

– Куда взять? – Мэтт появился на пороге. Его волосы были мокрыми, ноги – босыми, к губам прилипли крошки, а щеки были измазаны жиром от ветчины. Он был одет в тканую рубашку Томаса, которая была ему велика. – Чего это, приключение, что ли?

– Скажи-ка, Мэтт, – Кира вспомнила, о чем хотела у него спросить, – ты когда-нибудь видел тварь? Настоящую?

Мэтт просветлел.

– Их тьма-тьмущая, – он изобразил страшную морду, оскалив зубы, зарычал, и даже Прут в испуге отпрыгнул от него.

Кира закатила глаза и взглянула на Томаса.

– Ну-ка, Прут, – Мэтт присел возле пса. – На тебе вкуснятины.

Пес стал слизывать остатки завтрака с лица улыбающегося мальчика.

– Да, Мэтт, нас ждет приключение, – сказала Кира.

Она накрыла мантию тканью. – Пойдем осмотримся немного. Мы никогда не были на этаже внизу.

При мысли о разведке глаза Мэтта расширились от восторга.

– Прошлой ночью я слышал шум, – пояснил Томас. – Наверное, ерунда, но мы решили сходить взглянуть.

– Шум – никогда не ерунда, – заявил Мэтт. «Он прав», – подумала Кира.

– Ну, может, ничего особенного, – поправился Томас.

– Да ладно, будет жуть как здорово! – воскликнул Мэтт в нетерпении.

И они все вместе вышли в коридор и направились к лестнице.

Обычно Прут нетерпеливо сновал туда-сюда, забегая вперед и возвращаясь. Но этим утром он вел себя осторожнее и держался позади. Снаружи все еще громыхал гром и полыхали молнии, и коридор освещался слабо. Впереди шел Томас, потом Кира, а за ней бесшумно двигался босой Мэтт. Было слышно только, как цокают по плитке собачьи когти да глухо стучит при каждом шаге посох Киры и приволакивается по полу ее хромая нога.

Внизу, как и на этаже, где они жили, был такой же пустой коридор с закрытыми деревянными дверями по бокам.

Томас повернул за угол. И сразу отпрыгнул назад. Остальные замерли, включая пса.