Был и такой случай: однажды Фиган решил поиграть со старым павианом и направился прямо к нему той особой, несколько развязной походкой, по которой можно было безошибочно угадать, что у подростка озорное настроение. Подойдя к павиану, Фиган несколько раз толкнул его и начал щекотать под подбородком. Однако это не возымело никакого действия — Джоб сидел по-прежнему не шевелясь, но выглядел несколько растерянным. Тогда Фиган изменил тактику. Он прижался лбом ко лбу павиана и несколько раз боднул его, да так, что тот чуть не упал. Тут уж старый самец не выдержал: он сделал угрожающее движение, слегка подавшись вперед и обнажив свои старые зубы. Нельзя сказать, чтобы Фиган чересчур испугался, но на всякий случай отошел в сторону. Другие подростки тоже не раз пытались растормошить Джоба — толкали, щекотали его, но никогда не могли добиться ответной реакции.

Зато детеныши шимпанзе и павианов всегда охотно играют вместе: они гоняются друг за другом по деревьям и затевают веселую возню. Мы не раз замечали одного маленького павианчика, который любил поиграть с Флинтом. Был товарищ и у шестилетней Фифи — молодой, почти взрослый павиан. Однако такой длительной привязанности, какая была между Гоблиной и Гилкой, мы не наблюдали ни разу. Их дружба продолжалась больше года, причем приятельницы по-настоящему искали общества друг друга, а не ждали, когда случай сведет их вместе.

Прошло несколько месяцев… Как-то раз мы с Гуго бродили по лесу. Вдруг мы услышали крики шимпанзе и рев павианов. Подбежав к высокому дереву, мы увидели двух взрослых самцов шимпанзе, один из них держал только что убитого крошечного павианчика. Сосредоточив все свое внимание на поведении шимпанзе, мы совсем забыли о матери убитого малыша, которая с отчаянной решимостью наскакивала на самцов и громко кричала. Когда же мы наконец посмотрели на нее, то похолодели от ужаса. Это была Гоблина — шимпанзе убили ее первенца.

Примерно через полчаса Гоблина убежала прочь вместе с молодым павианом, который присутствовал при сцене убийства, но вскоре они снова вернулись и уселись поодаль, наблюдая за трапезой шимпанзе. То и дело Гоблина издавала низкие хрюкающие звуки, которые для меня и Гуго звучали как горестный плач. Потом несчастная мать снова ушла и через некоторое время опять вернулась. За те четыре часа, пока длилось пиршество шимпанзе, Гоблина возвращалась еще три раза, но теперь уже в одиночку. Вернулась она и после того, как шимпанзе покинули место преступления. И все это время Гоблина не переставая протяжно и жалобно кричала.

Через год у закадычной приятельницы Гилки родился второй детеныш. К счастью, он уцелел и не стал жертвой хищничества шимпанзе. Теперь он уже подрос и мог бы заменить Гилке ее маленького братишку, которого постигла еще более страшная участь, чем первенца Гоблины.

Малыш Олли, следующий после Гилки, внезапно заболел. Он появился на свет всего четыре недели назад, когда нас не было в Гомбе, и мы очень обрадовались, услышав после возвращения о его рождении. Прежде всего нам хотелось узнать, как будет вести себя Гилка по отношению к младшему брату. Станет ли она так же трогательно заботиться о нем, как Фифи о Флинте, и какова будет реакция матери?

В тот день Олли пришла в лагерь позже обычного. Она бережно прижимала малыша к себе и передвигалась очень медленно и осторожно, как бы боясь потревожить его. И действительно, при каждом резком движении он пронзительно вскрикивал, словно от сильной боли. Он не мог как следует уцепиться за шерсть Олли, то одна, то другая ручка или ножка беспомощно повисали в воздухе, и матери приходилось постоянно поддерживать его рукой.

Наконец Олли с малышом уселась на землю и начала есть бананы; Гилка занялась выискиванием в шерсти у матери. Вот она как бы невзначай добралась до крошечных ручек малыша и принялась заботливо перебирать на них волоски, напомнив нам своим поведением Фифи. На этот раз Олли позволила дочери обыскать не только ручки, но и головку и спинку младенца, хотя раньше мы видели, как она отталкивала Гилку, если та пыталась почистить шерстку братца.

