Ткацкая артель находилась дальше по улице, она всегда была в тени от окружавших ее деревьев. Здесь было спокойнее и прохладнее, хотя комаров – больше. Когда Кира вошла, женщины, сидящие за станками, ей закивали.

– Тут полно лоскутов, забирай, – сказала одна из них и мотнула головой в сторону, поскольку ее руки продолжали работать.

Обычно убирала в артели Кира. Ей еще не разрешали ткать, хотя она всегда внимательно следила за тем, как это делается, и думала, что, если потребуется, могла бы стать ткачихой.

Она уже много дней здесь не появлялась – с тех пор, как заболела мать. За это время столько всего произошло. Столько всего изменилось. Она решила, что теперь сюда не вернется. Но поскольку ее дружески приняли, Кира прошла по помещению, заполненному грохотом деревянных станков, и стала собирать обрывки ткани с пола. Она заметила, что один станок стоит без движения. На нем сегодня никто не работал. Она посчитала: четвертый с конца. Обычно за ним сидела Камилла.

Она остановилась у пустующего станка и подождала, пока работница за соседним станком остановится, чтобы поправить свой челнок.

– А где Камилла? – спросила Кира. Иногда, конечно, женщины ненадолго уходили с работы – чтобы отметить свадьбу, родить ребенка или просто потому, что их назначали на другую временную работу.

Ткачиха глянула на нее, но ее руки продолжали работать. А ноги вновь стали раскачивать педаль.

– Упала, неудачно упала в реку. – Она дернула головой. – Стирала. На камнях был мох.

– Да, там скользко. – Кира знала это место. Ей и самой доводилось падать в реку в том месте, где все стирали.

Женщина пожала плечами.

– Она сломала руку, очень сильно. Невозможно вылечить. Рука теперь будет кривой. Для станка совсем не годится. Муженек уж так старался выпрямить ей руку, без нее ведь никак. Но Камилла, скорее всего, отправится на Поле.

Киру передернуло, когда она представила чудовищную боль от того, что муженек пытается выпрямить тебе руку.

– У нее было пятеро детей, у Камиллы, в смысле. Теперь она не может за ними следить и работать. Их отдадут. Тебе не нужно? – женщина посмотрела на Киру и улыбнулась беззубым ртом.

Кира покачала головой. Она слегка улыбнулась и пошла дальше по проходу вдоль станков.

– Хочешь за ее станок? – крикнула женщина ей вслед. – Кто-то должен его занять. А ты, наверное, уже можешь ткать.

Но Кира опять покачала головой. Когда-то она хотела ткать. Ткачихи всегда были добры к ней. Но теперь ее ждало иное будущее.

Станки продолжали грохотать. Кира заметила, что солнце опускается к горизонту. Скоро колокола ударят четыре раза. Она кивнула на прощание ткачихам и отправилась по улице к тому месту, где когда-то жила с матерью, где долгое время стояла ее хижина и которое было единственным ее домом. Надо было с ним попрощаться.

Послышался звон огромного колокола на башне Здания Совета. Этот колокол управлял жизнью людей. Он сообщал, когда начинать работу, а когда – заканчивать, когда собираться на сход, когда готовиться к охоте, отмечать праздники или ждать опасности с оружием в руках. Четыре удара – третий как раз раздавался сейчас – означали, что дневную работу можно прекратить. А Кире настало время отправляться в Совет Хранителей. Сквозь толпу людей, уходивших со своих рабочих мест, она поспешила к центральной площади.

Мэтт ждал ее на ступенях, как и обещал. Прут у его ног играл с большим блестящим жуком, снова и снова ставя перед ним лапу, когда тот пытался уползти. Услышав приветствие Киры, собака подняла голову и завиляла кривым хвостом.

– Ну, чего у тебя? – спросил Мэтт, глядя на небольшой узелок за спиной Киры.

– Ничего особенного, – она печально улыбнулась. – Нитки и несколько лоскутов ткани я хранила на поляне, поэтому они не сгорели. И погляди, Мэтт.

Она полезла в карман и извлекла из него округлый продолговатый предмет.

– Я нашла свое мыло на камне, там, где оставила. Это хорошо, потому что я не знаю, как его делать, а купить его мне не на что.

