Слушая Евтиха, Мерула в то же время читал и перечитывал вощеную дощечку, но, ничего не поняв из этой записи, он развернул тряпку и вынул деньги, словно эти деньги могли объяснить ему загадочный поступок сына*

— Может быть, ты скажешь мне, Евтих, что это за деньги? Это из тех, что получены за зерно, что ли?

— В том-то и дело, что это деньги Стефана. Он их получил за что-то и прислал тебе. Он говорил о том, что хочет поскорее передать тебе деньги, предназначенные для устройства пекарни.

— О том же он пишет на дощечке… Но ни слова о том, когда он вернется, где взял деньги, где он. Почему он ночью принес тебе деньги? Куда он ушел? Как же ты не узнал, Евтих? А может быть, кто-то увел моего сына?..

— Помилуй, Мерула! Как ты можешь говорить такие страшные слова мне, Евтиху, который учил грамоте твоего маленького сына, который любит его так, будто это мой собственный сын! Он был со мною все дни, и только в этот злосчастный вечер, когда мы после ужина покинули харчевню, мы расстались. После ужина я, вместе с погонщиками, ушел на постоялый двор, а Стефан сказал, что хочет еще посидеть в харчевне. Когда я уже сквозь сон услышал его голос, я понял, что должен тебе передать все это. Я думал, что утром увижу Стефана и обо всем как следует расспрошу. Я не подумал о том, что не найду его больше. Я искал его несколько дней… Я обошел все улицы, все харчевни и постоялые дворы, я повидал мимов и акробатов, всех бродячих фокусников, которые потешают помпейцев… Что мог я еще сделать, чтобы найти его? Посмотри мне в глаза, Мерула, и ответь — что я мог сделать?

Евтих понимал, что говорит эти слова напрасно, потому что Меруле нечего ответить и потому что смотреть в глаза он не может — он плачет. Слезы градом текут по морщинистому лицу Мерулы, и гримаса страдания исказила его доброе лицо.

— Как ты думаешь, Евтих, может быть, мальчик продал себя За такую малость? Нет, нет! Он не так глуп. Он не мог продать себя в рабство, чтобы на эти деньги купить нам пекарню. Без него нам ничего не нужно. Я тотчас же отправлюсь в Помпеи, — сказал решительно Мерула. — Я сообщу Клеиде о нашем великом несчастье и, не теряя ни минуты, поспешу туда, где должен быть мой сын. Я найду его во что бы то ни стало! Великое горе у Мерулы!.. После великой радости освобождения — великое горе…

Когда вилик Мерула с воплями отчаяния и криками «Беда случилась! Беда случилась!» ворвался в свой мезонин и протянул жене дощечку с письмом Стефана, жена стала поспешно собирать мужа в дорогу. Причитая, обливаясь слезами, распустив волосы и разрывая на себе, одежду, Клеида звала сына. Она вспоминала, каким он был добрым, каким был послушным и смышленым мальчиком, как охотно учился у раба Евтиха…

— И настолько хорошо он учился, — причитала Клеида, — так любил поэзию и так много выучил на память прекрасных стихов, что Евтих полюбил его…

Она вспоминала, как Евтих, откупившийся за три года до того, как они стали свободными, вольноотпущенник Евтих, один из самых грамотных людей в имении, правая рука вилика, сам предложил продолжить обучение Стефана. Да еще уговаривал родителей не мешать сыну, не загружать его делами, которые он может не делать, чтобы он подольше посидел над вощеной дощечкой, побольше прочел свитков. Мать вспоминала, как бережно обращался с этими свитками сын, как он сделал красивый резной ящик для письменных принадлежностей. И вот ящик этот стоит здесь, его можно взять в руки и посмотреть на записи, сделанные сыном… Но где же сын?.. И вдруг крики Клеиды оглушили Мерулу:

— Спаси сына, Мерула! Найди Стефана, Мерула!..

Сын философа Манилия Тегета в условленный день пришел на форум с полной уверенностью, что он встретит здесь своего двойника — Стефана. Он долго стоял у храма Аполлона и, глядя на проходящих, размышлял о том, как он удивит родителей, если ему удастся привести Стефана в дом и одеть его в свою праздничную одежду. Антоний представил себе это небольшое театральное представление в атриуме, когда он, Антоний, спрячется за тяжелыми занавесками, а вместо себя пошлет к отцу Стефана. Отец, как всегда, обратится с расспросами к нему, Антонию, а в самом деле перед отцом будет стоять растерянный Стефан и отец даже не подумает о том, что рядом с ним стоит чужой человек. Антоний представил себе великое смущение Стефана, когда он войдет в их красивый белоколонный атриум и увидит превосходную мозаику на полу и на панелях и отца, возлежащего на своем роскошном ложе.

