В часы досуга, когда рабы и вольноотпущенники, жившие в большом поместье Мерулы, собирались на обширном дворе, Стефан изображал кого-либо, над кем можно было всласть посмеяться. Отец Стефана, знавший способности своего сына, нередко предостерегал его, чтобы Стефан по легкомыслию не вздумал изобразить кого-либо из семьи господина, его родственников или гостей. Смеяться можно было лишь над слабостями или недостатками рабов, какими были еще недавно вилик Мерула и его сын Стефан.

Сейчас, в этом веселом водовороте, Стефан вдруг ощутил потребность что-то сделать, на минуточку преобразиться и повторить повадки человека, который ему запомнился. Но что показать, он не мог решить. Ведь эти люди не знали смешного и нелепого хранителя зерна, который дрожащими руками отвешивал ту малость, что полагалось выдать каждому рабу на пропитание. Он что-то важно записывал на своей вощеной дощечке, предварительно вскидывая к небу косящие глаза и словно подсчитывая и соображая, правильно ли он это делает. В поместье, где каждый знал Этого усердного и дотошного человека, Стефан имел успех. Жестами и мимикой, без единого слова Стефан сумел заставить людей поверить в то, что он взвешивает зерно, делает запись, подсчитывает…

Вряд ли здесь мог иметь успех облик старой знахарки, толстой, кривоногой, но очень подвижной и бойкой женщины, которая лечила рабов своими травами и заклинаниями. II образ закройщика из рабов, который так ловко примерял господину вновь сделанную накидку и тогу. Все это было очень забавно, когда люди, знавшие, кого показывает Стефан, вдруг находили безупречное сходство в каждом его движении, в выражении лица.

Стефан не сразу решил, стоит ли ему здесь, в этой веселой толпе, показать свое искусство. Вначале он просто веселился. От души смеялся над шутками старого пекаря, заигрывал с девушками, знакомился с юношами. Племянница Юлия Полибия, отставив свой кувшин, надела венок на его курчавую голову, а веселый юноша-пекарь хлопнул Стефана но плечу и спросил:

— Откуда ты, великан? Такого можно и в гладиаторы.

В ответ на реплику незнакомого юноши Стефан в одно мгновение превратился в старого, согбенного человека, больного и страшного, бредущего с палкой по неровной дороге. Юноша в изумлении смотрел на это превращение. Перед ним в самом деле был старый, согбенный человек, и гладкие плиты улицы словно бы покрылись буграми.

— Да ты, видно, из мимов? — сказал незнакомец. — В одно мгновение ты словно переродился… Покажи еще что-либо! У нас тут, видишь, и трубачи, и кифаристы, и певцы, а мима нет…

— Кого же представить? Может быть, борца?

— Можно и борца. Показывай!..

В то время как Стефан разыгрывал сцену борьбы, в толпе, глазеющей на веселый праздник, стоял юноша Антоний, сын философа, живущего в уютной вилле на окраине Помпей. Антоний как зачарованный смотрел на молодого мима. Он был увлечен игрой, которая показалась ему вполне занятной, потому что перед ним был настоящий кулачный боец с лицом спокойным, равнодушным и даже бессмысленным и с удивительно ловким и красивым телом. Мускулам этого мима можно было позавидовать, хотя и сам Антоний был отлично сложен. Все дело было в том, что молодой мим был самым настоящим двойником Антония. И если бы на этом миме была такая же белоснежная тога, то люди, увидевшие их рядом, не нашли бы в них различия. Чем больше Антоний вглядывался в неизвестного юношу, тем больше он поражался этому удивительному сходству. Откуда он взялся?.. Кто он такой?.. И как Это может быть?.. Если он житель Помпеи, то Антоний давно уже должен был бы знать о человеке-двойнике. Если он гость издалека, то откуда?..

Стефан уже распростился со своим воображаемым соперником, которого он уложил на обе лопатки, и в окружении веселых девушек отошел к колоннаде, где стоял Антоний.

«Само божество покровительствует нам», — подумал Антоний и решительно подошел к Стефану.

— Должно быть, боги создали нас в один день, — сказал, улыбаясь, Антоний и, глядя смеющимися глазами в веселые глаза Стефана, словно бы увидел свое отражение.