Она засмеялась, поняв, что вечно грязному и нечесаному Мэтту мыло совсем не нужно. Наверное, у него где-то была мать, и матери обычно хотя бы изредка отмывали своих детей, но Кира никогда не видела Мэтта чистым.

– Вот, – Мэтт указал на кучу вещей в шаге от него, небрежно завернутых в какую-то серую тряпку. – Унес, чтоб у тебя были.

– Спасибо, Мэтт. – Кире было интересно, что же он решил спасти.

– Но ты же не дотащишь, ты ж калека, – сказал он. – Значит, я понесу, когда скажут куда. Заодно и сам поглазею.

Кире понравилась мысль, что Мэтт пойдет вместе с ней и узнает, где она будет жить. Так ей было спокойнее.

– Тогда жди здесь, – сказала она ему. – Мне пора, а когда мне покажут мой новый дом, я вернусь за тобой. Надо торопиться, Мэтт: четыре удара уже было, а мне велено прийти к четырем.

– Мы с Прутом подождем. Я тут леденец свистнул из лавки, – сказал Мэтт и вытащил облепленную крошками конфету из кармана. – А Пруту только дай поиграть с жучищем.

Услышав свое имя, собака подняла уши, но ее глаза ни на секунду не упускали из вида большого жука.

Кира поспешила в Здание Совета, а мальчик остался ждать на ступенях.

В большом зале ее ждал только Джемисон. Она подумала, что теперь ее защитника могли назначить ее попечителем. Это почему-то вызвало легкое раздражение. Она уже взрослая и самостоятельная. Многие девушки ее возраста уже готовились к замужеству. Она всегда знала, что не выйдет замуж – это было невозможно из-за хромой ноги; она никогда не будет хорошей женой, не сможет выполнять многих обязанностей – но, конечно, она справится в одиночку. Мать же справлялась и научила ее.

Джемисон приветливо кивнул, и приступ раздражения прошел без следа.

– Ну вот и ты, – сказал Джемисон. Он встал и сложил бумаги, которые читал. – Я покажу тебе твое место. Это недалеко. В крыле этого здания.

Он посмотрел на Киру и ее узелок.

– Это все, что у тебя есть? – спросил он.

Она обрадовалась этому вопросу, потому что могла теперь рассказать о Мэтте.

– Не совсем, – ответила она. – Но я не могу много унести из-за…

Она показала на свою ногу. Джемисон кивнул.

– Поэтому у меня есть друг, который мне помогает. Его зовут Мэтт. Надеюсь, вы не будете против, он ждет на ступенях. У него мои вещи. Я надеялась, что вы разрешите ему быть моим помощником. Он хороший мальчик.

Джемисон слегка нахмурился. Затем повернулся к одному из стражников.

– Приведи мальчика со ступеней, – распорядился он.

– Погодите! – крикнула Кира.

Джемисон и стражник повернулись к ней. Она почувствовала себя неловко и заговорила извиняющимся тоном. Она даже слегка поклонилась.

– С ним собака. Без нее он никуда не пойдет.

И добавила шепотом:

– Она довольно маленькая.

Джемисон посмотрел на нее с беспокойством, словно вдруг понял, какой обузой она будет. Наконец вздохнул.

– Приведи и собаку, – приказал он стражнику.

Всех троих повели по коридору. Странная это была троица: впереди, опираясь на посох и шумно волоча ногу, шла Кира; за ней беззвучно шел Мэтт – и во все глаза рассматривал великолепное здание, в котором он оказался; наконец, цокая когтями по выложенному плиткой полу, собака с заломленным хвостом довольно несла в зубах жука.

Мэтт сложил кучу Кириных вещей на полу у входа, но в комнату заходить не стал. Вообще держался он очень важно.

– Мы с Прутом побудем тута, – объявил он. – Как это называется? – спросил он, оглядывая просторное помещение, в котором находился.

– Коридор, – ответил Джемисон.

Мэтт кивнул:

– Мы с Прутом будем тута, в коридоре. Внутрь не пойдем из-за жучков.

Кира быстро оглянулась, но жук к тому моменту был проглочен. Да и это был совсем не жучок, а довольно крупный жук. Жучище, как говорил Мэтт.