Наутро мы поняли, что малыш серьезно болен: ручки и ножки его бессильно болтались, и он громко кричал при каждом шаге матери. Олли села и бережно положила своего сына на колени, Гилка устроилась рядышком и пристально уставилась на братца. Но на этот раз она не сделала никаких попыток прикоснуться к нему.

Подкрепившись двумя бананами, Олли поднялась с земли, подхватила младенца и медленно пошла по тропе в сторону долины. Гилка и я двинулись вслед за ней. Обеспокоенная не прекращающимися криками малыша, Олли останавливалась каждые несколько метров и бережно прижимала к себе беспомощное тельце сына. Как только младенец затихал, Олли вставала и шла дальше, но крики тут же возобновлялись и матери приходилось снова садиться и ждать. Так прошло около получаса. За это время мы продвинулись не больше чем на сотню метров. Олли взобралась на дерево. Усевшись на ветке, она бережно положила младенца на колени, расправив его беспомощные ручки и ножки. Он успокоился, и Олли с Гилкой занялись туалетом: они обыскивали друг друга, почти не обращая внимания на малыша.

Минут через пятнадцать полил дождь. Это был настоящий тропический ливень, который стеной обрушился на нас. Я сидела, скорчившись в три погибели под большим деревом, и не видела ничего, кроме потоков воды. Ливень продолжался минут тридцать, и за это время детеныш, по-видимому, умер или потерял сознание. Когда Олли после дождя соскользнула с дерева, головка малыша беспомощно повисла, он больше не кричал и вообще не подавал никаких признаков жизни.

Я поразилась тому, как резко изменилось поведение Олли. Куда девались ее заботливость и тревога! Спустившись на землю, она небрежно схватила детеныша за руку и перекинула через плечо. Неужели она понимала, что ее отпрыск умер? По крайней мере материнский инстинкт, по-видимому, подсказывал ей, что младенец, который не плачет и не шевелится, не нуждается больше в ее уходе. Несколько раньше я наблюдала за другой матерью, молодой и неопытной, которая потеряла своего первенца, но в течение двух дней после его смерти продолжала бережно носить безжизненное тельце, заботливо прижимая его к груди.

Когда на следующий день Олли в сопровождении Гилки пришла в лагерь, мертвый детеныш все еще болтался у нее за спиной. Самка села, и труп с глухим стуком шлепнулся о землю. Вновь поднявшись, Олли опять поволокла его за собой. Несколько молодых самок шимпанзе и два-три павиана, привлеченные этим зрелищем, столпились вокруг Олли. Но она не обратила на них ни малейшего внимания.

Когда Олли и Гилка покинули лагерь, я вновь последовала за ними. Олли брела как во сне: она шла через лес, не глядя по сторонам, и безжизненное тельце детеныша подпрыгивало на плече в такт ее шагам. Примерно на середине горного склона Олли остановилась и села, небрежно сбросив ношу с плеча. Прошло около получаса… Олли впала в оцепенение: она сидела, тупо глядя в одну точку и почти не шевелясь, лишь изредка отгоняла рукой неизвестно откуда взявшихся мух.

Гилка, заметив полное безразличие матери, решилась, наконец, поиграть с маленьким братцем. Это было страшное зрелище. Труп, уже начавший разлагаться, испускал зловоние, на лице и животе явственно проступали зеленые пятна, а широко открытые глаза застыли и остекленели. Искоса поглядывая на мать, Гилка осторожно подтащила к себе безжизненное тельце брата, взяла его на руки и начала тщательно перебирать шерстку. То, что было дальше, я не могу вспомнить без содрогания. Гилка взяла руку мертвого детеныша и стала щекотать ею у себя под подбородком, а на лице ее заиграла слабая улыбка. Бедная Гилка! Мы так радовались, когда у нее появился маленький братик, будущий товарищ по играм. Но, видно, ей на роду было написано быть одинокой. Еще раз быстро взглянув на мать, Гилка бережно подхватила мертвое тельце и прижала его к груди. Только тогда Олли заметила наконец, что происходит. Она быстро выхватила трупик из рук дочери и бросила его на землю.