«Я сделаю это так, чтобы сходство наше было бесподобно: прическа, перстень — все надо будет продумать и сделать должным образом. А мать надо будет задержать где-нибудь в саду: она скорей может догадаться. Элия Сира надо запрятать в его каморку. Пусть он пока не вмешивается в это дело. И как только я замечу недоумение на лице отца и услышу знакомый возглас: „Антоний, что с тобой?“, я войду… и тогда пусть уже вмешиваются боги!»

Так, размышляя про себя, Антоний с нетерпением ждал свидания. Однако время шло, люди приходили и уходили, а Стефана все не было. Уже закончил занятия старый учитель, расположившийся на пяти ступенях мраморной лестницы с небольшим выводком непокорных мальчишек. Как только было сказано: «Конец», все вскочили, прижимая к груди свои вощеные дощечки, а один коротконогий курчавый мальчуган, уныло стоявший в стороне, в мгновение был схвачен товарищами, и двое из них стали усердно хлестать его розгами. Наказывали строго, но мальчуган не плакал, не кричал.

— Мужчина должен молча переносить боль, — сказал старый учитель.

— Как печально, что я не догадался узнать, где живет этот юноша, Стефан, — сказал вслух раздосадованный Антоний.

«Что с ним случилось? Что помешало ему встретиться со мной?.. Да полно, Антоний! О чем ты сокрушаешься? Ну, не встретил своего двойника. Ведь прожил же ты свою жизнь, не зная о нем. А теперь, когда встретил, так увлекся, будто произошло какое-то значительное событие. А ведь ничего не произошло!»

Однако Антонию не хотелось отказаться от своей затеи. Он заупрямился. Ему хотелось во что бы то ни стало представить Стефана родителям. Ему очень хотелось, чтобы старый философ, уважаемый Тегет, призвал на помощь все свои знания и ответил бы на вопрос: как это случилось? Как боги создают двойников в разных городах?

А пока Антоний бродил по треугольной площади, опоясанной колоннами. Он подошел к каменщикам, которые выкладывали площадь мраморными плитами, посмотрел на постаменты, воздвигнутые для почетных статуй, которых еще не было, и подумал: «Кого же из римских императоров поставят на нашем форуме?»

Широкая мраморная лестница вела к храму Юпитера. Впереди — шесть коринфских колонн, сделанных столь изящно и красиво, что весь храм казался драгоценной игрушкой. Позади храма выложенный мрамором высокий фундамент был предназначен для капитолийской троицы. Говорили, что вскоре здесь появятся статуи Юпитера, Юноны и Минервы.

Антоний прошел под примыкающую к храму триумфальную арку, отделанную белым мрамором и украшенную статуями и фонтанами. Он не рассчитывал здесь встретить Стефана, но все же прошелся вдоль мраморных прилавков мясного рынка, где лежали свежие туши телят и ягнят. Очень грузный, низкорослый мясник с красным лицом и облысевшей головой поливал прилавок из кувшина, и вода стекала по водостоку в отверстие, сделанное за прилавком. Антоний вынул из-за пояса монету, купил кусок свежего мяса и отнес его к алтарю, стоящему у входа на мясной рынок. Здесь приносились жертвы защитникам города — ларам-охранителям. Антоний обратился к ним с просьбой помочь ему найти друга.

У развалин храма Веспасиана трудились каменотесы и резчики. Храм был разрушен шестнадцать лет назад, во время землетрясения, когда безмолвный Везувий вдруг напомнил жителям Помпей о том, что внутри него кипит жизнь. Правая часть храма уже выглядела так, как это было до землетрясения, а левую часть отделывали рабы-строители. Антоний без всякого интереса посмотрел, как ловко складываются из отдельных частей высокие стройные колонны, и повернул в противоположную сторону, к рынку фуллонов, знаменитому тем, что его воздвигла на свои деньги жрица Евмахия. Антоний всегда с удовольствием рассматривал превосходную статую Евмахии, поставленную здесь благодарными фуллонами. Эта белая мраморная статуя была создана талантливым скульптором. Говорили, что тонкое благородное лицо Евмахии соответствует подлинному облику этой красивой женщины. Жрица стояла на площади перед рынком фуллонов во весь рост, в покрывале, падающем красивыми складками.