— Печальная история, Стаций! Мы с тобой свободны, это верно. Но тысячи погибших вокруг нас… Страшная история, Стаций! Сейчас даже трудно поверить, что все это произошло на наших глазах и что мы живы. Не верится, что нет уже больше Помпей и никто не увидит прекрасного Геркуланума. Мне кажется, что если я отправлюсь в Помпеи и подойду к Геркуланским воротам, я найду наше поместье. Прощай, Стаций… Я пойду в свою лачугу. Завтра на рассвете мне надо быть на своем месте. Нелегко мне дается мой хлеб. Я лелею мечту вернуться на землю моих предков, в Сирию. А ты, должно быть, пожелаешь найти своих близких… Прощай!

В эту ночь Элий Сир долго не мог уснуть. А когда засыпал, страшные видения преследовали его. Он кричал во сне, звал кого-то на помощь, бежал куда-то, обливаясь холодным потом, просыпался, вспоминал рассказ Стация и снова погружался в страшные сновидения. Он сам не знал, почему ему так тяжко было узнать о смерти господина. Ему бы радоваться, как Стацию, но он не ощущает счастливого чувства свободы. Наоборот, у него ощущение какого-то гнета, словно одни цепи заменили другими — более тяжелыми. Он долго думал над этим. И наконец сам себе ответил: «Ведь ты не прав, старый раб Элий Сир. Цепи рабства с тебя снял Антоний, несмотря на то что ты числился его рабом. Он дал тебе свободу творчества. Этот юноша окрылил тебя и вдохнул желание создать прекрасные скульптуры. Он сделал тебя равным и обращался с тобой, как с истинным другом. Что же еще нужно человеку? И разве не достойна оплакивания потеря вот этой свободы? И к чему нужна та свобода, о которой говорил Стаций? Разве свобода передвижения — это все, что нужно человеку?.. Если рассуждать, как Стаций, то надо посмеяться над горем людей, которые потеряли не только достояние, но и самую жизнь. Мало того, надо порадоваться этому несчастью. Надо схватить этот ящик с деньгами, бежать отсюда и устроить себе жизнь богатого и свободного человека. Но ты не сделаешь этого, Элии Сир! Ты не завладеешь богатством, которое принадлежит твоему юному господину, твоему другу Антонию. Ведь Антоний тебе дороже родных, если они живы. Он дороже тебе всех, кого ты знаешь. И ты не успокоишься, Элий Сир, пока не найдешь молодого господина. И боги покарают тебя, если ты отступишься от своего доброго намерения».

В эту ночь Элий Сир с большим трудом приподнял плиту и посмотрел, стоит ли там в углублении ящик, завернутый в обрывок его старого плаща. Все было на месте, и Элий Сир на рассвете, как всегда, отправился на работу. Теперь он решил каждый раз ходить в какую-нибудь бедную харчевню: не удастся ли встретить еще кого-нибудь из рабов. А может быть, кто-нибудь видел Антония…

*

На этот раз харчевня была у Коровьего рынка. Элий Сир недавно получил деньги за неделю тяжелого труда и теперь решил поесть и попить досыта, не думая о завтрашнем дне. Ему подали кувшин виноградного вина, кусок жареного барашка и несколько горячих хрустящих хлебцев. Он давно не ел так сытно и вкусно. И когда наливал себе уже пятую чашу и совсем разомлел, в харчевню вошел Антоний. Вернее, вошел юноша с лицом Антония, но в одежде бедняка. Однако не могло быть сомнений в том, что это был Антоний, хоть и был он другим. Это был печальный, очень озабоченный Антоний. Если прежде глаза его излучали радость и веселье, то сейчас в них была печаль. Но что мог он, Элий Сир, рассмотреть, сидя за столом, заставленным грубой глиняной посудой, залитым вином и похлебкой, да еще в то короткое мгновение, когда юноша показался на пороге и быстро прошел в уголок к маленькому столу, где было пусто. Элий Сир не сразу решился подойти к нему… Он словно не верил чуду. К тому же он хотел лучше рассмотреть его, чтобы точно узнать, Антоний ли это. Он услышал голос Антония:

— Подай мне похлебку и два хлебца!

Вот как он беден… Но это он, это его голос! Элий Сир поднялся и пошел к Антонию, который сидел опустив голову, в тяжком раздумье.

— Мой господин! Антоний, мой юный друг! Как долго я тебя искал! Ты жив… Вот великое счастье!

— О боги! Это Элий Сир! Я потерял надежду увидеть тебя, Элий Сир!..

Антоний бросился к Элию Сиру, обнял его, и горькие слезы полились ручьем. Элий Сир плакал, обняв юношу, плакал от радости и от горя.

