— Сзади! — не своим голосом завопила я, заметив, как бросаются к нему Тени.

Меч в руках ближайшего из них скользнул вперёд, острие, со свистом вспоров воздух, в длинном выпаде коснулось спины оборотня вслед за ножом и, окровавленное, высунулось из груди. Влад замер, непонимающе уставился на лезвие, поднял было свободную руку, хватаясь за него — и дёрнулся, когда рядом вспороло покрытую чешуёй кожу ещё одно.

— Нет, — прошептала я, глядя на него.

Вдруг сильно-сильно заболело сердце. Вцепившись в камень тракта, я со звериным отчаянием поползла к нему, понимая, что уже ничего нельзя изменить, и отказываясь в это верить.

Оборотень пошатнулся, зазвенела выпавшая из руки сабля.

— Ты же говорил, что это всё царапины, — прошептала я, точно в бреду. — Тебя такой мелочью не убить. Не смей, не смей сдаваться.

И, ломая ногти, сдирая кожу на локтях и ладонях, продолжала ползти.

Медленно, точно кто-то могущественный почти остановил время, Влад рухнул на колени. Он лучше меня знал, где находится предел его сил. Его бой был окончен. Но Тени привыкли действовать наверняка, и рядом с двумя торчащими из груди клинками показалось жало третьего.

Влад поднял на меня глаза и стремительно начал меняться, вновь превращаясь в человека. Едва заметно дёрнулся вверх уголок губ — досадливо и чуть-чуть виновато. А потом оборотень упал.

Такой боли и такого отчаяния я не чувствовала ещё никогда. Точно сотни иззубренных лезвий одновременно вскрыли кожу и принялись кромсать измученную плоть. Точно сотни огненных языков лизнули открытые раны, неспешно выжигая их до угольев, до пепла, освобождая дорогу рвущейся изнутри всесжигающей и всеуничтожающей ненависти, превращённой в чистую силу, в пламя, что должно утолить в один миг рождённую жажду мщения, истребив всех и каждого, кто посмел преградить наш путь.

— Да будьте вы всё прокляты! — обеспамятовав от горя, взвыла я, высвобождая эту силу.

По телу прошла судорога, от плеч заскользили вниз жгучие голубые искры, скатились к ладоням, превратившись в сгустки белого пламени. Раздался грохот, и с пальцев, обжигая кожу, сорвались белоснежные извивы молний.

И мир вокруг вместе с магиками и Тенями потонул в яростной вспышке.

В себя я пришла от холода. Тело занемело, болела, казалось, каждая его клеточка. Что-то твёрдое и тонкое сдавливало шею. Под спиной подпрыгивали на ухабах и неровностях дороги плохо оструганные доски, слышались голоса и скрип давно не смазанных колёс.

Мгновение я лежала, пытаясь понять, где это оказалась…

Потом накатили воспоминания.

Страшный, нечеловеческий крик сам собой вырвался из горла, сердце разорвало грудную клетку, оставив вместо себя рваную рану, заполненную осколками костей.

Не открывая глаз, я сжалась, подтянув колени к груди, лбом с размаху ударившись обо что-то деревянное. Голова отозвалась болью.

«Боль, — подумала я, — есть предвестница смерти».

И принялась биться об это вовремя встретившееся препятствие.

— Тихо, тихо, — раздалось надо мной, прохладная ладонь легла на лоб. — Не надо, Аэр, успокойся, прошу тебя. Его уже не вернуть.

Я взвыла — разум упорно отказывался воспринимать произнесённые этим тихим, усталым и отчего-то знакомым голосом слова, — и снова размахнулась головой. На этот раз у меня получилось — мир погрузился в темноту блаженного забытья.

Так повторялось много раз. Как только появлялся свет, накатывали боль и воспоминания, и избавиться от них можно было, лишь отправившись обратно во тьму. Голос, казавшийся знакомым, пытался увещевать меня, руки держали голову, но я ухитрялась вырываться из их захвата и всё равно старательно уходила в небытие, надеясь, что больше не очнусь.

Но всякий раз свет возвращался.

Потом наступило тупое оцепенение. Я больше не билась головой, мне не хватало сил даже для того, чтобы кричать или плакать. Я просто лежала, не двигаясь и не открывая глаз, и слушала всё тот же голос, что иногда пробивался сквозь кровавую пелену страданий.

