Между тем Гарольд уже подлетел к люку, который вел во внешний коридор. Перчатка костюма, который он снимал, чтоб проделать эту пугающую манипуляцию с рукой, была снова на нем.

– Если я вернусь, то вернусь быстро. Успокойся, – он словно понял ее мысли. – Самурай всегда должен быть готов к смерти. Откуда знать, что придет завтра – следующее утро или следующая жизнь?

Если он хотел ее подбодрить, ему это удалось. Эшли чуть не рассмеялась. Ну не мог же он жить по кодексу бусидо? Человек конца двадцать первого века, инженер-робототехник… и одновременно наемник с медалью за жестокую бессмысленную войну. Нет, это было не позерство и не ирония, а еще один парадокс.

– Надень шлем, пока я выхожу. Будет скачок давления. Через минуту можешь снять. Я дам тебе знать, когда буду возвращаться.

– Надеть, чтоб святой Петр спросил меня, какого хрена у меня такой плоский нимб? – ей хотелось сказать это бодро, но голос подвел, она закашлялась. А может, сыграла шутку атмосфера. Но вряд ли Гарольд что-то расслышал, потому что уже нырнул в люк ногами вперед. А через пару секунд люк закрылся за ним.

Она успела только заметить, как в красноватом свете в этом импровизированном шлюзе, который раньше был просто отрезком коридора, над трубами клубится то ли пар, то ли иней. Или и то, и другое вместе. Непонятно было, ледяной ли там ад или раскаленное пекло. Красный полумрак прорезал фонарь японца, но, когда опустилась заслонка, она потеряла его из виду.

Эшли сняла шлем через несколько минут. И сразу поняла, что оттуда, куда ушел австралояпонец, тянуло именно холодом. В кабине стало на несколько градусов холоднее. Впрочем, система поддержания температуры работала. Пока еще работала.

Начиналась самая неприятная часть. Тяжелее всего ожидание, когда от тебя мало что зависит. Она думала о том, насколько она беззащитна в этой скорлупке. Достаточно ли они экранированы от космической радиации?

Нет. «Наблюдатели» не были предназначены для полетов за пределами земной магнитосферы. Все-таки они были созданы, чтоб прикрывать Землю, а не Луну. И уж точно у них не было такого многослойного корпуса, каким обладали марсианские корабли-«ковчеги» – хоть частные, хоть национальные.

После перенесенных повреждений титановый корпус с экранно-вакуумной теплоизоляцией на основе покрытой специальным сплавом полимерной пленки может местами напоминать решето. Попавшие… вернее, взорвавшиеся вблизи них ракеты, как говорил японец, были не слишком технологичные, и кроме электромагнитного компонента несли в себе что-то вроде шрапнели. Дешево и сердито – то же самое оружие хорошо показало себя в борьбе против спутников.

А если она будет болтаться здесь до тех пор, пока не начнется солнечная буря? Вроде бы их не должно быть, но кто знает. Эшли чувствовала себя так, будто в любой момент мог начаться шторм, а она стояла раздетой на голой скале. Солнечная радиация ничем не отличается от «обычной». И будет обидно, если удастся добраться до Земли только для того, чтоб долго и мучительно умирать в госпитале Корпуса мира, прикованной к постели, распухшей и с сочащейся кровью кожей? Даже несмотря на то, что расположен госпиталь в красивейшей Нормандии, климат которой почти не отличался от британского.

«А ведь он там может получить дозу и от реакторов...».

Чтоб чем-то занять себя, взяла пылесос и убрала из воздуха и со всех поверхностей отсека все, что напоминало загрязнение. На второй раз.

Потом села в кресло Гарольда (которое принадлежало командиру судна) и подключилась к системе… странно, что та еще работала хотя бы частично – и запустила ту же проверку, которую двадцатью минутами ранее провел ее спутник. Все данные были в том же состоянии, которое он описал, кроме показателей давления и содержания кислорода. Воздух выходил, хотя и медленно. Где-то рядом.