Стефан, в свою очередь, опешил от изумления и сразу даже не нашелся; он не знал, что сказать этому богатому красивому юноше, который был так невероятно похож на него, что его родной отец, Мерула, вполне мог бы этого богатого юношу назвать Стефаном, хотя сам он, Мерула, был вольноотпущенником всего лишь год и почти вся его жизнь прошла в рабстве.

Несколько мгновений они стояли молча, рассматривая друг друга. А потом Антоний, сын философа, молодой поэт, вдруг прочел несколько строк импровизации. Он облек эти строки в очень красивую, изящную форму, и Стефан, который был грамотен, но не очень начитан, с грустью подумал о том, что какой-то поэт написал эти стихи, ему неизвестные.

— Отличные стихи написал неизвестный мне поэт, — сказал Стефан. — Какая удивительная встреча с себе подобным. И как лестно, что, увидев меня на этом празднестве пекарей, ты, высокорожденный, обратился ко мне с такими словами. Поистине я жажду стать твоим другом. Кто ты?..

Только сейчас Антоний понял, что он сделал недозволенное и непривычное, обратившись с такими пышными словами к простолюдину, а может быть, даже и к миму. Ни один порядочный человек не станет вести разговор с мимом. Если бы его, Антония, спросили, почему он сделал это, недопустимое для человека благородного и знатного сословия, он бы не смог ответить. Но сделал он это только потому, что увидел нечто удивительное и совершенно необъяснимое. Да и в самом деле — как понять это? Как могло свершиться такое чудо?.. Когда ты вдруг на площади своего города встречаешь двойника… Что это — волшебство или веление богов? Эти мысли мгновенно промелькнули в голове Антония, и в поисках ответа он спросил:

— Откуда ты? Неужто помпейский житель?

— Если ты помпейский житель, то мой дом находится в пяти днях пути от твоего дома. Я сын вольноотпущенника, управляющего имением. Мое имя Стефан Мерула… А твое?

— А я сын философа, известного не только в Помпеях. Наша вилла у Геркуланских ворот. Ничего подобного в жизни не встречал… И от удивления сочинил те строки, которые ты слышал. И хоть отец премного преподавал мне философию, я все равно не найду ответа на мой вопрос. Как может быть, чтобы боги создали в разных местах одновременно совершенно одинаковых людей?.. Согласись, что подобное достойно удивления. И, поскольку со мной свершилось такое чудо, я хотел бы узнать тебя получше. За каким делом ты здесь?

— Я не менее тебя удивляюсь случившемуся, — ответил Стефан. — Как видишь, могущество богов непостижимо. И как прекрасно, что отец послал меня вместе со своими доверенными доставить зерно помпейским пекарям перед выборами эдилов. Не случись эти выборы в ближайшее время, они вряд ли бы так торопили нас с доставкой зерна и я не попал бы на это веселое празднество пекарей, а ты мог не встретить меня на этой площади, прогуливаясь без мыслей о том, что на свете есть твой двойник. Теперь, когда ты знаешь, кто я, ты не осудишь меня за то, что я пожелал вдруг превратиться в мима — существо ничтожное и недостойное стоять рядом со знатным человеком. Я позволил себе эту невинную забаву лишь потому, что питаю удивительную привязанность к этому занятию, и должен тебе сказать, благородный юноша, что этим занятием я снискал себе добрые чувства не только рабов, но и вольных людей нашего поместья. Они нередко просят меня изобразить что-либо, что им уже знакомо, но всегда одинаково смешно и занятно.

— Я не могу осудить тебя за это, мой двойник Стефан Мерула. Скорей я могу тебе позавидовать. Ты более свободен в своих желаниях, чем я. Тебя никто не осудит за твое увлечение, а мне этого нельзя, хоть я и питаю к этому интерес. Я должен тебе признаться, что с малых лет у меня было стремление кому-то подражать, повторить чьи-то жесты, вдруг преобразиться. Но меня всегда останавливали. Во мне заглушали эту потребность. К тому же я был так безмерно занят науками и поэзией, что у меня не оставалось свободной минуты. Посуди сам: я сын прославленного ученого Манилия Тегета, который жаждет свои знания передать мне в наследство. Но мой благородный отец нередко забывает, что его знании накоплены долгими годами. А мне всего девятнадцать лет… Как же я могу вместить все это в мою еще совсем глупую голову?..