О, этот голос был мягок и в то же время настойчив. Он говорил и уговаривал, не останавливаясь ни на мгновение. Но он был бессилен что-либо изменить. Он не мог вернуть мне Влада.

Но голос не сдавался, и в один прекрасный момент мне пришлось открыть глаза, но вовсе не для того, чтобы узнать, наконец, кому же он принадлежит. Нет, я просто собиралась сообщить его обладателю, что он теряет время в бессмысленных попытках уговорить меня жить дальше.

Над головой равномерно покачивалось небо, разделённое прутьями железной решётки на квадраты. Над нею плыли в вышине белоснежные перины облаков, и на миг мне показалось, что вот-вот среди них мелькнёт закованное в броню чешуи гибкое тело, обопрутся на послушный воздух могучие крылья, гордо вскинется рогатая голова…

Застонав сквозь зубы, я заставила себя отвести взгляд от обманчиво-безмятежной синевы.

— Аэр! — радостно окликнул меня уже знакомый голос. — Ну наконец-то ты пришла в себя!

Я скосила глаза. Привалившись к высокому борту телеги, рядом со мной сидел беловолосый маг, и взгляд его, спокойный, вдумчивый, никак не походил на взгляд душевнобольного.

— Я боялся, что ты уже не очнёшься, — тихо сказал он, не двигаясь с места.

Откуда-то из глубины, из-под гнёта страдания и непроходящей сердечной боли, что страшнее любой другой, пробилось удивление. Маг был безумен, когда мы его нашли. Как вышло, что разум к нему вернулся?

Я не придумала ничего лучше, чем повторить эти вопросы вслух.

— Я не знаю, — неуверенно пожал плечами маг. — Всё как в тумане. Вроде бы вот только что я был в деревеньке неподалёку от подножия Полуночных гор, ждал, когда ты покинешь Гардейл. Зашёл в таверну, пива заказал. Подавальщица местная ещё странно так на меня посмотрела, но пиво принесла. Дрянное, правда, и вкус у него неприятный был, точно у зелья алхимического. А следующее, что помню — как какой-то торговец треплет меня по голове, словно мальчишку. Потом, как ехал в телеге, а ты следом, на рыжем коне. А потом битву помню, как ты имперских солдат уничтожила, как магики по спутнику твоему ударили, а ты его прикрыла. И как убили его, а ты что-то заорала и такое устроила, что у меня волосы на голове зашевелились. Ну а окончательно в себя пришёл уже здесь.

— Мало устроила, раз нашлось, кому нас сюда загрузить, — процедила я и злобно потянулась к стихиям, намереваясь довершить незаконченное дело.

Шею будто кнутом ожгло, боль была такая, что потемнело в глазах. А стихии, точно чужие, не откликнулись на зов.

— Не пытайся, — печально покачал головой маг. — Только хуже себе сделаешь. Ошейник на тебе. Убить не убьёт, но мучения причинит немалые.

Только теперь я поняла, что за обруч всё это время обхватывал шею, коснулась его пальцами, ощупывая. Холодный металл отозвался на прикосновение неприятной вибрацией и снова обжёг шею, но уже не так сильно, как в первый раз. Словно предостерёг — не трогай!

— Ты почти полсотни человек на потусторонние берега отправила разом, — с неуместной гордостью сказал беловолосый. — Ошейник ни с тебя, ни с меня теперь уже не снимут.

— Поющие, — коротко произнесла я, меняя тему — веера я ощущала, несмотря ни на что, но так слабо, точно нас разделяли сотни, если не тысячи лиг. — Где они?

— Магики забрали. Такое оружие они ни за что не бросят, даже не знаю, что для них ценнее, ты или всё-таки они, — сразу понял меня маг.

Значит, веера рядом. Это хорошо, потому как я всё равно найду способ добраться до них, а когда доберусь — продолжу убивать. Заставлю их сполна ответить за Влада, и никакой ошейник меня не остановит. Но сначала, раз уж я до сих пор жива, надо многое прояснить. Получить, наконец, ответы на давние, очень давние вопросы.

— Как тебя зовут? — требовательно спросила я и в упор посмотрела на мага. — Зачем ты искал меня тогда, в Тамре?

Беловолосый улыбнулся с задумчивым видом, словно только что получил подтверждение каким-то своим измышлениям. Глянул в сторону, помолчал мгновение, а затем взгляд его переместился обратно на меня.