— Какое счастье, Элий Сир! Как я хотел встретить тебя… Я всех потерял, Элий Сир. Я обыскал все дороги. Я обыскал Рим и Неаполь. Я нигде не нашел моих родителей… И даже рабы исчезли. Возможно, что все погибли в усадьбе. Что ты знаешь о них, Элий Сир?

И Элий Сир рассказал Антонию все, что он знал, все, что он видел. Он начал с того мгновения, когда небо потемнело и когда философ Тегет собрал вокруг себя рабов и сказал, что они покинут поместье лишь тогда, когда дождутся Антония. И дальше обо всем: как они шли, как они страдали и как они потерялись.

— Возможно, что они живы! — воскликнул Антоний. — Если они потерялись, это ведь не значит, что их уже нет.

— Увы, мой прекрасный друг… Всего лишь на днях я встретил нашего раба Стация. Я узнал печальную историю… Я не стану говорить тебе подробностей, могу лишь сказать, что мне известно место захоронения. Мы пойдем с тобой к этой священной могиле, и я клянусь тебе, Антоний, я своими руками сделаю надгробие, достойное великих дел моего господина философа Тегета.

Антоний стоял, прикрыв лицо руками. Слезы душили его. А Элий Сир, заикаясь, останавливаясь и не находя слов, рассказывал о том, какое он сделает надгробие из белого мрамора, как изобразит философа Тегета с лицом мудреца, со свитком в руках, а рядом с ним благородную госпожу и в руках ее розы.

— Помнишь, как они благоухали в перистиле? Ведь она так любила розы…

— Мой друг, Элий Сир… Мы ничего не сумеем сделать. Мы очень бедны. Элий Сир, твой господин Антоний Тегет не имеет денег даже на похлебку. То, что я заказал сейчас, я имел не более двух раз в неделю. Я всегда голоден, Элий Сир. Пока жизнь моя хуже жизни наших рабов. Они были сыты, они имели кров, а твой Антоний ничего не имеет. Где же мы возьмем мрамор для надгробия самым дорогим и самым прекрасным людям на земле?

— Мы все сделаем, Антоний. Пойдем ко мне, и я вручу тебе твое достояние. Ящик, в котором хранились деньги господина Тегета, был поручен мне, и я тащил его под градом камней и горячего пепла. Я тащил этот груз, идя рядом с господином. А когда я всех потерял и оказался один, я понял, что должен найти тебя во что бы то ни стало, потому что твое достояние в моих руках. С тех пор как произошло несчастье, я не переставал тебя искать, Антоний. Я верю — боги подсказали мне, чтобы я ходил в харчевни, самые дальние и самые убогие. Но я рассчитывал здесь найти рабов, которые, может быть, знают о тебе, а нашел тебя. Поблагодарим богов, Антоний! Мы принесем жертвы богам-покровителям в благодарность за нашу чудесную встречу.

— Элий Сир… Я всегда считал тебя другом. Ты знаешь, я любил тебя и ценил. Ты сохранил мое достояние, тогда как мог взять его и вернуться в свою Сирию, стать богатым, независимым и уважаемым человеком. Никто бы не спросил, откуда взялись деньги. Никто бы не осудил тебя, потому что богатство говорит само за себя. А ты искал меня, тяжко трудился и ел свой хлеб в Этих убогих харчевнях. Для чего? Кто поверит в такое! Откуда ты взялся, Элий Сир, мой друг?.. II как мне отплатить тебе за твое благородство? Я смогу отплатить только любовью и преданностью. Отныне мы равны. Нет господина и раба. И если ты пожелаешь, Элий Сир, я никогда не расстанусь с тобой. А если пожелаешь, я отдам тебе половину того, что имею, и благословлю тебя в путь на твою родину. Только знай, Элий Сир, мне будет тяжко расстаться с тобой. Я осиротел, и дороже тебя у меня нет никого на свете… Хотя должен сказать тебе престранную вещь. Есть люди, которые считают меня своим сыном. Впрочем, я говорил тебе о Стефане… Помнишь — юноша, мое подобие?.. Ведь я выкупил его. Я увел его из школы гладиаторов в тот миг, когда небо потемнело и страшное пламя охватило Везувий. Мы долго искали родителей, мы скитались… И кончилось тем, что Стефан увел меня в дом своего отца, вилика Мерулы. И этот добрый человек, узнав о том, что я сирота, что все мои близкие погибли под пеплом Везувия, придумал печальную историю моего происхождения. Он не лишен дара сочинять, этот вилик Мерула, ему бы быть сочинителем. Знаешь, Элий Сир, я простил ему дерзость такой выдумки. Он, вчерашний раб, не должен был мне рассказывать эту историю, даже если он хотел Этим приблизить меня к себе. Но я простил ему, Элий Сир…