Эшли вздохнула и пошла оживлять дрона. Через корабельную систему он не активировался. Через пять минут робот, специально предназначенный для несложного внутреннего ремонта, был в ее распоряжении. Поверх одной из металлических заплаток, поставленных японцем, она поставила еще шесть – будто латая дырявый надувной бассейн. И неожиданно это сработало. Утечка или исчезла, или перешла на уровень «несколько молекул в минуту».

Он вернулся через пять минут, перед этим сказав ей по интеркому надеть шлем. Ей уже тогда показалось, что с голосом его что-то не так.

Люк закрылся за ним, и японец с трудом снял шлем и перчатки. Его ресницы были все в инее, а лицо – синюшным, почти черным, как у уорент-офицера Бекеле. Он трясся и сразу схватился за переборку, хотя, как и она, не весил почти ничего и не мог упасть.

Первым ее побуждением было поддержать его, но он отстранился, а Эшли от короткого прикосновения успело обжечь холодом.

– Я в порядке. Кусо…

Она знала, что это означает «дерьмо», и может использоваться в переносном смысле.

Ему понадобилась минута, чтоб выровнять свое положение в пространстве и встать параллельно с ней. Особенно страшно выглядели его руки.

«Сильное обморожение. Может развиться некроз», – подумала женщина, и открыла аптечку первой помощи. Под ее крышкой были как обычные средства для обезболивания, остановки кровотечения и снятия шока, так и небольшой «интеллектуальный помощник». Но она даже не посмотрела на бота, а открыла то отделение, где лежали традиционные средства. Бот не был волшебным, а «медицинских капсул», которые еще век назад нафантазировали фантасты – таких, куда можно было бы поместить пациента с тем, чтобы всеми этапами лечения руководил робот – земные технологии пока создать не позволяли. В крупных медицинских центрах что-то отдаленно похожее было. Но не в космических кораблях. А диагноз тут она и сама могла поставить.

– Несколько минут… низкой температуры. Я знал, что скафандр не годится. Но у меня природная терморегуляция. Я не зря хотел побывать… на Марсе. Оу! Жжется… Спасибо. Таких друзей как ты еще поискать. Твою мать, как жжется.

Она вдруг поняла, что он разыгрывает ее. И может терпеть и не такую боль. Именно в этот момент японец подмигнул ей и замолчал, а дальше уже стоял безмолвно.

Гарольд позволил потратить на себя всего пять минут. Обработать ожоги и похожие на ожоги следы обморожения, которые покрывали кожу его рук и лица. Потом он знаком приказал ей убрать аптечку.

Все оказалось не так страшно, как ей вначале почудилось. Только повреждения кожи, которые не угрожают жизни.

– Я выключил эту дрянь. Теперь мы проживем дольше.

Надо же, а она даже не заметила изменений в режиме снабжения энергией. Видимо, обитаемая часть корабля была физически отрезана от двигателей, и вырабатывавшиеся ими мегаватты островок жизни в кабине «Наблюдателя» уже не получал.

– Лейтенант Стивенсон, займите место в амортизационном кресле! В вашем, пожалуйста, – она поморщилась от его резкого голоса, когда он указал ей на ее ошибку. Она-то уселась в ближайшее, то есть в его. – Из-за повреждений мы успели получить слишком большое отклонение от курса. Теперь должны подкорректировать его с помощью химических. Возьмите на себя управление. Помните, что автопилота в нашем распоряжении нет.

Эшли села в кресло пилота. По привычке попыталась подключиться к терминалу, но кроме мониторинга он не позволял сделать ничего. Оставалось только ручное управление. Отдаленно похожее на то, что есть в пилотской кабине атмосферных самолетов. Не совсем штурвал – скорее джойстик. Но ей эта штука все равно казалась жутко архаичной и неудобной.

– Пристегнитесь, – напомнил ей японец. Почему-то она почувствовала, что он перешел на формальный стиль.

Сам капитан Синохара пристегнул себя не раньше, чем она сцепила все крепления и зафиксировала себя в кресле, которое само приняло нужное положение. Это не была опека мужчины над женщиной или даже более опытного астронавта над менее опытным. Это была обязанность и ответственность командира, и уставу это не противоречило.